Собеседник матюгнулся, не скрывая своего отвращения.

– Собой жертвует? Делать бабе нечего! Сколько они вместе живут, лет десять? И ведь за это время ни дня не работала, даже поросят и тех не держит. Вот с ума от безделья и сходит. Говорят, она и по дому ничего не делает. Моя мать уверяет, что Володька даже суп сам варит! Представляешь? – второй парень с нескрываемым ужасом посмотрел на собеседника, не веря в столь чрезмерно компрометирующий этого самого Володьку факт. – А его баба по санаториям каждый год мотается, чего лечит, непонятно. И какого лешего он терпит? Хоть бы красавица была, еще можно было бы понять, а то скелет скелетом, подержаться не за что! Одна ее проквашенная физиономия чего стоит!

Парень в серой куртке с сомнением возразил, сам не веря собственным словам:

– Так ведь дочка у них.

Собеседник высыпал в рот остатки сухариков, и, смачно жуя, под непрерывный хруст сурово доложил свое мнение:

– Да уж и дочурка вся в свою великолепную мамашу – ни во что отца не ставит! Вторая мамочка, такая же простокваша!

Из кухни, прервав душещипательный разговор, появилась дородная официантка, крепко держа в руках полный поднос, от которого по всему помещению разнесся шлейф ароматного запаха. Посетители кафе дружно устремили на нее пристальные взгляды. Впрочем, интерес у всех был разный. Парни пускали слюни от неодолимого животного соблазна, а посетители с радостно загоревшимися очами почуяли избавление от голода. Благодетельница солидно, без ненужной спешки, вполне осознавая всю значимость момента, подплыла к столику приезжих и составила с подноса гору разных яств.

Тарелки с вкусно пахнувшим бордовым борщом, соблазнительного вида здоровенными отбивными с желтоватым пушистым пюре, салатом из сочных свежих помидор, огурцов и ярких красно – желтых кусочков болгарского перца, обильно сдобренный густющей деревенской сметаной, украсили собой пустой стол. Завершали пир два стакана крепкого коричневого чаю с плавающими чаинками. Отдельно стояла тарелка с крупно нарезанными кусками свежеиспеченного ноздреватого домашнего хлеба.

Выставив всё это изобилие на стол, официантка насмешливо скомандовала:

– Ешьте! Не отравитесь!

Дядя Костя растроганно пробормотал:

– Спасибо, милая! – и энергично принялся за еду.

Татьяна последовала его примеру. То ли они сильно проголодались, то ли пища, приготовленная из натуральных продуктов, была на редкость вкусной, но они управились с немаленькими порциями всего за десять минут. Довольно посмотрели друг на друга, понимая, что им крупно повезло. Дядя Костя, откинувшись на спинку скамьи, удовлетворенно погладил себя по кругленькому животику, рельефно обозначившемуся под хлопковой футболкой, и призывно помахал рукой официантке, чтобы шла к ним за расчетом. Но она не обратила на него никакого внимания. У нее были дела поважнее.

Она возлежала грудью на широком подоконнике, что-то высматривая на улице, выставив для всеобщего любования плотно обтянутую тугими джинсами обширную пятую точку. Увидев наконец, что ждала, повернулась к парням у бара.

– Бросьте вы ерунду городить! Наша фифа на остановку тащится, опять уезжает! – И с сожалением воскликнула, приложив руки к румяным щекам и недовольно качая головой: – Неужели Владимир Матвеевич опять за ней к ее мамаше отправится?! Опять упрашивать будет, чтобы вернулась?! И зачем она ему нужна?

Парень в серой куртке скабрезно хихикнул:

– А может у нее масса скрытых талантов, из тех, что не про всех? Может, она их ему по ночам демонстрирует? – при этом он с намеком обвел ласкающим взглядом хорошо видимые ему прелести официантки.

Та безапелляционно отрезала:

– Нету у нее никаких талантов! Ни дневных, ни ночных! Дура она набитая, вот и всё ее отличие от нормальных людей! – и в упоении взвизгнула: – А вон и она ползет со своей доченькой!

Татьяна вместе со всеми рефлекторно повернула голову к большому, во всю стену, чисто вымытому окну. По противоположной стороне широкой улицы, перекошенная от веса вздрюченного на плечо огромного замшевого баула, тащилась хорошо одетая худощавая женщина в длинном кожаном плаще с декоративной меховой опушкой.

Все мужчины, встречающиеся ей на пути, и, по мнению Татьяны, просто обязанные помочь слабой женщине, недовольно шарахались от нее, как от прокаженной. Какой-то бородатый мужик даже плюнул ей вслед, что-то зло прокричав. Что – не было слышно, но смысл угадывался без труда: катись-ка ты подальше!

Таня повнимательнее вгляделась в уезжавшую, и решила, что женщина была бы симпатичной, если бы ее не портило брезгливо-надменное выражение ухоженного лица. Следом с точно таким же видом, копируя мать даже в мелочах, шла девочка лет десяти в брючном джинсовом костюмчике, до колен заляпанном рыжей грязью. За плечами у нее висел довольно тяжелый зеленый рюкзачок, украшенный яркими малиновыми вишенками.

Тоскливая пара, резко отличаясь от окружавших их оживленных сельчан, пересекла площадь и остановилась перед автобусной остановкой. Стоявшие на остановке люди тут же отошли от них на безопасное расстояние, будто боялись заразиться.

Таня заметила, что женщина с девочкой демонстративно отвернулись от небольшой толпы, задрав к небу одинаковые тонкие носы. Сельчане платили им такой же откровенной неприязнью, молча разглядывая их с ног до головы с неуважительными гримасами, но молчали.

Официантка еще сильнее прижалась носом к стеклу, вся во власти захватывающего зрелища. Горячо заявила:

– Эх, высказать бы этой фифе всё, что она заслужила, но ведь Владимир Матвеевич будет недоволен! – Обозрев солидарно молчащую толпу на остановке, угрюмо прокомментировала: – И ведь никто ей ничего не говорит, потому что мужа уважают! Вот ведь хорошо устроилась! И слова-то ей поперек не скажи!

Парни отставили дорогие сердцу пивные кружки и тоже подошли к окну. Удивились, рассмотрев непривычную картину:

– Надо же! До чего довели ее сиятельство! На автобусе уезжает! И что же ее папочка самолично не приехал спасать несчастную дочурку? Машина сломалась, что ли? Или папаше дурная дочь надоела?

Официантка недобро фыркнула, в порыве гнева крепенько ударившись лбом об стекло, отчего оно опасно задребезжало.

– Да пусть хоть на помеле катится! Лишь бы обратно больше не появлялась!

Она выпалила эти слова с такой презрительной злобой, что даже толстокожий дядя Костя обернулся и посмотрел на уезжающую мать с ребенком. Решив, что ничего захватывающего в этом зрелище нет, скорее наоборот, повернулся и строго указал:

– Давай-ка рассчитывай нас, милочка! Нам ваши спектакли смотреть некогда. А порадоваться бегству недругов всегда успеешь. Будет что вспомнить вечерком с подружками. Они, я думаю, тоже за этим наблюдают.

Бедная зрительница, оторванная от заключительной сцены в самый душераздирающий момент, мигом выдала на-гора результат:

– Восемьдесят рублей на двоих! – и снова уставилась в окно.

Константин Иванович пожал плечами, посчитав, что это чересчур дешево, но спорить не стал. Может, тут цены такие. Ей виднее. Не могла же она обсчитаться, увлеченная драматическими событиями местного масштаба? Положил на край стола стольник и снова окликнул официантку.

Та примчалась, как полноценный вихрь, обдав их сладковатым запахом духов. Втянув живот и непотребно вихляя бедрами, отчего наблюдавшие за ней парни шумно проглотили слюни вожделения, с некоторым трудом вытащила из тесного кармана джинсов пару мятых десяток, швырнула их на столик и снова подбежала к окну, замерев в прежней охотничьей стойке. И вовремя.

К остановке плавно подкатил изрисованный черно-желтой рекламой «Би-лайна» рейсовый автобус.

Не прося ни у кого помощи, видимо, прекрасно понимая, что от враждебно настроенных односельчан ее не дождаться, женщина запихнула девочку в передние двери, залезла сама и волоком втянула внутрь поклажу, перегородив проход. Все остальные, чтобы не проходить мимо нее, демонстративно зашли в заднюю дверь.

Татьяна с дядей Костей встали, вежливо распрощались с возбужденной официанткой, и вышли на улицу.

Свежий воздух потяжелел, обещая скорый дождь, но солнце еще ярко сияло, и верховой ветер разгонял упорно собиравшиеся на горизонте облака. После тяжелой дороги и сытной еды их разморило, но отдыхать было некогда – осенью темнеет рано. А домой хотелось вернуться до сумерек, и, желательно, по сухому асфальту.

Снова сели в осточертевший автомобиль. Татьяна откинула голову на высокую мягкую спинку, вытянула ноги и сразу задремала. Водитель бросил завистливый взгляд на счастливую пассажирку, завел мотор и, проклиная свою тяжелую шоферскую долю, выехал со стоянки на проезжую часть. Через двадцать минут слева от дороги показались приземистые кирпичные строения.

Осторожно посмотрев на спящую Татьяну, Константин Иванович решил, что от получаса, который он потратит на покупку двух центнеров картошки, ничего не изменится, съехал с шоссе на бетонку, ведущую прямиком к хозяйству «ООО Охлопково».

Татьяна проснулась от грохочущего стакатто, ничего не понимая. Место водителя пустовало. Где же Константин Иванович? Машина стояла рядом с огромными кирпично-коричневыми ангарами, плотной стеной тянувшимися вдоль дороги и кончающимися где-то за линией горизонта. Сонно моргая, посмотрела вокруг. Через пару минут, наконец, заметила своего шофера.

Дядя Костя стоял рядом с подъемником. Помогая себе энергичными взмахами рук, в чем-то горячо убеждал зачуханного мужичонку в черном ватнике, из рваных дыр которого клочьями высовывалась серая комковатая вата. Слов не было слышно из-за подъезжавших один за другим самосвалов, с гулким эхом ссыпавших в бункера привезенный картофель.

Нехотя выбравшись из теплого автомобиля и слегка поеживаясь от прохладного ветерка, Татьяна подошла к Константину Ивановичу. На ее вопрос, что он тут делает, тот, старательно сдерживая негодование и из уважения к ее полу используя в своей пламенной речи исключительно литературные выражения, раздраженно пояснил: