А поняла только в тот вечер, когда «лучший человек нашего времени» протянул мне изящное кольцо с довольно большим бриллиантом. Сердце мое вдруг затрепыхалось, будто вольную птицу закрыли в маленькой клетке и которой не хватает в ней ни воздуха, ни свободы – вот-вот вырвется. И вовсе заколотилось оно не из-за кольца, через меня вдруг в тот момент, когда говорила: «Я не могу так сразу» и «Мне нужно подумать», словно электрический ток по всему телу пропустили, после чего все существо мое закричало внутри: «Это – он! Это – он! Это герой всей твоей жизни! И нечего больше ждать принцев!»

Что вдруг произошло со мной? Я сама не могла ответить на этот вопрос, пока великий детективщик не прикоснулся губами к моему уху и не прошептал: «Все равно я склоню тебя к замужеству». «Запах!» – осенило меня. От него снова веяло его любимой туалетной водой! Вот чего мне не хватало все это время! Удивительно, как запахи могут воздействовать на центральную нервную систему человека! Я нередко вспоминала этот аромат, он порой стоял у меня в носу, и я словно бы находилась в одной комнате с Алексеем, будто он был не в Бурятии, а совсем рядом – стоит только руку протянуть – и я дотронусь до него, но, когда я открывала глаза, меня всякий раз ждало разочарование.

Надо сказать, что герой всей моей жизни действительно излечился от своего недуга – об импотенции и речи не могло идти, к тому же он избавился от страсти к сексу в общественных местах. Теперь он дарил мне свою любовь на широкой постели. И прыти! Откуда у него столько прыти появилось?! Мы не спали ночи напролет, а днем, вместо того чтобы дописывать историю о безумном ревнивце и измученной его бедной женушке Марфушеньке, я отсыпалась, дабы быть готовой к ночи грядущей.

Хотя, если задуматься, молодецкая резвость Кронского вполне объяснима. И, на мой взгляд, совершенно не обязательно было ехать за тридевять земель, чтобы избавиться от своих немощей и маний. Вполне достаточно было поселиться в дремучем каком-нибудь Муромском лесу и пожить там в полном одиночестве месячишко-другой. Не сомневаюсь, результат был бы аналогичный.

О том, что ко мне пожаловал принц под личиной газовщика, я поведала поначалу только Икки. Пульке пока говорить об этом событии я не стала, прекрасно помня ее негативное отношение к «лучшему человеку нашего времени» и неверие в то, что он когда-нибудь сможет избавиться от своих сексуальных расстройств. Огурцова была полностью поглощена своей беременностью и слушать ничего не желала, говорила лишь о предстоящих родах в Черном море да мечтала об ордене матери-героини, сокрушаясь: «Ах, жаль, что он не на ленте! Был бы на ленте красной или голубой, я б его на груди носила, не снимая, и все бы мне место в транспорте уступали. А так, мало ли что у тебя на лацкане приколото – может, не орден вовсе, а значок какой-нибудь непотребный!»

Адочке я все порывалась рассказать о привалившем счастье, но удобного момента никак не подворачивалось – кузина сама утопала в любви к Мстиславу Ярославовичу, к тому же вовсю готовилась к выставке весенне-летней коллекции.

Икки же меня выслушала, порадовалась, а через секунду заревела белугой.

– Что случилось-то? – спросила я.

– Опять я одинокая! – сквозь слезы бормотала она.

– Как так? А как же твой Сержик?

– Мы с ним расстались! Гад он ползучий! И мать его дрянь! Я знаю, это она его подговорила! Увидела, что от аптеки никакой прибыли нет, и потеряла ко мне всякий интерес!

– Нет, я не понимаю! А как она это объяснила? Как вообще это все произошло?! – Я была ошарашена Иккиной новостью.

– Она сказала так. Передаю дословно, – проговорила, хлюпая, моя бедная подруга. – Эта курва Виолетта сказала: «Мой мальчик поведал мне, что вы и ваша мать солгали! Вы оказались не девственницей! А моему мальчику не нужны подержанные женщины! Он чист, и вы недостойны его. Прощайте! И прошу нас больше не беспокоить». – Икки заревела пуще прежнего.

– Вот нахалка! Если ее мальчик такой чистый, откуда ж ему знать, что ты не девственница?! Вот ужас-то! А потом, в нашем возрасте даже неприлично, мне кажется, сохранять девственность. Хотя, может, я и ошибаюсь. А сам-то он что тебе сказал?

– Этот урод выхватил у мамаши трубку и выдавил из себя: «Мамочка совершенно права, и я полностью с ней согласен, поэтому прошу по этому номеру больше не звонить и не искать встреч со мной!»

– Кошмар! – поразилась я. – А ты что?

– Обозвала его каракатицей и сказала, что от одного его вида меня тошнит, а в постель я с ним ложилась под наркозом в виде бутылки водки, и трубку бросила.

– Молодец, Икки, не растерялась! – горячо воскликнула я.

– Какой в том толк, что я не растерялась?! Я снова одна! – И у Икки началась истерика.

– Я сейчас же приду! Слышишь? Я сейчас приду! – Я решила забежать к Икки в аптеку, успокоить ее. Что-то в последнее время с появлением великого детективщика в моей жизни я несколько отстранилась от содружества и проблем его членов. А это просто недопустимо, мужчина в жизни женщины, что трамвай – пришел, ушел, новый подъехал... Друзья совсем другое – они постоянно с тобой, что бы ни случилось, и совсем, совсем не стоит тонуть с головой в личной жизни, а потом отфыркиваться от любви.

Икки сидела у себя в кабинете и все еще хлюпала.

– Перестань! Было б из-за кого! – сказала я и принялась утешать подругу, высыпая на ее брошенную голову обычный поток слов – мол, недостоин он тебя, пусть с такой «квазимодной» внешностью еще поищет себе спутницу жизни – вряд ли кто рискнет связать с ним судьбу. – И вообще, хватит хандрить, пойди умойся, приведи себя в порядок, а то не пойми на кого похожа!

– Ты права! – согласилась она, расправив плечи, словно сбросила с себя тяжелую ношу. – А мамаша-то моя с Векововским переругалась! Плюнула и вообще в телецентре вот уж как пять дней не появляется! – И Икки вдруг разразилась смехом поистине гомерическим.

– И она тоже?! – Я изумилась синхронности событий в жизни матери и дочери Моторкиных. – Ну что ты хохочешь?! Объясни мне, что у нее-то произошло!

– Ой! Я не могу! – все еще держась за бока, воскликнула она. – Неувязочка у родительницы моей с телеведущим получилась! Этот Векововский оказался обманщиком и пройдохой! Пять дней назад маманя бесшумно зашла к нему в павильон. Его нигде нет. Смотрит, дверь в гримерку приоткрыта – она туда. Посмотрела, а там сидит парень моложе меня лет на пять и приклеивает длиннющую бороду. Мама хотела было крикнуть: «Что это вы делаете в гримерной у ведущего передачи «Прожить не век, а два?», но чудом сдержалась и, затаив дыхание, продолжила наблюдать за парнем. Тот напялил парик из натуральных седых волос, накрасился. Родительница моя чуть в обморок не упала, когда увидела двойника Векововского! Потом оказалось, что это, конечно, никакой не двойник, а Векововский собственной персоной. Ты была права – ему не 110 лет и Векововский – скорее всего псевдоним, а не его настоящая фамилия. Мамаша выяснять начала, потом плюнула и ушла домой. С тех пор в телецентр и носа не кажет. Представляешь, оказался совсем молодой парнишка! Вот почему он ее близко не подпускал! – весело проговорила Икки и принялась очень сосредоточенно красить губы.

– Ну вот! Совсем другое дело! Ты посмотри, какая ты хорошенькая! Это даже к лучшему, что от тебя Квазимодо отвязался! А где Иннокентий со Светланой? – В аптеке было слишком тихо, и я тут же почувствовала, что не хватает влюбленной парочки.

– В загс поехали, заявление подавать, – легкомысленно сказала Икки, но тут же скривила губы, видно, снова плакать собралась. – Даже они женятся, а я опять одна!

– Икки, перестань, а то сейчас тушь потечет!

– Она водостойкая!

– Но у тебя же не вода из глаз течет!

– Икки Робленовна, смените меня, я еще не обедала, – попросила ее помощница Варя – тощая девица с утиным носом.

– Да, да, конечно. Маш, пошли за прилавком постоим?

– Ничего, что я без халата?

– Ерунда, – отмахнулась Икки, оглядывая пустой торговый зал.

– А что они вдруг расписаться вздумали? Света беременна?

– С чего это ты взяла? – на секунду усомнилась она, а потом твердо сказала: – Просто от большой любви.

– Так Иннокентию ведь нельзя жениться! – опомнилась я.

– Сейчас, по-моему, на его вялотекущую шизофрению всем наплевать! Сейчас времена другие. Вот если б раньше... – И Икки замолчала, уставившись на только что вошедшего гражданина, который приблизился к пустой витрине, с интересом разглядывая в ней полное отсутствие чего бы то ни было.

Незнакомцу на вид было лет сорок с хвостиком, одет он был в черное пальто строгого английского стиля, без шапки (видимо, для него уже наступила весна, несмотря на минусовую температуру за окном). А лицо... Лицо какое-то удивительное, будто сошло с фотографии начала прошлого столетия: черты его хранили поразительное спокойствие, словно этот человек не знал о существовании радио и телевизора, не слышал о тех ужасах, о которых мы узнаем каждый день из новостей, не ведал о пробках на московских дорогах. Глядя на него, казалось, что выйдешь сейчас на улицу, и нет там ни одной машины, а всюду одни только лошади с фаэтонами, дрожками, каретами, линейками и кабриолетами. И уж тем более не слышал он ни о компьютерах, ни об Интернете, ни о полетах людей в космос.

В каждом движении, во взгляде его сквозила умиротворенность, удовлетворенность собственной жизнью – спокойной, размеренной, тихой. Сдавалось, даже время специально для него идет медленнее, чем для всех остальных, – он никуда не торопился, все ему было интересно (даже пустая витрина единственной проктологической аптеки в Москве), любой пустяк занимал и изумлял его, как ребенка, который увидел что-то впервые.

Черты лица были мягкие, излучающие теплоту, успокоение и безмятежность. Только иногда, когда он поражался чему-то, круглые очки в металлической оправе, похожие больше на пенсне, съезжали сами собой с переносицы и застывали, так и не добравшись до кончика носа, открывая добрые, по-детски удивленные ярко-голубые глаза. Вот и теперь, не увидев ничего за стеклом, они округлились и с недоумением посмотрели поверх очков-пенсне сначала на меня, а потом на Икки.