Притормозила «шестерка» (это, пожалуй, единственная модель автомобиля, которую я могу выделить среди остальных, потому что Николай Иванович так и не смог отсудить свой «жигуленок» шестой модели при разводе, который подарил мамаше, когда та сдала на права. Когда он понял, что машины ему не видать, воскликнул в сердцах: «Подавися!» и был таков), я выкрикнула метро, у которого живу, водитель кивнул – согласен, мол. Я выхватила у романиста-историка свои книги, тот, в свою очередь, снял цилиндр и намеревался сесть рядом со мной на заднее сиденье, как в это мгновение к голове Маркела Маркеловича будто бы приросла другая голова...

...Другая голова принадлежала не кому-нибудь, а Амуру Александровичу Рожкову!

– Так. Посадили Марью Алексеевну в машину, расплатились с шофером? И гуляйте! – забрызгал слюной бабушкин секретарь. – Да, идите по своим делам! Фу!.. Да от вас еще перегаром разит! Ступайте вон! Нечего порочить репутацию внучки будущего лидера нашей партии! Брысь! Брысь! – И Амур Александрович уселся рядом, поправляя полы своего «африканского» пальто.

– Что за шутки?! Это ни на что не похоже! – Собрат по перу стоял на улице, ничего не понимая, словно громом пораженный. От возмущения он даже слова выговорить не мог, а бородавка на носу стала пурпурной – тоже, видать, вознегодовала.

– Давай, давай! Катись колбасой! Да убери ты руку! – Рожков в отсутствие Глории Евгеньевны не стеснялся в выражениях. Маркел Маркелович руку убирать и не думал – он тоже пытался залезть в машину, но это ему никак не удавалось, и тогда он рухнул на колени прямо в самую лужу и громко, с большой страстью заговорил:

– Машенька! Не откажите! Не погубите! Не отвергайте мою надежную руку и пламенное, горячее сердце! Станьте моей женой!

– Вот пристал, чертяка окаянный! Как банный лист к самой неприличной части тела человеческого! – Амур Александрович пыхтел и ругался, изо всех сил стараясь отцепить от дверцы машины руки «окаянного чертяки». – Вытряхивайся, юбочник последнего разбора! – И бабушкин секретарь пошел на крайнюю меру – он взял вдруг и лягнул романиста ногой со всей силы в бок, хлопнул дверцей и скомандовал невозмутимому шоферу, который все это время преспокойно жевал гигантский бутерброд из разрезанного вдоль батона хлеба с колбасой, сыром, горчицей, зеленью и кетчупом внутри: – Трогай!

Я сидела и во все глаза смотрела на Рожкова – мне казалось, что он материализовался из воздуха. Я никак не могла постичь, как он сумел найти меня!

– Что глядите? Я вам не музейный экспонат! Удивлены моим появлением?

– Если честно, то да. – На сей раз я была рада внезапному появлению бабушкиного секретаря – не очутись он именно сейчас и в этом месте, неизвестно бы, как я отвязалась от назойливого и занудного «Маркеши», который в придачу еще предложил мне свою надежную руку и пламенное сердце.

– А вы думали, что после того гнусного инцидента в кафе я испугаюсь и больше не решусь с вами связаться? Так?!

– Ой, простите нас за тот случай! Анжела не нарочно! Так уж получилось!

– И убежали вы всем скопом тоже не нарочно?! Ну да мне не привыкать! – заработал душ. Я отодвинулась от бабушкиного секретаря на безопасное расстояние. – В меня завистники, ненавистники, злопыхатели и плевались, и тухлыми яйцами швырялись за правду-матку, и гнилыми помидорами! Однажды арбузом в голову запустили! И что? Арбуз пополам – голова цела! – И он, согнув указательный палец крючком, постучал по лбу своему. – Поразительно! Звук, как по пустой бочке! Но это все лирика! Подведем итоги. Кто этот отталкивающий, противный господин, который всю дорогу от самого издательства увивался за вами?!

– Так вы опять следили за мной? Но как вам стало известно, что...

– Я ведь при первой нашей встрече предупредил вас, Марья Лексевна, что теперь мы будем постоянно с вами связаны, но вы этому не придали никакого значения. Ясное дело, вы все больше в облаках витаете да о мужиках думаете! А у партии «Золотого песка» в распоряжении отменная, не имеющая аналогов ни в одной организации стран разведывательная группа! Знаете... Так... – Рожков замялся, решал, наверное, стоит ли говорить мне об уникальной разведывательной группе или нет, но ничего не смог с собой поделать – рот его открылся, и он затараторил: – Поспрашивать, у кого надо о ком надо, разнюхать, выяснить, разузнать, подслушать, выведать, подглядеть, зафиксировать... Кстати, если вам это интересно, то во главе агентурного отдела стоит брат Зинаиды Петрыжкиной – Зиновий.

– Я что-то не поняла – за мной все время следят? – опешила я, но все еще не верила в то, что кто-то наблюдал за мной эти два дня со стороны.

– К-конечно! – Он даже запнулся, поражаясь моей наивности. – Я ведь вас предупредил об этом! Сказал, что мы теперь с вами постоянно связаны! Так что все законно!

И тут мне стало плохо – я представила, что какой-то совершенно незнакомый мне человек не спускает с меня глаз, видел, как я вылетела вчера из дому в полосатой пижаме и тапочках, помчалась к Икки в аптеку... А что, если Глория Евгеньевна, пока я ей чай заваривала, начинила всю мою квартиру «жучками» и слепок ключей сделала? Теперь они в любой момент, когда меня дома не будет, придут, «жучки» снимут и узнают обо мне все – с кем я говорю по телефону, во сколько просыпаюсь, кто у меня дома бывает... Все! Вплоть до того, какой у меня размер лифчика! Мне стало очень неприятно, не по себе как-то. Потом в голову закрались сомнения – что, если Рожков блефует? На мушку меня берет! Нет, все-таки непонятно, какая может быть разведывательная группа у партии, состоящей из четырнадцати человек? Бред какой-то!

– Если у вас такой отменный агентурный отдел, то скажите, что я делала вчера днем, – я задумалась, – скажем, в 12.20 дня?

– Минуточку, минуточку... – Амур Александрович достал из внутреннего кармана блокнот и, раскрыв его ближе к середине, проговорил так, будто меня не было рядом: – Так, так, так, так... – Он плюнул на пальцы и перевернул еще пару страниц, – 12.00, 12.10... Вот! – обрадовался он (нашел что искал!). – В 12.20 вы откровенно хамили своей родной, неповторимой бабушке по телефону – все грозились трубку бросить, потому что очень спешили!

– А в 12.30? Ну что я делала в 12.30?

– Та-ак, – протянул он и, едва заглянув в блокнот, захлопнул его. – Нет уж, Марья Лексевна! Это секретная информация, и я не имею права ее разглашать! Зря я вообще вам об этом сказал! Теперь вы будете хитрить и изворачиваться.

«Во нахал!» – разозлилась я и попросила водителя сейчас же остановиться.

– Вылезайте из машины! Давайте, давайте! – прокричала я. Рожков смотрел на меня с недоумением. – Нечего глазеть на меня! Выметайтесь!

– Я-то вымечусь, вымечусь!

– Мечитесь, мечитесь!

– Я уйду! – с горечью проговорил он. – Но знайте, это вас не спасет! Мы следим за каждым вашим шагом! Да, и не забудьте, завтра самый решающий и важный день в жизни Веры Петровны, вашей бабушки! Наконец-то пришло подходящее время для ее избрания в лидеры партии! Так что не преминете быть у Зинаиды Петрыжкиной в 18.00! Выборы состоятся там! Явка обязательна! – выкрикнул он напоследок, и я захлопнула дверцу.

«Неужели я отвязалась от всех! Даже не верится! Кто бы знал, как мне надоели этот Рожков, его жена, агентурная группа... Еще Мнушкин – хвост подушкин!» – думала я, расплачиваясь с шофером.

Войдя в подъезд, я взглядом поискала лазутчика, подосланного партией «Золотого песка», но, проверив даже закуток у мусоропровода и не найдя никого, со спокойной душой открыла дверь собственной квартиры. Однако вскоре тревога и беспокойство снова закрались в душу, и я принялась шарить по комнате, надеясь обнаружить «жучки».

«Жучки» я искала до девяти вечера, но тщетно – от сего сверхважного занятия меня отвлек телефонный звонок – звонила Пулька. Что она пыталась мне поведать, я не могла понять в течение пяти минут: Пульхерия возбужденно выкрикивала бессвязные фразы, обзывала кого-то – одним словом, этот кто-то очень сильно разозлил нашу всегда уравновешенную гинекологиню – рассердил до чрезвычайности, до предела.

Как потом оказалось, днем, когда я поехала в редакцию, Икки вняла моим вчерашним советам и своему внутреннему голосу рассудка и, подхватив Анжелку, отправилась к Пульке в больницу. После тщательного осмотра одна из них оказалась беременна, другая – больна трихомонозом.

– Две дуры! Любвеобильные идиотки! – кричала Пуля мне на ухо – она была вне себя.

– Кто, кто из них беременный? – Я пыталась перекричать разъяренную и возбужденную подругу свою, но она не слышала меня, продолжая возмущаться. – А кто, кто трихомонозом-то болен? – не унималась я.

– Да ты еще всего не знаешь!

– Пулька, объясни по-человечески! Я ничего не могу понять! Кто из них больной, а кто беременный?!

– Да что ж тут непонятного?! Кто может быть в положении? Наша вечно беременная Огурцова!

– Как?

– Вот так! Я говорю, ты всего еще не знаешь! Мало того, что она на десятой неделе, так у нее еще и двойня! Мы ей УЗИ сделали.

– Как? – тупо спросила я.

– Вот так!

– Но Анжелка ведь в разводе! От кого ж она залететь-то могла?

– От своего Михаила драгоценного. Перед разводом решили, видите ли, примириться, но из этого ничего не получилось, кроме беременности!

– И что она собирается делать? – спросила я, собравшись с мыслями.

– В том-то и дело, что ничего не собирается. Когда я ей сказала, что она беременна, Огурцова начала ругать Мишку – подонок, мол, такой разэтакий. Я говорю – еще не поздно, можно все исправить, а она мне: «Это на что ты намекаешь?» Знаешь, злобно так спрашивает и надвигается на меня, будто в стенку впечатать хочет! Приперла и как заорет на всю ординаторскую: «Детоубийца!» Прибежала Черепова, и тут началось: «Почему посторонние в отделении? Что это вы себе, Пульхерия Аполлинарьевна, позволяете?! Вы мой заместитель, помогать мне должны, за порядком смотреть, а сами же его и нарушаете!» Огурцовой стоило только увидеть нашу Людмилу Васильевну, так она давай как лошадь ржать и еще представляешь, что ляпнула? У нее, говорит, правда голова младенческая! И как там мозги помещаются? А растет-то, растет-то из плеч, без шеи! Точь-в-точь, Пулька, ты ее нам описала, ну истинный буйвол! Маш, вот ты мне скажи, ну не дура? После того как я их проводила до первого этажа, Черепова вызвала меня в кабинет и провела часовую беседу. Она, конечно, не стала выяснять, что я думаю по поводу ее внешности, но шестьдесят минут уверяла меня, и ты знаешь, почти убедила в том, что я отвратительно работаю и вообще никудышный заместитель заведующего гинекологическим отделением. Нет, я все же эту стерву скину с должности!