– Нет, – буркнула я. – Мне некогда, говори, что надо, я убегаю!

– А мне ничего не надо! У меня все есть!

– Что у тебя есть-то?

– А что надо!

– А что надо-то?

– А чего есть!

– Мне некогда, я убегаю! Икки спасать!

– Событиев у людей! Событиев! – проговорила она не своим голосом. Опять где-то услышала и как попугай бездумно повторяет выученные ночью чужие фразы. Что-то знакомое: «Событиев у людей!» Вспомнила! Ну, конечно, бабушка вчера посмотрела фильм «Старый Новый год» и теперь сыпет из него вызубренными выражениями.

– До свидания!

– Поспешишь – людей насмешишь! Зачем Глория Амурыча обидели? – Старушка никак не могла запомнить имя-отчество своего секретаря – удивительно при ее-то отменной памяти!

– Извинись перед ним за меня и скажи, чтоб больше не лез не в свое дело! Пока!

– Не оставляй меня, мой друг! – страшно взревела Мисс Бесконечность.

– Что такое?! Что стряслось? Ты упала? – испугалась я.

– В обидах, боли и смятенье! Даруй мне, нищей, свет прощенья! Не оставляй меня, мой друг! – Тьфу ты! Она снова мозги мне пудрит!

– Я кладу трубку!

– Нет! Я самое главное не сказала! Мои выборы завтра отменяются! Их на послезавтра перенесли! Еще не время... – загадочно проговорила она.

– Хорошо, приеду послезавтра!

Наконец-то я вылетела на улицу, галопом добежала до проктологической аптеки, открыла дверь, ворвалась внутрь, скинула шубу и поняла, что дополнила дурдом им. Моторкиной. Я стояла посреди торгового зала в полосатой пижаме и тапочках!

Я так спешила на помощь подруге, что даже забыла переодеться! В моей голове было только одно: «Спасать! Спасать Икки от кретинов (как она выразилась)!», но сама оказалась в их числе. Однако мне ничего другого не оставалось, как выполнить свою миссию до конца, поэтому я плюнула на свой внешний вид и рванулась в подсобку.

– Икки, выходи, я пришла! – Повернулся ключ в замке, и я увидела бедную подругу свою с синяками под глазами от бессонной ночи.

– Маш, ты чо в пижаме-то? – спросила она обреченно так, будто говорила: «И ты тоже с ума сошла!»

– Не обращай внимания. Я просто очень спешила тебе на помощь. Где эта бездельница Света?

– Вон, в туалете сидит, – Икки указала на соседнюю дверь.

– Светлана! – решительно крикнула я в щелку. – Выходи!

– Нет! Пока Иннокентий здесь, я не выйду! Ни за что! – И она заревела.

– Что я тебе говорила?

– Да в конце-то концов, мне дадут мои свечи?! – послышался мужской голос из торгового зала.

– Варя! Отпусти больному его свечи да подробно объясни, куда вставлять и насколько глубоко! Проинструктируй как следует! – во все горло крикнула Икки своей помощнице и, снова взглянув на мою пижаму, повторила: – Ну что я тебе говорила?

– Света! Не забывайся! Ты на работе! Не хочешь выполнять надлежащие функции – увольняйся, а общественное место нечего занимать! Нам что, на улице, что ли, свои нужды справлять?! – Рыдания прекратились, наступила тишина – наверное, полная девушка с одной бровью размышляла, стоит ли ей и дальше держать оборону или все-таки сдаться. Наконец дверь открылась, и перед нами появилась девица, страдающая от неразделенной любви, с красной, заплаканной физиономией – должно быть, Светлана поняла, что удерживать свою позицию в отхожем месте бессмысленно – у нее иссякли за эти два дня как моральные, так и физические силы.

– Я напишу заявление об уходе, Икки Робленовна, – всхлипнув, пропищала она.

– Нет, ну нельзя же вот так сразу! – поразилась Икки и умудрилась прошептать мне на ухо: – Сделай что-нибудь! Если она уйдет, мы с Варькой не справимся с рецептурой и обанкротимся!

– Света, пойдем в подсобку, поговорим.

– Нет, я все решила! Мне больно! Как же вы не поймете, я не могу смотреть на него!.. Как он с другими!.. Обнимает их!.. Целует!..

– Света! Как ты-то не поймешь, что он не совсем здоровый человек! Психически ненормальный! – вдалбливала я и тащила Иккину помощницу в подсобку – она с удивлением смотрела на мою полосатую пижаму. – Не смотри, что я так одета, я очень торопилась, когда узнала от Икки Робленовны, что ты уже второй день из туалета не вылезаешь. Скажи, для чего ты приходишь на работу? Чтобы в уборной посидеть? – Мне все-таки удалось заманить ее в подсобку и усадить на стул.

– Вот я и хочу уволиться по собственному желанию!

– Не говори глупостей! Было бы из-за кого! Я знаю Иннокентия с детства.

– Правда? – наивно спросила она и приготовилась слушать – Светлана хотела знать о любимом все.

– Конечно, правда! Зачем мне тебя обманывать! Моя бабушка 43 года проработала в интернате для умственно отсталых детей, и он учился в ее классе. Она всегда говорила и сейчас говорит, что более запущенного случая, чем Иннокентий, у нее за всю педагогическую практику не было, – торопливо начала я рассказывать, отчего Иннокентий превратился в запущенный случай. Мне очень хотелось доказать несчастной девушке, что ее избранник безнадежно болен. – У него бывают припадки ложной эпилепсии – он беспричинно ложится на пол и трясет ногами, при этом изо рта у него пена идет, знаешь, как иногда у лошадей бывает? Мало того, однажды, это, кажется, случилось, когда твой дорогой Кешенька в восьмом классе учился, он на рассвете пробрался в девчачью спальню и едва было не прирезал одноклассницу огромным ножом для мяса, – на ходу придумывала я. С каждым моим словом взгляд Светланы становился все более осмысленным. – А по ночам он вообще не спал – ходил по интернату, закутавшись в простыню словно привидение, и как-то раз забрался по пожарной лестнице на крышу. Чуть было с собой не покончил – спрыгнуть хотел! Хорошо в этот момент сторож там случайно оказался.

– Правда?

– Конечно, правда! Кто полгода назад в аптеке пожар учинил?! Это ведь при тебе было! Кассовую книгу искрошил и поджег! И все из-за чего? Из-за того, что он, ко всему прочему, страдает манией преследования! Видите ли, когда он в субботу тут один коробочки клеил, в дверь постучали, а он подумал, что это не кто иной, как враги-конкуренты, и решил немедленно уничтожить все разработки, потому что вдолбил себе в голову, что ваша аптека – сверхсекретное предприятие! Ты же потом сама с Икки Робленовной и Варварой делала ремонт. – Я вспомнила о прошлогоднем пожаре для пущей убедительности. – Вот скажи, зачем мне врать-то?! А ты разве не знала, что он лунатик?

– Не-ет, не замечала, – ошеломленно пролепетала Света.

– Ну, это потому, что лунатизм у него в полнолуние в основном проявляется, – заметила я со знанием дела.

– Да, да, да! Он вообще в полнолуние сам не свой! Такой странный! И глаза такие, аж мороз по коже!

– Светочка, с кем ты связалась?! Он ведь убить может! И учти, ему за это ничего не будет, потому что он на учете состоит, потому что у него страшный диагноз – вялотекущая шизофрения вперемешку с маниакально-депрессивным психозом. Зачем он тебе такой сдался? Ты неординарная, красивая, молодая девушка, – с азартом доказывала я, чувствуя, что «лед тронулся», – в скором времени найдешь себе нормального парня, выйдешь замуж, родишь ребенка и будешь жить припеваючи. – На лице Светы проскользнула блаженная улыбка. – Неужели из-за больного человека ты все вот так вот бросишь и уйдешь с работы?

– Нет, Марья Лексевна, спасибо вам, что глаза мне раскрыли! Я дурой была! Не уйду я из аптеки! Никуда не уйду! – патетично воскликнула она и твердо добавила: – И с Кешей порываю все отношения! – Света так это произнесла, что я больше ни секунды не сомневалась в ее намерении.

– Молодец! Пойдем, я тебя в ассистентскую провожу, – предложила я, потому что меня насторожили нечеловеческие возгласы, которые доносились оттуда на протяжении всего нашего разговора со Светланой.

– Не догонишь, не догонишь! – в восторге кричал Иннокентий, носясь, как вихрь, по ассистентской, сшибая стулья и натыкаясь на столы. Не отставая от него ни на шаг, с нездоровым каким-то смехом летали еще две девицы, а за всей этой радостной и крайне возбужденной компанией гналась Адочка, держа наготове в одной руке рулетку, в другой – хвойный освежитель воздуха.

– Стойте! Ка-азлы! Дайте мне ваши задницы измерить! Кому говорю, стойте!

– Не догонищ-щь! Не догонищ-щь! – прошепелявила то ли Катя Кучкина, то ли Лида Сопрыкина.

– Дугилка кагтонная! Ха! Ха! – И Иннокентий с необыкновенной резвостью и проворством, перепрыгнув стол, воскликнул: – За мной, мои кугочки! – И «кугочки», задрав юбки по «не балуй», вскарабкались на стол.

– Ну-ка, немедленно прекратить это безобразие! – Я пыталась перекричать их, но мои слова утонули в безудержном хохоте.

– Сестрица! Сестрица! Сестрица! Как хорошо, что и ты тут! Я никак не могу снять с них мерки! Не могу! Это идиоты какие-то! Идиоты! Я сейчас милицию вызову! Милицию! – гаркнула кузина, но эта угроза не возымела никакого действия. Адочка заскрежетала зубами, опять сорвалась с места и пустилась вдогонку за Иннокентием и его гаремом, разбрызгивая во все стороны хвойный освежитель.

Я забралась на стол и снова крикнула:

– Немедленно прекратить этот бардак!

– Еще одна чегтова кукла пгишва! Бежим!

– Если вы сию секунду не угомонитесь, я позвоню Вере Петровне и расскажу обо всем, что вы тут вытворяете! – Я выкрикнула это совершенно бездумно, просто так – оттого, наверное, что совсем уж не знала, как привести их в чувство. И вдруг они будто окаменели – застыли на месте, все трое. Мне это чем-то напомнило детскую игру «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три! Морская фигура на месте замри!».

В ассистентской поначалу воцарилось гробовое молчание, потом то ли Катя Кучкина, то ли Лида Сопрыкина шепнула Иннокентию:

– Она все Вере Петровне расскажет!

– Ой! Пгостите, пожалуйста! Не надо Веге Петговне гассказывать! Мы больше не будем!

– Тогда вы обе поезжайте домой, а ты, Кеша, после того как Адочка снимет с тебя мерки, садись коробочки клеить, – распорядилась я, и «кугочки» (одна из которых действительно очень напоминала курицу – у нее были маленькие мутные глазки без ресниц) моментально покинули аптеку.