Когда он вошел в гостиную, его лицо было спокойное и он только раз обернулся, чтобы удостовериться, что нежеланные посетители ушли.

– Извини, что тебе пришлось увидеть это. Не так я представлял начало вечера.

– Чего они хотели?

– Остальные прибыли для драматического эффекта. В то время как Эван, по–видимому, хотел неприятностей. Его глаза проверили пустой газон в последний раз. – Он считает, что мир должен вращаться вокруг его гормонов гуляки. Но я не этот мир.

От мысли, как тот парень смотрел на меня и называл "закуской " по мне прошлась дрожь.

– Что он на самом деле хотел?

– Убедить меня пойти с ними сегодня. И также в следующие выходные.

– Разве они все не уедут?

– Не пловцы. Они занимаются во время зимних каникул и остаются в Принстоне большую часть. Отказаться от команды ради женщины является крайним предательством.

– Но ты не в команде.

– Раньше был. Для практических целей, я до сих пор там. Но теперь я также с тобой и у меня есть обещание, которое нужно сдержать.

– Риз, речь идет не об обещаниях. – Или не о неохотных жертвах, как это звучит от него. – Если ты хочешь пойти со своими друзьями, иди.

– Я точно там, где хочу быть, прямо сейчас: дома с моей девушкой. К сожалению, Эван не воспринимает мои слова. Поэтому я дал ему дружеское напоминание, что вечеринки не исчезнут без меня.

– Может не вечеринки в Плюще.

– Что это должно значить?

– Плющом ведь это не ограничивается, не так ли?

Тень тревоги пересекла его лицо.

– Нам обязательно говорить об этом? Я оставил свои тусовки позади. Ты только что видела, как я сделал это.

– Я тоже хочу оставить твои тусовки позади. Но секреты не облегчают мне задачу.

– Понимаю... – Он молчал какое-то время, глядя через французские двери, словно пытался очистить свой раз​​ум, потом повернулся ко мне. – Конечно, Плющом все не ограничивается. Когда мужчины взрослеют, особенно некоторые мужчины, им нужно больше, чем просто пиво и девчонки из колледжей.

– И это значит...?

– Это значит, что команда собирается вместе в частном порядке, раз в месяц, с настоящей выпивкой и женщинами, которым много платят, чтобы обеспечить элитные услуги и не распространяться об этом.

– Элитные?

– Первоклассные во всех отношениях. Никаких запретов.

Его черствый тон заставил меня пожалеть о том, что я вообще спросила.

– А ты тот, кто спонсировал все это?

– Ты видела дом Эвана; у парня трастовый фонд. Есть и другие как он. Мы делим расходы. – Он изложил все, словно был на собеседовании в колледж. – Нахождение в команде пловцов дает тебе автоматическое право на них; о деньгах даже никогда не упоминается. Все остальные приходят только по приглашению. Мы отбираем их сперва, убеждаемся, что они могут позволить себе вложиться и знают, как держать язык за зубами. Кстати, это правило, которое распространяется на всех, включая меня. Так что ни слово не должно покинуть эту комнату. Ты знаешь это, верно?

Конечно, знаю. Для кучи парней, пытающихся повзрослеть, секретность была частью их сущности.

– Перестань, Теа, не смотри на меня так. Что я сделал в прошлом не должно иметь значения сейчас.

– За исключением того, что ты говоришь об этом, как о самой естественной вещи.

– А как еще я должен говорить об этом? Это мое естество, предположительно я должен быть версией Диониса. Твой профессор по искусству упоминал это, говоря о даемонах?

– Да...вроде.

– Ну, у Диониса была своя свита, как и у меня. Представь меня застрявшим на этом кампусе в течение пятнадцати лет: воспитывающего своего брата, трахающего твою сестру​​, называй как хочешь. Разозленного и до смерти скучающего. Так что из–за меня, дураки вроде Эвана вошли во вкус дионисийской жизни, думая, что это всего лишь вечеринки братства.

– Я понимаю. Но это не значит, что я готова быть частью этого.

– Кто говорит о том, чтобы быть частью чего-то?

– Если это твое естество, то рано или поздно это должно случиться.

– Мое естество меняется, когда я рядом с тобой. Я снова превращаюсь в человека и это то, кем я хочу быть. Он улыбнулся, выглядя удовлетворенным. Почти умиротворенным. – Кстати, ты хотела что-то сказать мне, когда ребята заявились.

– Да, насчет каникул.

– Конечно, я забыл! Завтра официальный зимний прием в Плюще. И у нас ужин здесь в Сочельник – семейная традиция, которая должна иметь место, или же зло сойдет на дом Эстлинов.

– О чем ты говоришь?

– Мы, ирландцы, суеверный народ. У прадедов было слишком много свободного времени, по–видимому, и придумали правила для своего потомства: все должны присутствовать дома в Сочельник. Это буквально высечено на камне.

Он подвел меня к камину и указал на мраморную табличку выложенную в высоту стены. Вокруг герба курсивом была выведена надпись:

Tugann neamhláithreacht amháin solitude síoraí.

– Что тут сказано?

Отсутствие одного приносит вечное одиночество. Датировано 1649 годом, когда Оливер Кромвель устроил резню в Ирландии. Так случилось, что имение Эстлинов было в Уотерфорде, в первом городе, выдержавшим осаду Кромвеля. После того, как войска отступили, предположительно наш предок, Томас Эстлин, помчался на встречу с другими лидерами повстанцев и не вернулся домой до самого Рождества – только, чтобы выяснить, что английские солдаты ограбили его ​​замок за ночь до этого и убили всю его семью. Так он заказал эту доску, как напоминание о том, что смерть всех кого он любил – его рук дело.

– Риз... Я смотрела на округлые буквы, которые покоились, словно ожерелье внутри камня. – Не думаю, что я смогу быть на ужине.

Он стоял позади меня, но теперь медленно развернул меня

– О чем именно ты говоришь?

– Я собираюсь домой на каникулы.

– Когда?

– Мой вылет в четверг вечером.

– Мы можем изменить его.

– Слишком поздно. До Софии, вероятно, все продано уже.

– Мы можем изменить его. – Его глаза были прикованы к моему лицу, пытаясь прочитать его. – Если это не то, что ты хочешь.

– Я хочу остаться здесь, с тобой. Но мои родители ожидают меня дома на Рождество.

– Это твоя жизнь. Никто не должен говорить тебе как жить.

– Знаю, вот только они...

– Они не владеют тобой.

– У них уже было одно Рождество, когда их дочь не вернулась домой с учебы.

Он сел. Потер лицо в течение нескольких секунд, а затем посмотрел на меня.

– Скажи мне даты. Я забронирую тот же рейс.

– Не меняй свои планы из–за меня.

– Я отказываюсь быть вдали от тебя. Я останусь в отеле, и ты сможешь видеть меня, когда захочешь.

– Что насчет обеда? Ты сказал, что это плохая примета нарушать правило семьи.

– Меня не заботят правила или приметы. И в любом случае, семьи не осталось – только я и мой брат. Плюс Ферри. Рождество является единственным временем, когда мы можем убедить его перестать быть дворецким и присоединиться к нам за столом. К счастью, ирландские суеверия сидят глубоко в крови старика, поэтому... Он снова достал свой ​​сотовый телефон. – Давай забронируем билеты. Ты сказала в четверг, верно?

– Да. Британские Авиалинии, через Хитроу.

– Ладно, это двадцатые числа. Что напоминает мне... нужно сначать проверить мое проклятое расписание.

Его голос скис на последних словах, но это было ничто по сравнению с изменением в нем несколько секунд спустя. Его пальцы замерли. Его лицо стало неузнаваемо белым, пока он смотрел на что-то на дисплее.

– Что случилось?

Он протянул мне телефон.

Сетка квадратов, пронумерованных от одного до 31. Внутри, вбита информация от строки до строки, начиная с полумесяца, утончающегося до едва заметной линии, затем заполняющимся снова – Луна. И только один полный круг. И над ним: цифра 24.

ПОЗЖЕ ТОЙ НОЧЬЮ, пока Риз спал, я решилась: я не поеду в Болгарию на Рождество. Мы с ним проведем Новый год там, с моими родителями. До тех пор, мы останемся в Принстоне. Прийдет Сочельник, существо на холмах сможет завладеть им в течение нескольких часов – но это все. Он встретит ее с моим все еще теплым поцелуем на его губах. И как только ее время пройдет, он вернется. Домой. Ко мне.

ЗИМНИЙ ПРИЕМ В Плюще стал тяжелым испытанием уже на этапе сборов.

Риз осмотрел меня сверху до низу.

– Хорошо, но этого не пойдет. Слишком чопорно на мой вкус. И слишком банально для подобного вечера.

Ранее, когда я спросила его, что надеть, он ответил неопределенно: " Что-то длинное и элегантное”. Это был единственное длинное платье, которое у меня было – черное, на тонких бретельках, я надевала его на сцену – и очевидно, оно не подходило для Плюща.

– Риз, может приглашать меня не было такой хорошей идеей. Я не принадлежу тому миру.

– Какому миру? Членам Плющп? Ты только что заставила Карнеги пасть к твоим ногам, и теперь ты беспокоишься о кучке богатых наследников? Они должны пытаться соответствовать к тебе, а не наоборот.

Но Карнеги не имеет ничего общего с этим. Я никогда не войду в комнату, как Нора, покорив всех в ней.

– Хорошо, настало время импровизации. Он повернул меня вокруг оси, и когда я посмотрела в зеркало, мое платье было полностью изменено. Персиковый, бирюзовый, фуксия, кремово–желтые разводы абстрактной формы на мягком шелковом трикотаже, которые напоминали орхидеи . – Тебе нравится? Женщины умрут от зависти сегодня.

– Думаю, что причиной смерти может быть мужчина, а не платье. Но да, оно зрелищно. В то время как я говорила это, живая орхидея на резинке проскользнула на мое запястье. – Это обычай, не так ли?

Он кивнул, улыбаясь.

– Говоря об обычаях, как тебя допускают на официальные приемы в Айви?

Его глаза расширились, искренне озадаченные.

– Допускают?

– Официальные приемы только для членов. И ты не можешь быть членом, если ты даже не студент.