Зак вновь и вновь напоминал себе, что не должен торопиться, не должен ни к чему понуждать ее. Но мягкость и податливость ее солоноватых от слез губ сводили с ума и заставляли забыть о данных самому себе обещаниях.

— Поцелуй меня, — умоляюще шептал он, в то время как часть его сознания удивленно фиксировала новую, незнакомую интонацию собственного голоса. В нем слышались нотки странной, беспомощной, непривычной нежности. — Поцелуй меня, — настойчиво повторял он, пытаясь приоткрыть язы — , ком губы Джулии, — пожалуйста.

И когда она наконец расслабилась в его объятиях, уступая поцелую, Зак едва не застонал от наслаждения. Разум отступил перед натиском нестерпимо сильного желания, и дальше тело действовало само по себе, повинуясь только примитивному, первобытному инстинкту. Руки, жадно проникнув под свитер, гладили нежную, атласную кожу спины и узкую талию, а язык и губы делали поцелуй все более страстным и возбуждающим. Пальцы, продолжая непрерывно ласкать обнаженное, податливое тело, продвигались все выше и выше и наконец коснулись груди. Джулия застонала, еще крепче прижашись к нему, и тогда Зак почувствовал, что окончательно теряет контроль над собой. Все его тело пульсировало от сумасшедшего желания, которое требовало удовлетворения во что бы то ни стало. Теперь он уже был просто не в силах оторваться от ее губ и приник к ним с жадностью, с которой умирающий от жажды припадает к наконец обретенному источнику.

Неожиданно для самой себя Джулия оказалась в обволакивающем коконе непонятной, опасной, пугающей чувственности. Это было какое-то наваждение, полностью лишающее ее контроля над собой. Казалось, ее грудь и губы жили своей, отдельной жизнью, жадно отвечая на все более настойчивые ласки Зака, в то время как она сама, движимая какой-то новой, незнакомой, но невероятно сильной и жгучей потребностью, все крепче прижималась к его сильному, жаждущему телу.

Почувствовав на затылке нежные прикосновения пальцев, Зак с трудом прервал поцелуй и хрипло зашептал:

— Девочка моя, ты даже не представляешь, какая ты красивая. Малышка, ты…

Джулия так и не поняла, что именно нарушило то сладостное оцепенение, в котором она до сих пор пребывала. То ли ей показалось, что все эти нежные слова она уже слышала в каком-то фильме. То ли слух резанул совершенно нелепый применительно к ней эпитет «красивая». Но в какой-то момент Джулия вдруг осознала, что наблюдала десятки подобных сцен между ним и действительно роскошными, сексуальными, восхитительными женщинами. А ведь на этот раз его столь опытные руки со знанием дела ласкали ее обнаженное тело, и это было отнюдь не в кино.

— Прекрати! — выкрикнула она и, резко вырвавшись из сводивших ее с ума объятий, начала судорожно одергивать свитер. Совершенно ошарашенный подобным поворотом, Зак на несколько секунд потерял дар речи. По-прежнему тяжело дыша, он обалдело смотрел на стоящую перед ним девушку. На щеках Джулии все еще горел румянец, а глаза были затуманены желанием, но теперь, казалось, она мечтала только об одном — сбежать от него как можно дальше. Абсолютно ничего не понимая, Зак мягко, будто строптивому ребенку, сказал:

— Малышка, что случилось?..

— Я же сказала — прекрати! Немедленно! И я совсем не «твоя девочка». Ты меня путаешь с кем-то другим. Я не желаю, чтобы меня называли «малышкой». Или говорили, что я красивая.

Зак был настолько сбит с толку, что не сразу заметил учащенное дыхание Джулии и ее настороженный взгляд. Неужели она боится, что он в любую секунду может наброситься на нее, сорвать одежду и изнасиловать? Очень спокойно и осторожно Зак спросил:

— Ты боишься меня?

— Конечно, нет! — возмутилась было Джулия и осеклась, поняв, что солгала. Первый поцелуй, как она инстинктивно почувствовала, был для него своего рода самоочищением, и она охотно ответила ему. Но теперь, когда ей захотелось дать много, много больше, она по-настоящему испугалась. Испугалась в первую очередь собственных желаний. Ей нестерпимо хотелось чувствовать его руки, отдаться ему полностью.

Они молчали, и настроение Зака стало постепенно меняться. По мере того как страсть отпускала, им все сильнее овладевал гнев. Теперь его голос больше не был ни добрым, ни нежным.

— Если ты меня не боишься, то тогда в чем же дело? — резко спросил он. — Или, может быть, ты ничего не имеешь против того, чтобы уделить беглому преступнику немного женской ласки и тепла, но подпускать его ближе считаешь недопустимым и недостойным себя?

Джулии хотелось топать ногами от злости на собственное бессилие и глупость. Как она могла допустить, чтобы дело зашло так далеко? Но вместо этого она постаралась взять себя в руки и сказала:

— Я не испытываю к тебе отвращения, если ты это имеешь в виду.

— Тогда в чем же дело? — голос Зака звучал совершенно невыразительно, но в нем появились какие-то новые, незнакомые нотки. — Или, может быть, я не достоин об этом спрашивать?

Нервным движением откинув волосы со лба, Джулия беспомощно оглядывалась по сторонам. Сейчас, когда все вокруг, казалось, стало с ног на голову и полностью вышло из-под контроля, ей просто необходимо было заняться каким-нибудь пустяковым делом. К своей радости, она обнаружила, что картина рядом с ней висит немного косо, и повернулась, чтобы поправить ее.

— Дело в том, — начала она, — что я не животное…

— Значит, ты полагаешь, что я — животное? Так? Загнанная в угол прямым вопросом Зака, Джулия продолжала оглядываться в поисках какого-нибудь беспорядка, который можно было бы исправить. Обнаружив упавшую на пол диванную подушку, она направилась к ней, чтобы водворить на место.

— Я полагаю, что ты человек, который в течение пяти долгих лет вообще не видел женщин.

— Тогда ты полагаешь совершенно правильно. И что же из этого следует?

Установив подушку строго вертикально, Джулия почувствовала себя несколько более уверенно.

— Из этого следует, — объяснила она, наконец овладев собой настолько, что смогла относительно непринужденно улыбнуться, — что я вполне могу понять, что после такого долгого воздержания…

Заметив зловещий огонек, вспыхнувший в янтарных глазах, Джулия осеклась и поспешно начала поправлять остальные подушки, бестолково перекладывая их с места на место, пытаясь разложить более симметрично. Мысли путались под недобрым, пристальным взглядом Зака, но она заставила себя продолжать:

— ..После долгого пребывания в тюрьме любая женщина должна казаться тебе чем-то… Ну, чем-то вроде пиршества для голодающего. Любая женщина. — Сделав особое ударение на последних словах, Джулия нерешительно добавила:

— Я не хочу, конечно, сказать, что мне было неприятно, когда ты целовал меня. Тем более если это принесло тебе какое-то облегчение.

При мысли о том, что она считает его каким-то изголодавшимся самцом, которому не грех бросить небольшую подачку в виде снисходительного поцелуя, Зак чуть не задохнулся от ярости и унижения.

— Как это благородно с вашей стороны, мисс Мэтисон, — с издевкой произнес он и, не обращая никакого внимания на то, как смертельно побледнела Джулия, продолжал, стараясь подбирать хлесткие и обидные слова:

— Ради меня вы дважды пожертвовали своим драгоценным «я». Но, к сожалению, я вынужден вас несколько разочаровать. Вопреки вашему мнению, даже такое животное, как я, иногда проявляет сдержанность и разборчивость. А потому вполне способно отказаться от такого «пиршества», как вы. Даже после пяти лет воздержания.

Джулии казалось, что она физически ощущает исходящие от него волны гнева, причины которого были ей совершенно непонятны. Нервное возбуждение мешало ей до конца разобраться даже в собственных чувствах. Напуганная такой бурной реакцией на свои слова, она инстинктивно отступила на пару шагов и обхватила себя руками, пытаясь защититься от его ядовитого сарказма.

Но как Джулия ни пыталась скрыть свои истинные чувства и эмоции, выразительные глаза неизбежно выдавали ее. С удовлетворением отметив, что ему удалось достичь своей цели и причинить в отместку за унижение максимально возможную боль, Зак резко развернулся на каблуках, подошел к шкафу у телевизора и, полностью игнорируя собеседницу, начал перебирать видеокассеты, рядами стоящие на полках.

Джулия поняла, что ее просто отбросили в сторону, как использованную салфетку, и ей не остается ничего другого, как молча убраться в свою спальню. Но уязвленная гордость восстала против того, чтобы тотчас же забиться в нору подобно раненому зверьку. Поэтому, стараясь ничем не выдать своего смятения и изо всех сил подавляя желание разрыдаться, она подошла к столу и начала аккуратно складывать разбросанные в беспорядке журналы. От этого занятия ее оторвал резкий окрик:

— Немедленно ступай в постель! Или ты собираешься до утра изображать примерную домохозяйку?

Боковым зрением Зак наблюдал, как она уходила, гордо расправив плечи и вызывающе вздернув подбородок. Ну что ж, это не первая и, наверное, не последняя потеря в его жизни. А потому, полностью выкинув Джулию Мэтисон из головы, он постарался сосредоточиться на том, что говорил Том Брокоу в новостях, от которых его отвлекла выходка своенравной пленницы. Зак был абсолютно уверен в том, что, пока он пытался ее успокоить, Брокоу что-то говорил о Доминике Сандини. Хотелось бы ему знать, что именно. Где-то через пару часов должен быть еще один, последний выпуск новостей или хотя бы беглый обзор событий дня. Поудобнее устроившись на диване и положив ноги на кофейный столик, он стал ждать. Воспоминания о тощем, никогда не унывающем итальянце с его вечной бесшабашной ухмылкой вызвали у Зака невольную улыбку. Из множества людей, с которыми свела его судьба за всю тридцатипятилетнюю жизнь, только двоих он мог без всяких оговорок назвать своими друзьями — Мэтта Фаррела и Доминика Сандини. Эти двое были удивительно не похожи друг на друга — финансовый магнат международного класса и мелкий воришка. Дружба с Мэттом основывалась на десятках общих интересов и глубочайшем взаимоуважении.