— Наверно, очень грустная… Нет ничего печальнее бессмертной любви — вообще того, кто хочет жить вечно, забывая о неизбежном конце.

— Там как раз говорится о том, что только смерть может сделать большую любовь вечной… Ах, как это трудно объяснить. — Кристина мотнула головой, отгоняя обрушившуюся с новой силой тоску. — Извини, милый, с нервами у меня действительно стало плоховато. Так и хочется завыть!

— Перестань, все так чудесно складывается! Твое имя стало популярным в Италии, и ты в любой момент сможешь продолжить карьеру в рекламе. Я запишу специально для тебя веселые песенки, а ты дашь мне почитать эту книгу про вечную любовь.

— Обязательно. — Кристина улыбнулась ему, как ребенку, придумывающему наивные сказки. — Я привезу тебе полное собрание сочинений Куприна, когда в следующий раз нагряну в Рим. Хотя нет, когда заеду в гости в Австрию.

— Это совсем недалеко от Москвы — посередине между Россией и Италией. А ты в самом деле намерена вернуться сюда?

— Я всегда буду хотеть вернуться в Рим, что бы ни происходило со мной на самом деле. А случиться может самое разное… Видишь ли, Санта-Рома, я действительно собираюсь начать новую жизнь… Боюсь, правда, музыки в ней будет не так много, как хотелось бы, как пророчишь ты…

Достав из корзины пунцовую розу, Кристина сосредоточенно обрывала бархатистые лепестки. Она старалась не смотреть на собеседника, чувствуя, что любое неосторожное слово может взорвать ее с трудом сохраняемое спокойствие. С каждым мгновением все острее чувствовалось, как истекает, теряя минуты, последний вечер ее мечты. Той, что, едва засияв семицветной радугой, снова ускользала в туман обманувшего, несбывшегося.

— Я была наивной, но упрямой девчонкой. Да и тщеславной не в меру… Тебя угнетало чувство чужеродности в богатом аристократическом доме, хотя ты знал, что принадлежишь миру делла Форте по праву, возможно, большему, чем кто-либо другой. Меня же мучило неприятие серенькой, бедной, обыденной жизни, окружавшей меня. Вырваться, вырваться любым способом, любой ценой! — это стало моим девизом, навязчивым желанием. Умчаться с потоком шикарной, блестящей жизни, катившей мимо… — Кристина запнулась, вопросительно взглянув на Санту.

Но он слушал, сдвинув брови, и не собираясь нарушать ее монолог привычной шуткой. Кристина решительно продолжила:

— Адвокат, назвавший меня жертвой, ошибся совсем немного. Виновным в растлении «юной души» был вовсе не Лиджо. Глупышка Кристина стала жертвой собственных пороков. Ну вот! Прекрати смеяться, а то я не стану рассказывать.

— Я весь внимание, детка. Только стремление к благополучию, комфорту, богатству и порок — это совсем разные вещи. Не приписывай себе чужие недостатки.

— Ладно, суди сам. Я просто расскажу одну очень простенькую историю, изменившую мою жизнь, как «Голубой принц» изменил твою.

Это случилось в начале мая. В садике моей бабушки, находящемся в поселке у самого края большого шоссе, росли красивые цветы. Она много трудилась, чтобы вырастить южные цветочки к празднику — у нас ведь холодная весна. А потом выносила их продавать — просто ставила на табурет у дороги банки с букетами. Я торчала рядом до позднего вечера, провожая завистливым взглядом проносившиеся мимо шикарные машины зарубежного производства, как теперь у нас называют, «иномарки». Люди, разбогатевшие после перестройки, торопились к своим загородным имениям, которые появились вокруг Москвы в последние годы. Там, в роскошных домах, вкусно ели, веселились, обнимали своих кавалеров праздные красотки, имеющие дорогие наряды и украшения, проводящие время в ресторанах и казино. А я до сумерек возилась в огороде и едва могла накопить деньги на модную майку с поддельной надписью «Шанель»… В общем, бедняжка-Золушка. Только ко мне явилась не фея… Однажды поздним майским вечером у моих ног затормозил белый «мерседес». Из него торопливо вышел сногсшибательно элегантный брюнет в светлом костюме с небрежно болтающимся на шее развязанным галстуком.

— И… что же произошло? — едва выговорил Санта. — Вы познакомились? Он забрал тебя с собой?

— Нет. Он бросил мне деньги, большие деньги, и, подхватив цветы, поспешил к своей даме, которая, пуская сигаретный дым в окно, ждала в автомобиле… Я, наверно, застыла с открытым ртом и ничего не успела сказать. Машина тронулась, мигая яркими огнями. Но не отъехала и десяти метров, как в окно вылетел мой букет. В пыль, в придорожный бурьян. Конечно, он был совсем не шикарный, не такой, что положено дарить капризной даме… Но это были мои цветы, частица моей жизни… Тогда я мысленно поклялась, что изменю свою судьбу — стану циничной, злой… Удачливой, богатой и наглой… Поэтому и появились на моем пути Эдик, Строцци, «Голубой принц». И все эти беды…

— Забавный сон, детка, — заметил Санта. — Совсем, совсем детский, но с такими серьезными, страшными выводами, которые ты сама себе придумала. Да, твоя фея сыграла злую шутку, только она не сумела сделать тебя циничной и злой. Это просто невозможно, как невозможно заставить меня бросить петь.

Санта обнял Кристину и притянул к себе.

— Ну-ка, не грусти, малышка!.. Ты рассказала мне свой сон, а значит, подарила его. Я беру себе дурные предзнаменования, а все самое прекрасное оставляю тебе. Все лучшее еще впереди, вот увидишь! Какой-нибудь прекрасный герой засыплет тебя с головы до ног такими же розами. Поверь, я — Санта, а значит, умею предсказывать будущее.

Кристина все же не удержала слезы — они закапали сами собой, сверкая алмазами в бархате платья. Как же ей хотелось сказать, что это не сон, что незнакомец из «мерседеса» сейчас сидит рядом! Что именно с его образом в душе она отправилась в Рим на поиски своего счастья… Но Санта утешал, пророча неведомого принца. Он — самый нужный, единственно необходимый!

— Это были не розы, Санта. Гиацинты! Нежные, прохладные, благоухающие, как южная ночь… Говорят, весной они здесь растут прямо на лужайках. — Кристина позволила Санте утереть себе нос.

— Знаю, знаю! Гиацинты! Их полно по всему побережью — целые поля: лиловые, сиреневые, белые… И в Австрии они тоже растут преспокойно. Я засажу в своем саду целую лужайку и буду регулярно пересылать в Москву цветочные горшки.

— Спасибо. Теперь-то я знаю, что не зря проделала весь этот путь, не зря выжила, спасаемая Курбе и тобой… Сколько раз ты вытаскивал меня из беды, Санта? Из горящего дома — дважды! Не щадя великолепных зубов, развязывал узлы на моих щиколотках… — Кристина, не удержавшись, коснулась ладонью кудрявого затылка. — Интересно, почему так приятно вспоминать самое страшное?

— Потому что мы в безопасности и мы победили! — Он нежно поцеловал ладонь Кристины.

— Послушай, — она подавила глубокий вздох, — я всегда буду почитать Санта-Романо как самого главного святого в своей жизни… Но, скажи… как ты узнал, что я у Рино? Или это секрет — Курбе намекнул, что у тебя свои тайны.

Санта который раз помешал ложечкой остывший кофе.

— Длинная история и печальная. Не для финального «выхода». Принято завершать выступление чем-то веселым, бодрящим. Ну, ладно, немного ужасов, под занавес.

Он стал разыскивать меня, этот гад, как только выпытал у тебя, что бриллиант уплыл в мои руки. Один из его подручных тут же наведался в дом, где я снимал комнаты, и чуть не придушил мою хозяйку. Старушка в самом деле не знала, где я. После предупреждения Стефано я сменил адрес и начал отращивать бороду в целях конспирации. Бриллиант я уже отдал Паоле и опасался лишь «наездов» Бронзового. Он нашел меня очень быстро. Разве мне могло прийти в голову, что для этого Рино всего лишь понадобилось позвонить Стефано, ведь только Антонелли знал, где я скрывался. Я просто обалдел, услышав в трубке голос Потрошителя. В изысканных выражениях на сицилийском диалекте он сообщил, что держит у себя некую русскую леди. «Девчонка не может оторваться от меня. И без удержу болтает — про тебя и про голубую стекляшку… Она просто помирает от удовольствия… Смотри, ведь я могу и не удержаться, поторопись!» Он хохотал как одержимый, и я тут же согласился приехать. И привезти камень.

— Но ведь «принца» у тебя уже не было… Почему же ты ринулся в логово Бронзового спасать какую-то мало известную тебе девчонку? — изумилась Кристина.

— Во-первых, известную. Ты была волшебницей, вернувшей мне камень. Во-вторых, ты была жертвой заговора, ведь и я, и Стефано следили за тобой, подозревая в мошенничестве. А в-третьих, я смертельно ненавидел Потрошителя! — Глаза Санты сверкнули опасным цыганским огнем. Но он тут же расслабился и весело улыбнулся. — Я обещал встретиться с Бронзовым, как только лично удостоверюсь, что пленницу отпустили. Примчался тут же и видел, как ты усаживалась в свой «фиат» под конвоем дружка Рино. Вот и все. Финита ла комедиа!

— Как все? А ты? Как тебе удалось вырваться от них?

— Мы вместе с Рино позвонили в банк, где нас заверили, что Рита Гватичелли оставила «Голубого принца» у них в сейфе. Конечно, эту информацию нам предоставили по поручительству Паолы… А поскольку, как ты понимаешь, именно Рино был тем человеком Лиджо, который охотился за камнем и должен был похитить его у меня еще в аэропорту, мы расстались «друзьями». Я нужен был им, как оказалось позже, для трюка с убийством Риты. Тебе выпала моя роль «убийцы», потому что Санта к тому времени успел наломать дров и скрыться…

— Курбе во время следствия ничего не сказал мне про смерть Рино. Ведь и я не заикалась о знакомстве с ним, и вообще о бриллианте. Поэтому ничего не знала ни о тебе, ни о самоубийстве Элмера. Доведенная до отчаяния, я собиралась рассказать все прямо на суде.

— Здорово Дон Лиджо одурачил нас всех! Понятно, почему ведомство комиссара Курбе тщетно охотилось за ним два десятилетия. Я все время думаю об этом, не могу не думать… Противно быть пешкой, детка. Но ты не представляешь себе, каким удивительным человеком был настоящий Стефано Антонелли! Я безгранично доверял ему… Когда ты попала в тюрьму, лже-Стефано уговорил меня скрыться, поскольку якобы узнал, что ты рассказала Курбе про отданный мне бриллиант. «Теперь и загадочную смерть Строцци, и покушение на Вествудов постараются повесить на тебя. Поверь, мальчик, я далеко не всесилен и хорошо знаю весь этот механизм. Мафия постарается подставить тебя и сделает это чисто», — убеждал он меня. Я решил отсидеться в знакомых мне с детства местах и отправился на юг. Кто-то действительно шел по моим следам. Однажды я с трудом увернулся от мчавшегося прямо на меня автомобиля, а в чудесном буковом лесу, где я, горланя что-то оперное, валялся на солнечной лужайке, возле моего виска просвистела пуля. Я выковырял ее из коры дерева и изумленно рассматривал минут десять. Тридцать восьмой калибр — это не шутка и не галлюцинация, меня хотели убрать.