— За такой концерт я теряю до пяти килограммов. Сегодня, боюсь, потерял все десять. Чуть брюки на сцене не свалились…

— Так старался понравиться публике? — Кристина насмешливо поглядывала из-за цветов, пряча лицо в пахучие дебри.

— Тебе, детка. Прежде всего хотел понравиться тебе — заливался апрельским соловьем… Ну и, конечно, не мог удержаться, чтобы не прихвастнуть перед всеми — глядите, мол, какая редкая пташка в моей клетке! Ты сегодня неотразима, я и не ожидал, когда просил тебя «блеснуть». Это не блеск, это взрыв! — Он закашлялся, поперхнувшись морским гребешком, и, прищурившись, оглядел свою спутницу. — Да… Порадовала старика Санту… Я, пожалуй, еще пожую. А тебе, чтобы ты не скучала, повторю десерт, идет?

— С меня достаточно сладостей — и в ушах, и в тарелке… — Она засмеялась, заметив недоумение Санты. — Мне хочется просто так, без комплиментов и без клубники, сидеть и смотреть, как ужинает после концерта изголодавшийся Бельканто.

— М-м… Ни за что! — испуганно замотал головой Санта. — Ты ужинаешь с пылким и уже почти насытившимся итальянцем! За что я должен терпеть пытку? Почему ты запрещаешь мне восхищаться тобой? Я не могу молчать!

— Ладно, — вздохнула Кристина, подумав, что, к сожалению, слова «пылкого итальянца» совершенно безобидны. — Продолжай высказываться, только, будь добр, не глотай куски целиком и не торопись. Мне приятно выслушивать комплименты, когда ты произносишь их вдумчиво и с пустым ртом.

Кристине очень хотелось прикоснуться к нему, поправить бабочку под упрямым подбородком, взлохматить жесткие кудри, положить свою ладонь на его смуглую сильную кисть.

— Все, проглотил… Я приучился есть очень быстро. — Санта промокнул губы салфеткой, придвинул свой стул к Кристине и удовлетворенно вздохнул. — Не знаю, заметила ли ты, что сегодня я все делаю только для тебя… Если честно, я, да и любой артист, всегда работает для кого-то одного, самого важного, сидящего в зале. Если такого «адресата» нет, его придумывают, направляя свои творческие послания «любимой маме», «незабвенному Карузо», Клаудии Шиффер или королеве Англии… Мне кажется, я сегодня был в ударе… Потому что ты… ты… Ты по-настоящему прекрасна.

Он взял ее руку в свою и нежно посмотрел в лицо.

— Я еще никогда не видел тебя такой красивой. Но ты сразу, еще с первой встречи, поразила меня какой-то редкой ныне доверчивостью. Да-да. А еще — радостью жизни. Как у беззаботного щенка, бездомного бродяги, бегущего за чужими ботинками, уверенного, что его пригреют, накормят, полюбят… А как иначе? Ведь эта чудесная жизнь, улыбающаяся младенцу, должна быть устроена справедливо, тепло и уютно…

— Я в самом деле сейчас думаю так… Может, это магия твоего голоса, которая вскоре развеется. Но я постараюсь удержать в себе подольше то, чем сегодня ты одарил меня… Спасибо, милый. — Кристина поцеловала его в щеку и резко встряхнулась, отгоняя настойчиво наворачивающиеся слезы. — Когда ты успел выучить русский? Твое произношение почти безупречно. И откуда все же узнал про «Итальянское танго»?

Санта обнял Кристину за плечи и приблизил губы к ее уху:

— Я буду говорить очень тихо. Здесь так принято — сидеть в обнимку и жарко шептаться.

— Я знаю, ты боишься за свой голос. Ведь после того, как ты сорвал связки в стычке с Бронзато, твое бельканто могло и не вернуться. Лучше молчи, отдыхай. И так большая нагрузка.

— Я везучий. — Санта странно усмехнулся, задумчиво и грустно. — После того, как я потерял родителей, — сплошные находки. И знаешь, все остаются при мне… Так вот, девочка, русского языка я, конечно, не знаю, за исключением ряда выражений, которые у вас считаются наиболее употребимыми, но почему-то не значатся в словарях. «Очи черные» я разучил на слух с диска. Слух у меня просто-таки патологический. Ты и сама не заметила, наверно, что напевала это самое танго, когда мы прогуливались в рыбном фургоне по южному побережью…

— Просто невероятно! Я почти никогда не пою вслух, тем более не отважилась бы сделать это в твоем присутствии. Ты, наверно, услышал то, что звучало у меня внутри!.. Знаешь, Санта, это танго было последним в моей мирной, не преступной жизни… Я танцевала под старую запись Мильвы в рождественскую ночь в доме Джено Коруччи, а через три часа уже сидела в тюремной камере…

— Вот видишь, что значит абсолютный слух и абсолютное чутье: я хочу, чтобы старое итальянское танго и эти розы ознаменовали начало нового этапа в твоей жизни под лозунгом «Возвращение к весне».

Кристина положила голову на плечо Санты. Со стороны было похоже, что девушка разомлела от страстных речей своего кавалера. А она изо всех сил старалась удержать рвущиеся наружу чувства — пламенную смесь обиды и нежности. О чем говорит он, о какой «новой жизни»? Разве не замечает, что только от него зависит счастье Кристины? Да, не просто быть другом тому, кого любишь. Уж легче разыгрывать ненависть, наигрывая равнодушное дружелюбие, чем сидеть вот так, уткнувшись в плечо любимого, и до боли сжимать сомкнутые пальцы. Чтобы не обнять, не прижаться, не тянуться к его губам, шепча ласковые, безумные слова…

— Я, пожалуй, выпью еще кофе!

Кристина решительно отстранилась. Сорвав бутон розы, она воткнула его в петлицу на лацкане пиджака Санты. Он поймал и поцеловал ее руку.

— Проси за это что хочешь, детка.

— Правда? — исподлобья глянула Кристина. — Тогда запомни: я хочу оставить себе твой голос. У тебя есть записи — диски или кассеты?

— Конечно, есть. Обязательно пришлю тебе, как только попаду домой. Ведь я обитаю последние годы в чудесном городке под Зальцбургом. С австрийской стороны. Там у меня огромная фонотека, хороший рояль и старый Бехер — верный пес смешанных охотничьих кровей.

— И, вероятно, милая фрау, ожидающая твоего возвращения?

— Да, Кристина. — Санта отпустил ее руку, которую все еще продолжал сжимать, и с досадой потер лоб. — Иза — славная девушка. Мы учились вместе в Вене. Я влюбился в нее, когда мне было девятнадцать, со всей пылкостью неиспорченного, романтичного чудака. Иза была на пять лет старше меня и значительно взрослее по характеру. Она успела побывать замужем, возглавить и развалить какую-то феминистскую партию, защитить диплом доктора социальных наук… Она совратила святого, а потом исчезла. Год назад мы опять встретились и решили не расставаться. Иза хочет иметь много детей… Моя авантюра с поисками бриллианта в России вызвала у нее бурю негодования. А потом этот судебный процесс… Иза не жалует дураков, а я в этой истории, на ее взгляд, проявил себя таковым. Так что она ждет заблудшую овечку, чтобы вправить ей мозги и окончательно приручить.

— Ты странно отзываешься о женщине, от которой собираешься заиметь дюжину детей, — безжизненным голосом заметила Кристина.

— Просто не люблю, когда меня дрессируют. Но ничего, я умею кусаться! — Санта ощерился, щелкнув ослепительными зубами. — Противоположности, как утверждают, сходятся.

— Ты не такой уж покладистый и сговорчивый ягненок, как тебе кажется… Паола с болью поминала о твоей строптивости и неуживчивости. Ведь ты бросил дом делла Форте очень давно?..

— Я гордый, детка. Может, чрезмерно. И хотя с младенчества изображал святого, дух непокорности и тщеславия терзал мою душу… Обычная история, смотри: мой отец, младший брат Франко, женился вопреки воле семейства на цыганке — работнице местной парфюмерной фабрики. Он аристократ, она — пролетарка, вдобавок чуть ли не бродяжка. Лишь последнее поколение их семьи стало вести оседлую жизнь, обосновавшись в нашем городе. Говорят, мои родители были красивой и любящей парой. Только я сам почти ничего не помню. Они погибли совсем молодыми, не успев отведать всей горечи семейных распрей и оставив трехлетнего сына на попечение Паолы… Франко и Паола растили меня вместе со своими детьми, ни в чем не ограничивая. Но то, что я отпрыск человека, презревшего законы родовой чести, я знал с пеленок. Как и то, что по традиции рода делла Форте останусь в стороне от полагающихся наследникам богатства и почестей. Моя смешанная кровь не годится для передачи потомству.

Я рано осознал это. Мой природный дух противоречия принял форму оскорбленной гордыни. Я был весел, добродушен с чужими, но болезненно уязвим в семье… К тому же отношения с Леонардо совсем не сложились. Этот законный наследник, по-моему, свихнулся на своем превосходстве, демонстрируя мне его на каждом шагу. Всеми силами мальчишка старался доказать, что я — всего лишь приемыш, оставленный в доме из милости.

В двенадцать лет меня отправили в швейцарский частный коллеж. Франко щедро оплатил обучение. А потом тяга к познанию стала для меня чем-то вроде компенсации за неполноценность происхождения. Я изучал гуманитарные науки, меняя престижные университеты и привязанности: филологию, историю, психологию… К счастью, жизнь научила меня самостоятельно зарабатывать деньги. Еще мальчишкой я начал брать уроки у местного старика, занимавшегося, по преданию, с самим Карузо. В Вене, учась в университете, я продолжил частные уроки и начал петь по вечерам в кафе и ресторанах. А потом меня взяли в церковный хор. Я стал солистом! И вот до сих пор не знаю, кто я на самом деле — артист, готовый бродить по дворам с шарманкой, или сноб, затыкающий уши при одном упоминании о непрофессиональном вокале… А может, просто-напросто авантюрист, каким меня считал проницательный Дон Лиджо… — Санта крутил перед глазами гранатовый браслет Кристины, который осторожно снял с ее руки. — Чудесная вещица. Наверно, тоже реликвия?

— Старинный бабушкин браслет. Ему уже больше ста лет. Хотя это украшение для бедных и стоило в середине прошлого века отнюдь не состояние. Дутое серебро и камешки дешевые — кривые, разного тона… Видишь, в центре даже три зеленых. А вот тут есть совсем светлые, почти розовые. Но мне это и нравится. На всей Земле нет второго такого. Не стала бы менять эту вещицу даже на бриллианты от Картье… Кроме того, у одного русского писателя есть прекрасная повесть о бессмертной любви. «Гранатовый браслет» называется.