Несмотря на безрадостную погоду, во Дворце правосудия держалась приподнятая, почти праздничная атмосфера. Процесс, ставший частью широкомасштабной операции «Чистые руки», поднял мощную волну общественного мнения и возбудил обывательский интерес. Проблема мафии, отечественной и экспортируемой с Востока, который раз стала ребром, взывая к решительным мерам со стороны правительства. Разоблачение Дона Лиджо потянуло за собой цепь арестов: восемнадцать человек село рядом с шефом на скамью подсудимых. Скандал следовал за скандалом.

И вот, наконец, все было позади — оглашены приговоры, виновные наказаны, свидетели вернулись к мирной жизни, а имя Кристины Лариной ушло из броских заголовков на периферию газетных листов.

Пятнадцатого марта, завершив окончательно все протокольные формальности, Кристина и Санта оказались в мокром и пустом скверике. Возле каменной статуи какого-то исторического персонажа крутились две болонки, с интересом обнюхивая углы постамента. Их хозяин, зябко нахохлившись, сидел на скамейке под густыми ветвями лавра. Завидев приближающуюся парочку, он посвистел собакам и направился в боковую аллею.

Кристина с отвращением зажмурилась, заметив на оставленной стариком газете свою крупную фотографию. Листки прилипли к деревянному сиденью, темнея и набухая от падающих с твердой глянцевитой листвы капель.

— Как же это надоело! Когда за нами захлопнулась дверь Дворца правосудия, мне показалось — грянул праздничный салют, знаменующий начало новой жизни, а все грязное, противное, страшное осталось там, в пыльных архивах… — Кристина сунула скомканную газету в урну и вздохнула: — Так хочется оказаться в Москве, где никто не станет показывать на меня пальцем, а чужие взгляды будут равнодушно скользить мимо. Равнодушно скользить — как это здорово! — Поплотнее завернув шарф, она присела на край скамейки.

Санта стоял рядом, раскачиваясь на толстых подошвах в довольно большой луже. Настроение у него, по всем приметам, было воинственное.

— И уже через неделю синьорина Ларина будет с тоской вспоминать о фотокорреспондентах, телевидении, интервью, блестящих деловых предложениях, жадном внимании толпы, которым была окружена здесь. — Санта насмешливо взглянул на хмурящуюся девушку и присел рядом.

— Уточняю, — не глядя на него, сказала Кристина. — Мне поступило три чрезвычайно интересных предложения: написать мемуары «В объятиях оборотня», сняться в крошечной роли русской потаскухи в телевизионном сериале, а также… сотрудничать кое с какими отделениями правоохранительных органов…

— А предложения «руки и сердца»? — Санта лениво пожевывал листик лавра. — Разве большеглазая, милая и такая трогательно-незащищенная малышка не привлекла сердобольных синьоров, мечтающих о семейном счастье?

— Отбоя не было, — сурово отрезала Кристина и поднялась. — Ну что, пора по домам?

Ей вовсе не хотелось признаваться в том, что сердце разрывается от боли при мысли о предстоящей разлуке. Послезавтра самолет «Alitalia», сделав круг над «вечным городом», унесет ее на восток, оставив позади все беды и радости, волнения и тревоги, подаренные Римом. Дурацкую историю с «Оборотнями», кажущуюся теперь, после счастливого финала, детской «страшилкой».

Кристина могла бы остаться в Италии, воспользовавшись одним из предложений, но главного, единственно важного предложения сделано не было: Санта и словом не обмолвился, что его тяготит разлука с девушкой, пережившей вместе с ним самые невероятные дни в своей жизни.

Загадочный, непредсказуемый Санта… Он был дружелюбен и внимателен, поддерживая Кристину и Паолу на протяжении всего процесса. Он возил девушку по окрестностям Рима, показывал свои самые любимые места, приглашал на музыкальные концерты и совершал в компании эффектной блондинки набеги в экзотические ресторанчики.

После памятной ночи в охотничьем домике Кристина находилась на грани нервного срыва, и Санта делал все, чтобы помочь ей восстановить душевное равновесие. Он резвился, как школьник, и лишь иногда Кристине удавалось заметить скрывавшуюся под напускным весельем грусть. Казалось, он что-то постоянно обдумывал и решал — там, в потаенных глубинах души. И частенько корил себя за допущенные промахи — это было заметно по глазам, приобретавшим смоляной злой блеск.

…Однажды, во время мучительного разбирательства в суде, заполненного перетряской «грязного» белья — выяснениями подробностей интимной жизни обвиняемого и свидетелей, Кристина впала в отчаяние. Ей хотелось заткнуть уши, спасаясь от неумолкающих глумливых голосов, забрасывающих сжавшуюся от стыда свидетельницу пудовыми вопросами: «Сколько раз вы вступали в интимную близость с синьором Вествудом? Предлагал ли он вам законный брак? Какого рода отношения связывали вас с обвиняемым? Как долго сопротивлялся Сальваторе Лиджо вашим попыткам стать его любовницей?» И снова, снова — про Строцци, Марджоне, Санту… Кристина, словно впавшая в столбняк, отвечала коротко и монотонно. Она видела выражение лица Санты, сидящего в первом ряду, и понимала, что окончательно теряет его. Не презрение или брезгливость, нет! Безысходная грусть сковала его подвижные черты. Санта тупо смотрел прямо перед собой и, казалось, ничего не слышал. Сразу же после окончания заседания он исчез. Кристина уже выезжала из узкого переулка, ведущего от автостоянки к центру города, когда дорогу ей преградил голосующий мужчина.

— Не подбросите к Колизею, синьорина? У меня проблемы с мотором. — Санта поспешно сел рядом с ней и слегка сжал локоть. — Прости. Я настоящий подонок. Так хочется остаться чистеньким! Не выйдет, мы все тут по уши в дерьме! Прости, прости, детка… Покатили на свежий воздух и ни звука о всех этих делах. Виллу Боргезе знаешь? Давай туда, как раз подходящее место для лирических прогулок беззаботной парочки!

В старом парке было пустынно и тихо. Здесь все уже покрылось первой нежной зеленью. Но небо хмурилось и запах весенней земли навевал осеннюю прощальную грусть. В тишине шелестели падающие с ветвей капли и вопросительно пиликала какая-то птица: «что же? что же? что же?»

Они молча бродили среди величавых, ко всему безразличных статуй, сидели возле плескавшихся, несмотря на дождик, фонтанов. И думали каждый о своем. Решение погреться в каком-нибудь отеле пришло как-то вдруг. Заказав в номер ужин, они сразу оказались в широкой скрипучей кровати, пытаясь спрятаться в объятиях от неотступной тревоги и сомнений. Без конца анализируя свое участие в «деле Дона Лиджо», они терзались чувством вины: в смерти Элмера, Риты, нерожденного ребенка было еще много непонятного, мучившего совесть. Кристина и Санта часто замолкали среди напускного веселья, боясь задать друг другу вопрос, способный поднять бурю печальных воспоминаний. Их тянуло друг к другу, как сообщников пережитой драмы, но страх разбередить раны заставлял молчать о том, что мучило больше всего.

— Вы были хорошей парой с Элмером, ну хотя бы в постели? — спросил Санта, как только они разомкнули объятия.

Кристина, натянув простыню до самого подбородка, уставилась в потолок. Она боялась расплакаться от жалости к себе. Ну как объяснить, что влюбленность в Вествуда была придуманной, инфантильной, неуклюжей. И разве честно будет признаться сейчас, каким посредственным любовником оказался ее кумир, как потрясла ее сила и нежность Санты там, на морском берегу? Нежность, о которой он теперь и не вспомнил…

— Извини, я не должен спрашивать об этом. Ведь сейчас ты моя. — Санта, сорвав с нее простыню, с какой-то грустью касался рукой обнаженного тела. — Ты очень красивая. Без синяков и ссадин твоя кожа светится подобно каррарскому мрамору… роскошная женщина, чужая женщина… Мечта, взятая напрокат…

— Нет! — Кристина зажала его губы ладонью. — Нет, милый. Я твоя, совсем твоя…

Они снова предались любви, горячо и яростно. Но близость не спасла, не принесла, как тогда, на пустынному берегу, блаженства высшего единения, отрешения от мирских забот… Обнаженный Санта, излив свою страсть, казалось, забыл о подружке. Озаренный зеленым сиянием рекламы, мигающей на крыше противоположного дома, он выглядел чужим и недосягаемым. Совсем иным, чем час назад, в вечернем парке, когда старался согреть в своих ладонях озябшие пальцы Кристины. Его рука машинально перебирала белокурые пряди лежащей рядом девушки, а мысли витали далеко — в неведомых ей краях. С острой печалью Кристина подумала, что так ни разу и не назвала его Ромой. А Санта и не вспомнил, как хотел стать для нее «завоеванным Римом».


После этого эпизода они оба, словно сговорившись, не упоминали о близости, перейдя на чисто дружеские отношения. Кристина решила, что сердце Санты, по всей вероятности, занято, а его планы на будущее не связаны с ней. Она заказала билет в Москву, торопясь разорвать мучительную неопределенность. И теперь, поднявшись с влажной скамейки, решительно направилась к автомобильной стоянке:

— Финита ла комедиа! Все, да здравствует свобода! Я получила документы, визу и даже удостоилась теплого рукопожатия своего бывшего мучителя — комиссара Курбе… Немного поднапрягусь — и с чистой совестью отправлюсь в новые приключения!

— Насчет приключений я сильно сомневаюсь, — хмыкнул Санта. — Чтобы отделаться от призраков прошлого, придется сильно постараться. Сдается мне, они сильно привязчивые.

Глаза Санты погрустнели.

— Может, мне подвезти тебя? Как-то страшно отпускать, хотя все мерзавцы в тюрьме, как бриллианты в сейфах. А кое-кто по моей милости жарится в аду.

— Перестань, Санта! Даже у судьи не было сомнений в твоей невиновности в смерти Рино. Если бы ты не оказался более ловким, оттолкнув нацеленный в тебя пистолет, то сейчас, видимо, я сидела бы с букетом цветов у твоей могилы. Думаешь, было бы благородно позволить пристрелить себя этому монстру? А знаешь, в качестве приятного самообмана я воображаю, что ты героически отомстил за меня… Мне было бы трудно смириться с мыслью, что это животное, надругавшееся надо мной, живет и здравствует, карауля новые жертвы. — Кристина сжала руку Санты и просительно заглянула в его глаза. — Позволь мне сохранить эту иллюзию, ладно?