— Я не смотрю, — заверил он, не поворачивая головы. — Оботрись быстренько своим тряпьем и погрейся — лето еще очень далеко.

Кристина осторожно вышла и, чувствуя, как покрывается от холода «гусиной кожей», поспешила набросить платье.

— Да, здорово тебе досталось, — констатировал, не глядя на нее, Санта. — Вся в синяках, словно черный виноград жала… В этих местах его мнут ногами в больших чанах. А виноградный сок, совсем свежий, прохладный, — это настоящее блаженство!

— Не очень умно вспоминать сейчас такие вещи… — Кристина облизала пересохшие губы. Соленая вода только обострила жажду.

— Синьорина должна подойти к столу… — Санта поднялся и, обняв девушку за дрожащие плечи, развернул ее к скрытому за камнем натюрморту.

На расстеленной футболке были разложены устрицы и среди них — половинка большой лиловато-серой раковины, наполненная водой. Кристина осторожно поднесла ее ко рту и попробовала напиток. Закрыв глаза от удовольствия, выпила все и с облегчением вздохнула:

— Здорово! Потрясающая вода.

— Это в самом деле целебный источник. Он находится в сердце горы, а ручеек стекает по камням прямо в пещеру. Не в «спальне», конечно, а в соседней «комнате».

— Там есть еще пещеры? Откуда ты все это знаешь?

— Я здесь как дома, детка. Здесь прошло мое детство. В этой норе мы с ребятами прятали «клад» — стреляные гильзы, ствол от пулемета, немецкую каску и знаешь, что? Магнитофонные кассеты с записями Меркьюри. Здесь патриархальный народ, не уважает иностранщину… Потом… Потом мы сюда водили девочек. Так, слегка потискаться… А однажды… Ладно. Расскажи лучше, какими ветрами занесло в эти дикие края московскую красавицу? Вот уж сюрприз! Там, в сарае, я по голосу сразу узнал тебя. И, если честно, очень удивился. — Санта сел, проверяя готовность устриц. — Ого! Можно приступать. Возьми, эта совсем готова.

Он ловко раскрыл створки раковины и протянул ее Кристине. Кусочек розоватого мяса, подрагивающего в прозрачной слизи, не возбуждал аппетита. Она отстранила предложенное лакомство:

— Без лимона не могу.

— Если бы ты знала, сколько здесь белков и протеинов и как это кушанье поднимает жизненные силы, ты бы отняла у меня весь улов! — настаивал Санта, со смаком заглотив устрицу.

— Плохая реклама. Я и так сильная. Только вот ногти сломанные за все цепляются…

— Это основная проблема?

— Да. У меня никогда не было привычки грызть ногти. Теперь жалею.

— Тогда — маленький обмен любезностями: ты забрасываешь в свой ротик деликатес, а я устраиваю тебе фирменный маникюр. Честное слово.

Кристина решительно отковырнула устрицу и поднесла ко рту, но тут же положила ее обратно и, сглотнув слюну, отвернулась:

— Нет, не могу. Хочу телячью отбивную с хрустящей картошечкой.

— Вот дикость-то! В лучших ресторанах Парижа и Рима за эти свежайшие, жирнейшие устрицы платят бешеные деньги изысканные гурманы… А здесь — оборванная, нищая, побитая девчонка… — вознегодовал Санта.

— Дай сюда. — Кристина забрала раковину и решительно проглотила содержимое. — Еще! — потребовала она. — Проскакивает легко, как сырое яйцо. Надо зажмуриться и проглотить все сразу.

— Не пойдет. Так не годится, ты же упоминала об удовольствиях, а сейчас отказываешься от одного из лучших — деликатеса на голодный желудок. — Санта открыл очередную ракушку и с выражением блаженства отправил ее содержимое в рот. — И зачем я только тебя уговариваю? От себя отрываю. А потом еще предстоит самому же тащить раскормленную толстуху в горы.

— Ладно. Русские девушки способны на подлинный героизм. — Кристина придвинула к себе горстку раскрытых ракушек и приступила к пиршеству. Заглатывая очередную устрицу, она считала. — Стоп. Дюжина! Я абсолютно сыта. Остальное тебе.

Санта с восторгом принялся за еду. Он действовал как истинный гурман, ухитряясь закусить устрицу листком водорослей.

— Видишь, что значит получать удовольствие? На меня приятно смотреть. Я не просто набиваю брюхо — я священнодействую!.. Так кому я обязан счастьем иметь такую очаровательную спутницу в этом изысканном путешествии? — неожиданно спросил он.

— Антонелли прислал меня к своему другу, который содержит здесь трактир. Кажется, они были в партизанах. Вместе воевали с фашистами. Парфюмо — противный тип.

— А, «Лиловая свинья»? Его так дразнили лет тридцать назад… — Санта задумался. — Значит, партизан-антифашист? Интересно. — Он стал серьезным, углубившись в свои мысли. — Послушай, Кристина, нам предстоит непростая ночь… Я придумал, как выбраться отсюда. Только ты должна меня слушаться, девочка. Мы обязательно должны уцелеть. И посмотреть в глаза одному гаду… Держи! — Он кинул Кристине пористый шершавый камень. — Это пемза. Заточи свои обломанные коготки… И, думаю, нам надо хорошенько выспаться. Я предпочитаю на воздухе. Заодно и посторожу. Полезай в нору, постарайся хорошенько согреться. Эх, так не хватает нам бутылочки виноградной водки!

— Э, нет! Мне тоже хочется позагорать. Здесь хватит места и для двоих. — Кристина присмотрела место у отвесной каменной стены и попыталась улечься.

— Не видел, чтобы загорали в платьях, хотя и разодранных до неприличия. — Санта, свернув рубашку и брюки, сунул их под голову. — Учись, вот так отдыхают опытные путешественники. — Он зажмурил глаза, изображая блаженство.

Кристина сняла платье, хотела было прикрыть им грудь, но, мысленно посмеявшись над своей застенчивостью, положила его под затылок. Забавно, на всех общественных пляжах голышом ходят даже старухи, а здесь, в глуши, вдвоем с этим совершенно не закомплексованным парнем, она ведет себя как школьница пятидесятых годов. Конечно, ему стесняться нечего — спортивное, сильное тело, смуглая кожа, бронзовая от загара. Густая смоляная шевелюра. А верхние пряди волос выгорели, отсвечивая на солнце золотом. Да и щетина на щеках слегка золотистая, образовала весьма приличную бородку. Сколько же его держали в плену, если он не знает о смерти Элмера? Не менее десяти дней. Ушиб на голове страшный. Кожа здорово рассечена и, наверно, легкое сотрясение мозга. Кристина из-под ресниц рассматривала своего спутника, проникаясь сочувствием и уверенностью в его непричастности к рождественской трагедии. Вот только при чем здесь ее диадема, связавшая их загадочной нитью?..

— Послушай, нам придется много идти. Мне не нравятся твои ноги. — Санта сел, приглядываясь к ступням девушки. — Ну-ка, покажи.

Она протянула ногу.

— И вторую, — деловито скомандовал он. — Ого! Просто беда иметь такие нежные ножки… Детка, ты что, никогда не ходила босиком? Здесь порезы, и довольно глубокие. Вот этот еще кровоточит. — Санта мял пальцами ее стопы, проверяя ранения. — А здесь заноза уже воспаляется! Чем бы ее поддеть?

— Не надо, я сама! — Кристина села, поджав ноги.

— Не капризничай. Я не мама. — Санта отломил острый край ракушки. — Давай, давай. Чем скорее мы проделаем эту операцию, тем легче тебе будет. Терпи!

Кристина терпела, пока Санта торжественно не провозгласил:

— Все! Смотри, целый шип кустарника! Немного крови. — Он приник губами к ранке и, отсосав кровь, сплюнул. — Теперь йодовую повязку в виде листка водорослей, и все будет отлично. Я так делал всегда, когда был еще почти ребенком… И вот, видишь, дожил до зрелых лет. Возможно, нам удастся еще с тобой потанцевать… Через недельку будешь как новенькая. Как тогда, в «Тразименто», где я увидел впервые загадочную незнакомку… Знаешь, почему я умчался из охотничьего домика в такую рань? Боялся не устоять — уж очень хотелось тебя соблазнить. Хотя отступать — не в моих правилах.

Рука Санты скользнула к ее колену, лаская кожу, и в глазах появилось нечто такое, что заставило Кристину переменить тему разговора.

— Твоя рана на голове совсем не шуточная. Ты выглядел чуть живым утром. Да у тебя и сейчас бывает сильная боль. А ведь это из-за меня…

— Изрядно побаливает. Хотя после ванны и трапезы сильно полегчало. — Санта потрогал ушиб, поморщился и показал Кристине пальцы. — Опять, кажется, кровь пошла.

— Ну-ка, давай посмотрю! — Девушка пододвинулась и, положив кудрявую голову себе на колени, осторожно разобрала густые слипшиеся пряди. Края пореза разошлись, сочась свежей кровью. — Ужас! Здесь надо накладывать швы. Или хотя бы повязку. — Оглядевшись, Кристина потянулась к футболке Санты.

— Оставь. Приложи листик водорослей, а над ним заплети стягивающую косичку — вот и будет шов с повязкой. Сутки я еще как-нибудь продержусь. — Он застонал, но тут же, заметив страх Кристины, засмеялся. — Я очень живучий, детка. Ну просто как собака.

Кристина завершила операцию, но Санта удержал ее руки, пристально глядя в испуганные глаза.

— Твои ноги я спас. Теперь очередь губ. Эти ублюдки сдирали пластырь вместе с кожей! — Санта скрипнул зубами. — Я достану их, Кристина.

Он прижал ее к себе, обнимая и покачивая, как ребенка:

— Ты моя бедная, затравленная, одинокая девочка. Мужественная и сильная девочка Кристина! Ну, поплачь, поплачь, детка, а я прошепчу тебе песенку… — Легонько раскачиваясь, Санта тихо запел что-то печальное, ласковое… — Это старинная колыбельная про сиротку, попавшего в бурю, но спасенного Девой Марией. Жаль, совсем горло сорвал, только мурлычу, как кот.

Кристина замерла, прислушиваясь, а когда песня кончилась, подняла на него блестящие от слез, благодарные глаза.

— Поцелуй меня, Санта.

— Санта-Рома. Меня зовут Романо…

— Невероятно, что ужасы и горе так тесно соседствуют с радостью! Какой-то крохотный кусочек времени, и прямо сразу, без перехода границы, я ныряю в блаженство, — сказала Кристина, не отрывая взгляда от вечернего неба, в котором кружила, то появляясь, то исчезая, совершенно розовая от закатного солнца чайка.