Я выбежала из кабинета. «Сегодня нужно еще успеть съездить с Икки в салон и хоть посмотреть на эти проклятые платья, прицениться», – думала я, пока стояла в ожидании лифта, но лифт у них то ли сломался, то ли в нем кто-то решил покататься. Я плюнула и побежала вниз по лестнице. Миновав один пролет, я вдруг увидела завалившиеся на урну для окурков две слепившиеся воедино фигуры – одна из них стояла ко мне спиной. Рядом, на полу, валялись белый пиджак, швабра и тряпка. Я задержалась на минуту, потом как сигану оттуда.

– Маруся! Маруся! Стой! Ты снова ничего не поняла! – кричал мне вдогонку «Лучший человек нашего времени».

Он успел схватить меня за руку.

– Ты опять все неправильно поняла! – задыхаясь, прошептал он.

– Вот такая я тупая!

– Постой, я тебе сейчас все объясню. Это уборщица…

– Послушай, Леш, не утруждайся, я даже рада тому, что увидела. А я думала, ты в Тибете.

– Я хотел, да не получилось. Ты на меня не обижаешься, моя Марья Искусница, моя «Уходящая осень», кукурузница, мой недоступный абонент?!

– Нет. Леш, я замуж собралась.

– Опять замуж?! – он явно расстроился. – Изменщица! Как ты могла! За кого?

– Да какая разница!

– Ты помирилась с этим своим обывателем, который никогда в жизни не поймет твоей тонкой души и всегда будет беситься, когда ты будешь раскидывать вещи по квартире, развешивать плакатики на стенах и наваливать повсюду кучи книг! А ты никогда не перестанешь этого делать, потому что ты Ма-ру-ся – свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. И никто, кроме меня, не поймет твоей тонкой натуры.

– Мне очень жаль, но у нас с тобой ничего не получится! Так что ступай к своей уборщице.

– Да не пойду я к ней! Что я обязан, что ли, ей помогать полы мыть! – Кронский хотел уверить меня, что ничего постыдного они с уборщицей не делали, а просто он помогал ей мыть пол.

– Ширинку застегни.

– А, ну да, – рассеянно проговорил он и вдруг спросил: – Марусь, а ты этому своему Отелло хоть изменять-то со мной будешь?

– Нет, я другому отдана и буду век ему верна, – ответила я словами пушкинской Татьяны и побежала вниз по лестнице.

На том и был завершен наш с Кронским роман. После этой встречи с ним я почувствовала даже какое-то облегчение, наверное, из-за того, что мы объяснились и он теперь знает, что «я другому отдана», но снова, как это всегда бывало (стоит мне только увидеть его), «Лучший человек нашего времени» врывался в мою жизнь (вернее, в голову) подобно урагану, снося все благочестивые намерения и правильные, удобные для жизни мысли и представления о безмятежном будущем. И что я за человек такой непостоянный и отходчивый?

Весь месяц мы с Икки мотались по свадебным салонам. Мы примеряли платья, надевая фату задом наперед, и покатывались со смеху.

– Ты в этом платье похожа на бабу с чайника! – говорила она мне.

– А ты в этом кружевном, голубом, на дешевую куклу, помнишь, у Огурцовой была точно в таком же платье!?

– Слушай, – как-то сказала мне Икки. – Мне почему-то свадьба напоминает похоронный ритуал. Вот всем нормальным девушкам хочется хоть раз в жизни быть настоящей невестой, надеть подвенечный наряд и все такое… А мне никогда не хотелось, мне просто хочется быть рядом с Женькой. Я бы и расписываться не стала – это он настоял.

Я думала точно так же. Мне почему-то всегда свадьба напоминала похороны. Сначала все так чинно, торжественно, помпезно, по форме, а кончается одним и тем же – гости напиваются и бьют друг другу морды или что-нибудь в этом роде.

Влас весь месяц подыскивал помещение – искал он так скрупулезно и придирчиво, что если бы не вмешался Аркадий Серапионович, банкет бы пришлось устраивать в автосалоне. За неделю до торжественного события были приглашены все, кого только можно было пригласить. Помимо близких и родных со стороны Власа – все те «холодильники», что приходили как-то к нам домой и не слишком-то культурно вели себя за столом, не забыт был и Илья Андреевич, чья жизнь сравнима лишь с «судном посреди морей, гонимым отовсюду вероломными ветрами». А я пригласила даже Любочку – пусть порадуется за меня и наконец выкинет бредовую идею из головы поженить нас с Кронским.

За пять дней до свадьбы мы с Икки наконец-то купили свадебные платья. Она отрыла себе модель тридцатых годов – вечернее платье нежно-абрикосового цвета на узких бретелях с вышитым плотным поясом в тон вокруг бедер. Я обожаю моду «между двумя мировыми войнами» и тоже хотела подыскать себе нечто подобное, но ничего подобного нигде не было. И потом, чтобы носить такие модели, мне нужно было сбросить килограмм семь.

Ничего не оставалось, как приобрести классическое платье кремового цвета – не очень пышное, с открытыми плечами, приталенное, поражающее строгостью силуэта, без всяких там розочек и крендельков.

Влас очень поразился, когда я сказала ему, что до свадьбы платья он не увидит и что мы с Икки будем причесываться и одеваться у себя по домам. Он долго сопротивлялся, но в конце концов сдался. Было решено, что к двенадцати часам он пришлет за мной машину, потом мы заедем за Икки (которую Людмила Александровна со слезами уговорила подготовиться к бракосочетанию у них дома, то есть в десяти минутах ходьбы от меня) – и сразу в ЗАГС.

– И еще… – процедил Влас. – Я пришлю к тебе парикмахера.

– Я сама причешусь.

– Пожалуйста, – взмолился он. – Я хочу, чтобы ты была самой красивой невестой в мире!

– Ладно, – согласилась я, – только потом этого твоего цирюльника я отправлю к Икки.

Наконец наступил решающий день в моей жизни – я в четвертый (и, надеюсь, в последний) раз выходила замуж. Пока я принимала душ, внутри меня все клокотало и дрожало от предстоящего ответственного события. Когда я вышла из ванной, клокотание с дрожанием сменила ужасающая печаль, когда я напялила на себя свадебное платье, меня охватила паника, а когда пришел парикмахер, в моей голове крутился только один вопрос: «Боже мой, что ж я делаю-то?!»

– Костик. Ваш парикмахер. О, какое прекрасное платье! И вы прекрасны! – без остановки тараторил Костик. – Мне Влас Олегович сказал, что именно он хочет видеть у вас на голове.

– А что я хочу, это вас не интересует? Откуда он вообще вас…

– Выкопал? – спросил находчивый Костик. – Это ему Аркадий Серапионович посоветовал. Прекрасный доктор, скажу вам, просто замечательный! Он гений, между прочим, в своей области!

Костик болтал без умолку, и я не заметила, как он соорудил у меня на голове безобразную «гулю» и намеривался было выбрызгать на нее весь баллончик лака, но тут я закричала:

– Нет! Не надо!

– Как же? Ведь все распадется!

– У меня на лак жуткая аллергия. Спасибо.

Вид у Костика был обиженный.

– Вы не зайдете к моей подруге, она тоже сегодня выходит замуж? Тут совсем рядом, – сказала я и дала ему Иккин адрес. Костик очень обрадовался – рассчитывал, видимо, там дорваться до лака, его последнего, очевидно, самого любимого штриха в прическе.

Я стояла и смотрела на себя в зеркало. Ужас! Прическа в точности как у героини Фаины Раневской в «Подкидыше». Я вымыла голову и завязала обыкновенный хвост на затылке. Намного лучше.

Позвонил Влас и сказал, что машина уже у подъезда, и только я хотела было снять трубку и позвонить Икки, как: «Дзззззззззз…… Дззззззззз…»

– Машка, домой за мной не заезжай! Быстрее в аптеку! Немедленно! – вопила Икки нечеловеческим голосом.

Я вылетела из квартиры, села в машину с разноцветными ленточками и через пять минут была у «Эбатова и К*». Навстречу сломя голову бежала Икки в распахнутом пальто, из-под которого виднелось платье нежно-абрикосового цвета, и с точно такой же «гулей» на голове, которую я смыла полчаса назад (видимо, Костик кроме этой прически больше ничего не умел).

– Что случилось?

– Мне позвонила соседка, что живет над аптекой. Хорошо, я ей телефон свой догадалась оставить, – запыхавшись, говорила Икки, трясущимися руками открывая аптеку. – Этот дурак Иннокентий там, кажется, пожар устроил! Черт! Дверь не открывается!

– Дай, я попробую. Зачем ты его в выходной день одного тут оставила?

– Зачем-зачем! Рецептуры полно, а коробочек не хватает!

Наконец дверь поддалась, и мы вошли внутрь.

В торговом зале ничего не было видно: все как в тумане. От едкого дыма слезились глаза, перехватывало дыхание.

Мы кинулись в ассистентскую. По углам комнаты (в строгом геометрическом порядке) на полу весело полыхало пламя, быстро поднимаясь по стене вверх. Странно как-то. Будто это был не пожар, а поджог.

– Маш, там, в туалете, ведро. Помоги мне! – закричала Икки, сняв пальто.

Когда я вылетела из туалета с ведром воды, Икки уже успела снять со стены огнетушитель и залепить все стены белой пеной. Я вылила воду в угол, где огонь никак не унимался, и опять побежала за водой.

В конце концов огонь был нами потушен, а у аптеки «Эбатов и К*» появилась новая проблема – нужно было срочно делать ремонт.

– Где этот работник? – со злостью проговорила Икки, ее «гуля» на голове совсем развалилась, платье окончательно было испорчено, лицо – в саже.

– Иннокентий! – воскликнули мы в один голос, но он, по обыкновению, не подавал голоса, только на сей раз бывший бабушкин ученик, вероятно, захотел поиграть с нами в прятки.

– Прекрати дурить, это я, Маша! Вылезай! Мы опаздываем!

– Вот бестолочь! – Икки была вне себя от злости. – Мне почему-то кажется, что и на сей раз мы с тобой не выйдем замуж. Ты только посмотри на себя! Ужас!

– А ты на себя!

Такое впечатление, будто мы все утро прочищали трубы и только что оттуда вылезли.

– Мое платье! Кошмар! Теперь его остается только выбросить, а ведь в нем можно было бы куда-нибудь выйти, в театр, например. Что теперь делать? У тебя вообще клок вырван, смотри, смотри! До самой задницы, даже трусы видны. А чего это ты белые трусы надела? Нужно было кремовые подобрать, под цвет платья!