Но сегодня вечером усталая и замерзшая Саманта впервые почувствовала, что ей все равно. Она сняла пальто и повесила его в ванную сушиться, стянула с ног сапоги и провела щеткой по золотисто — серебряным волосам. Машинально посмотрелась в зеркало, толком не разглядев своего лица. С недавних пор она ничего не видела, глядя на себя в зеркало… ничего, кроме обтянутого кожей овала, двух тусклых глаз и копны длинных белокурых волос. Саманта принялась раздеваться и наконец скинула черную шерстяную юбку и черно — белую шелковую блузку, в которых она была сегодня на работе. Сапоги, что Саманта сняла и бросила на пол, были куплены в парижском магазине «Селин», а шейный платок с черно — белым геометрическим рисунком — в «Гермесе». В ушах болтались массивные жемчужно — ониксовые серьги, волосы Саманта собрала в строгий пучок на затылке. Промокшее пальто, повешенное в ванной, было ярко — оранжевого цвета. Саманта Тейлор, даже убитая горем, была поразительно красивой женщиной или, как называл ее творческий директор агентства, «сногсшибательной красоткой». Она повернула кран, и в глубокую, зеленую ванну хлынула горячая вода. Когда‑то в ванной стояло столько горшков с комнатными растениями, все пестрело цветами… Летом Саманте нравилось держать здесь анютины глазки, фиалки и герань. На моющихся обоях были нарисованы крошечные фиалочки, а французская сантехника изумляла своим изумрудно — зеленым цветом. Однако теперь вся эта красота потускнела. Как и убранство комнат. Домработница, приходившая к Саманте три раза в неделю, старалась поддерживать в квартире чистоту, но не могла вдохнуть в ее жилище любовь. Увы, любовь покинула этот дом, как она покинула саму Саманту, а вещи в квартире приобретают лоск только тогда, когда их касаются теплые, заботливые руки, когда на всех предметах лежит налет любви, которую женщины способны проявлять в множестве разных мелочей.

Наполнив ванну горячей, дымящейся водой, Саманта медленно залезла в нее, легла и закрыла глаза. На миг ей показалось, будто она плавает в пустоте, где нет ни прошлого, ни будущего, ни страхов, ни забот… но затем настоящее понемногу вновь овладело ее мыслями. Работа, которой она была сейчас занята, безумно ее тяготила. Агентство лет десять мечтало заняться рекламой автомобилей, и вот теперь Саманте предстояло разработать эту тему. Она выступила с целой серией предложений: сказала, что можно оттолкнуться от изображения лошадей, снимать рекламные ролики за городом или на ранчо и привлечь к съемкам сельских жителей, это привнесет в рекламу свежую струю. Но сердце ее осталось равнодушным, и, понимая правду, Саманта спросила себя, как долго это может продолжаться. Сколько еще времени у нее будет ощущение какой‑то внутренней поломки, нехватки чего- то важного… буд‑то мотор работает, но машина никак не может переключиться с первой передачи на вторую? Она чувствовала страшную тяжесть, еле ползала, словно ее волосы, руки и ноги были налиты свинцом. Наконец Саманта вылезла из ванны, небрежно завязала длинные серебристые волосы узлом на затылке, аккуратно завернулась в большое сиреневое полотенце и, шлепая по полу босыми ногами, пошла в свою комнату. Ее спальня тоже производила впечатление сада: просторная старомодная кровать скрывалась за вышитым пологом, а на покрывале желтели вытканные цветы. Вся комната была нарядной, желтенькой, все драпировки украшены оборочками. Когда Саманта обставляла квартиру, эта спальня пользовалась ее особой любовью, но теперь, лежа в ней ночь за ночью одна, Сэм ее возненавидела.

Нельзя сказать, что никто из мужчин не пытался за ней приударить. Кое‑кто пытался, но Саманта оставалась безучастной, чувство онемелости никак не покидало ее. Никто ей был не нужен, все безразличны. Казалось, доступ к ее сердцу перекрыт навсегда. Присев на краешек кровати, Саманта тихонько зевнула, вспомнила, что за весь день съела только сандвич с яйцом и зеленым салатом, а завтрак и ужин пропустила… и вдруг подпрыгнула от неожиданности, услышав, что кто‑то позвонил во входную дверь внизу. Сперва Саманта решила не открывать, но, услышав второй звонок, отбросила полотенце и, поспешно схватив бледно — голубой стеганый атласный халат, побежала к домофону.

— Кто там?

— Джек Потрошитель. Можно войти?

На какую‑то долю секунды голос показался Саманте незнакомым — в переговорном устройстве раздавались помехи, искажавшие его звучание, — но внезапно она рассмеялась и стала похожа на себя прежнюю. Глаза вспыхнули, после принятой горячей ванны на щеках все еще играл здоровый румянец. Так молодо она давно не выглядела.

— Что ты там делаешь, Чарли? — крикнула Саманта в домофон, висевший на стене.

— Отмораживаю себе задницу. Так ты меня впустишь или нет? Саманта снова рассмеялась и поспешила нажать кнопку. В следующее мгновение на лестнице раздались шаги. Появившийся на пороге Чарльз Петерсон напоминал скорее лесоруба, нежели художественного руководителя агентства «Крейн, Харпер и Лауб». Да и тридцати семи лет на вид ему никак нельзя было дать, он выглядел года на двадцать два. У Чарльза были смеющиеся карие глаза, круглое мальчишеское лицо, всклокоченные темные волосы и густая борода, в которой сейчас блестели капли дождя.

— У тебя есть полотенце? — спросил он, запыхавшись не столько от быстрого подъема по лестнице, сколько от холода и дождя.

Саманта торопливо принесла ему толстое лиловое полотенце из ванной; он снял плащ и вытер лицо и бороду. На голове Чарльза была большая кожаная ковбойская шляпа, с которой стекали на французский ковер ручейки воды.

— Ты опять решил сделать лужу на моем ковре, Чарли?

— Ну, если уж на то пошло… Ты меня угостишь кофе?

— Конечно!

Сэм подозрительно покосилась на Чарльза. Уж не случилось ли чего плохого? За время их знакомства он пару раз заходил к ней домой, но лишь по какому‑нибудь важному делу.

— Ты хотел мне что‑то сказать по поводу новой рекламы? — Саманта озабоченно выглянула из кухни, но Чарльз ухмыльнулся и, покачав головой, подошел к ней.

— Нет. С этим все в порядке. Ты уже целую неделю идешь по верному следу. Реклама получится потрясающей, Сэм.

Саманта ласково улыбнулась ему и принялась варить кофе.

— Я тоже так думаю.

Они обменялись теплыми улыбками. Сэм и Чарльз дружили вот уже пять лет; они провели бесчисленное множество рекламных кампаний, завоевывали призы, подшучивали друг над другом и засиживались на работе до четырех часов утра, готовясь на следующий день представить готовую работу заказчику. Сэм и Чарльз считались подчиненными Харви Максвелла, номинального художественного руководителя фирмы. На самом деле Харви давно устранился от дел. Он переманил Чарльза к себе из одного агентства, а Саманту — из другого. Найдя себе замену, Харви познакомил их с хорошими людьми. Поставив во главе творческой группы Чарли и Саманту, Харви с радостью отошел в тень и наблюдал за работой издали. Через год он должен был уйти на пенсию, и все вокруг, включая и саму Саманту, не сомневались, что она займет его место. Что ж, стать творческим директором в тридцать один год вовсе не плохо!

— Так что у нас новенького, дружок? Я тебя с утра не видела. Что там с рекламой Вертсмейера?

— Да ничего, — отмахнулся Чарли. — Что можно сделать для владельца крупнейшего универмага Сент — Луиса, если у него полно денег, но совершенно нет вкуса?

— А если разработать тему лебедя? Помнишь, мы говорили об этом на прошлой неделе?

— Нет, они приняли эту идею в штыки. Им нужно что‑нибудь эдакое. А в лебедях ничего особенного нет.

Сэм присела к большому разделочному столу, а долговязый Чарльз уселся напротив нее на стул. Саманта никогда не испытывала влечения к Чарли Петерсону, хотя за прошедшие годы они работали вместе, и ездили в командировки, и спали рядом в самолетах, и часами болтали. Он был ей братом, задушевным другом, товарищем. У Чарли была жена, которую Саманта очень любила. Мелинда идеально подходила ему. Она завесила стены их большой гостеприимной квартиры на Восточной 81–й улице коврами и поставила в комнатах плетеные корзинки. Мягкая мебель была обтянута тканью темно — бордового цвета, и повсюду, куда ни брось взгляд, стояли прелестные вещицы, скромные сокровища Мелинды, которые она сама находила и приносила домой. Чего тут только не было — от экзотических морских раковин, которые они с Чарльзом вместе собирали на Таити, до идеально гладкого шарика, позаимствованного Мелиндой у сыновей. Сыновей у Мелинды и Чарльза было трое, и все они пошли в отца. Еще в хозяйстве имелся громадный невоспитанный пес по кличке Дикарь и большой желтый джип, на котором Чарли ездил вот уже десять лет подряд. Мелинда тоже занималась искусством, но на службу не ходила, деловому миру не удалось «совратить» ее. Она работала в мастерской и за последние годы дважды устраивал выставки, которые прошли с успехом. Мелинда во многом отличалась от Саманты, и все же в них было и нечто общее: под внешней бравадой скрывалось мягкое обаяние, которое так нравилось Чарли. По — своему от тоже любил Саманту, и его до глубины души возмутило, что Джон так поступил с ней. Вообще‑то Чарльз всегда недолюбливал Джона, считая его эгоцентричным болваном. Поспешный разрыв Джона с Самантой и его женитьба на Лиз Джонс лишний раз доказывали правоту Чарльза: во всяком случае, он воспринял это именно так. Мелинда пыталась понять обе стороны, но Чарли даже слышать о Джоне не желал. Он слишком волновался за Сэм. За последние четыре месяца она совсем расклеилась, это было очевидно. Работа шла вкривь и вкось. Глаза помертвели. Лицо стало изможденным.

— Ну, так что, мадам? Надеюсь, вы не возражаете против моего прихода в столь поздний час?

— Нет. — Саманта улыбнулась, наливая Чарли кофе. — Я просто гадаю, что могло привести тебя ко мне. Решил явиться с проверкой?

— Возможно. — Глаза Чарли ласково засветились. — Неужели ты против, Сэм?

Она грустно посмотрела на Чарльза, и ему захотелось обнять ее.