– Я не осуждаю вас, – промолвила я. – А вот ваши начальники ответят за все!

Сама же я думала лишь об одном: надо немедленно сообщить о том, что происходит, Генри Джермину! Он должен как можно скорее скрыться – естественно, со всеми остальными заговорщиками. Мне удалось тайно переправить ему письмо, и я с облегчением узнала, что он уже покинул Лондон и мчится в Портсмут, чтобы предупредить обо всем Горинга. Им не оставалось ничего другого, как покинуть страну, а из Портсмута уплыть было проще простого.

Я в это время оставалась в Уайтхолле, но видела, что мое пребывание там становится все более опасным. Лучше всего мне было бы тайно уехать и отправиться в Портсмут. Если бы я смогла попасть туда и переправиться оттуда во Францию, то сумела бы встретиться с братом; возможно, мне удалось бы достать денег и собрать армию, которая поспешила бы на помощь Карлу.

Думаю, что я без труда могла бы уехать, поскольку стражу вскоре сняли. Я собрала свои драгоценности и кое-какие вещи и распорядилась приготовить экипаж, но в тот момент, когда я уже стояла на пороге, во дворец прибыл французский посол. Увидев, что я собралась в путь, посол неодобрительно покачал головой.

– Сейчас Ваше Величество не может уехать! – воскликнул он. – Это было бы ужасно.

– А как я могу оставаться здесь?! – вознегодовала я. – Народ все время выступает против меня. Это небезопасно для меня… моей матери и моих детей.

– И тем не менее ваш отъезд теперь стал бы самым худшим шагом из всех возможных, – пытался остановить меня французский посол. – Вы знаете, что происходит?

Я закрыла лицо руками.

– Я знаю только одно: все, что мы делаем, кончается катастрофой, – упавшим голосом промолвила я. – Я должна уехать. Я должна найти деньги и людей и спасти короля.

– Ваше Величество, о заговоре военных сообщил парламенту Джордж Горинг, – внезапно сообщил посол ужасную новость.

– Джордж Горинг! Нет! Этого не может быть! – возмущенно воскликнула я.

– Но это именно так. Он хотел возглавить его, повздорил из-за этого с Уильмотом и, желая отомстить, выдал заговорщиков, – пояснил де Монтрой.

– Я не могу в это поверить! – возражала я, уже понимая, что произошло самое худшее – предательство.

– Верите вы, Ваше Величество, или нет, это правда, – вздохнул посол. – Заговорщики бежали во Францию. Мне рассказал об этом сам Горинг. Он позволил Джермину спастись… Тот приехал, чтобы предупредить его и сказать, что заговор раскрыт, не зная, что Горинг – предатель. Джермин умолял его немедленно бежать. Горинг мог арестовать Джермина на месте, но, видимо, у него хватило совести не делать этого.

– И Джермин?.. – с беспокойством спросила я.

– Сейчас он в безопасности и находится на пути в Рим, – ответил посол.

– Благодарю Тебя, Господи! – я сложила руки, устремляя взор на распятие.

– Ваше Величество, вы знаете, что говорят о вас и о Джермине? – внезапно спросил посол.

– Я знаю, что нет таких грязных и лживых слухов, которых не распускали бы обо мне в этой стране, – гордо выпрямившись, ответила я.

– Люди считают Джермина вашим любовником, – не заботясь о приличиях, произнес посол. – Если вы сейчас решите бежать и присоединитесь к нему и другим заговорщикам, то предположения превратятся в полную уверенность.

– О, будь они прокляты! – воскликнула я. – Как они смеют?!

– Они смеют очень многое, – сурово проговорил Монтрой, – и я умоляю вас – не давайте им больше повода так думать! Некоторых ваших фрейлин допросили – и они рассказали о ночных беседах, которые вы вели с членами парламента.

– Я лишь хотела убедить их помочь графу Страффорду! – оправдываясь, воскликнула я.

– Поступки королевы, – назидательным тоном произнес французский посол, – которая в полночь встречается с разными мужчинами, могли быть истолкованы весьма превратно.

– Я никогда не слышала подобной чепухи! – Я начинала злиться, отчего все повышала и повышала голос. – Я всегда была преданной супругой и верной подданной короля!

– Нам это известно, Ваше Величество, и те, кто хорошо вас знает, не сомневаются в этом. Но королева не только должна быть безупречной; она обязана и выглядеть таковой, – изрек посол. – Ваше же поведение едва ли можно назвать благоразумным.

– Сейчас не время проявлять благоразумие! – в ярости возразила я. – Нужно действовать! О, почему все оборачивается против меня!

– Это неправда, – спокойно произнес де Монтрой. – Как посол вашего брата я нахожусь здесь для того, чтобы помогать вам, и лучшее, что я могу сделать, – это говорить вам правду.

Он добился своего. Я поняла, что должна остаться во дворце, по крайней мере – еще на некоторое время.

В тот же самый день пришли и другие вести. Они тоже стали следствием раскрытия заговора в армии. Страффорд был признан виновным – кроме всего прочего и в том, что пытался привести из Ирландии отряды, которые стали бы воевать против Англии.

Он был приговорен к смертной казни.


Я знаю: все осуждали Карла за то, что случилось потом; и еще я знаю, что у него не было другого выхода.

Что за ужасные были дни! Они стали началом нашего конца.

Король прибыл в Уайтхолл. Еще никогда не видела я мужа таким подавленным и несчастным. Он мог думать только о Страффорде. Карл любил этого человека, да и я была очень привязана к нему. Никто из нас не мог смириться с той участью, которая его ожидала.

– Он не должен умереть! – снова и снова повторял Карл. – Я обещал ему, что он не погибнет.

– Вы – король, – напомнила я мужу. – Вы можете отказаться подписать смертный приговор, и тогда никто не посмеет казнить Страффорда. Помните: вы все еще венценосец, хоть эти презренные пуритане и делают вид, что это не так.

– Да, – твердо проговорил король, – я не подпишу смертного приговора.

Лондон горел желанием увидеть, как голова Страффорда скатится с плеч. Почему простые люди так любят подобные зрелища? Может быть, потому, что те, кому они завидовали прежде, теперь могли завидовать им, поскольку эти жалкие безродные бедняки сохраняли хотя бы жизнь? Возможно. Но в любом случае толпа жаждала крови Страффорда.

Отовсюду до нас доходили самые разные слухи. В Лондоне вдруг заговорили о том, что французский флот захватил острова в проливе Ла-Манш. Чернь тут же принялась проклинать меня… и мою мать. Бедная матушка, какую же ошибку она совершила, решившись на приезд в Англию!

Та ночь в растревоженном слухами городе была одной из самых ужасных ночей в моей жизни. Крики и вопли толпы могли вогнать в дрожь даже самого храброго человека. Это был рев обезумевших людей, которые, подобно своре гончих псов, жаждали растерзать свою жертву. В этом их порыве не было никакого смысла, не было вообще ничего, кроме желания причинить боль тем, на кого они решили напасть.

Отвратительные сплетни обо мне, дикие обвинения в адрес такого достойного человека, как король, ненависть к Страффорду, вся вина которого заключалась лишь в том, что он был верным слугой своего государя и своей страны, – всем этим обезумевшие мужчины и женщины оправдывали охватившую их жажду крови и разрушений. Если бы эти люди могли хоть на миг остановиться и задуматься, то они сразу поняли бы, как они неправы. Но они сбросили с себя тончайший покров цивилизации, и на свободу вырвались их дикие инстинкты – как звери во время охоты в джунглях. Но чернь была хуже зверей… Те охотятся для того, чтобы добыть себе пищу, толпой же двигало исключительно желание отомстить господам, которые, по ее мнению, всю жизнь купались в роскоши и наслаждались жизнью. Как я ненавидела этот сброд! Слабоумные, немытые, завистливые отбросы человеческой расы.

Они устраивали шумные сборища у ворот Уайтхолла. До меня смутно доносились крики: «Справедливости! Смерть ему, смерть!»

Справедливости! О какой справедливости могла идти речь, если на эшафот пытались отправить такого прекрасного человека, как граф Страффорд?! Смерть? Да. Эти люди требовали крови. И Страффорд должен был первым утолить их чудовищную жажду. Они были подобны голодным волкам, преследующим повозку. Бросьте нам Страффорда, чтобы мы могли растерзать и сожрать его. Это нас остановит… на какое-то время.

Католики собирались в моей часовне, чтобы помолиться, ибо в ярости толпы они видели нечто большее, чем просто злобу на Страффорда. Слишком часто выкрикивала чернь мое имя… Естественно, мои приближенные были встревожены. Некоторые складывали свои ценности в дорожные сундуки и пытались пробраться на побережье. Я отправила посланца к Пиму, лидеру палаты общин, и попросила у него защиты. В этом мне помогла Люси. Она продолжала притворяться, будто дружит с Пимом, и ему, конечно же, льстило внимание столь прекрасной придворной дамы. Я же, зная о ее отношениях со Страффордом, очень сочувствовала ей, понимая, как она, бедняжка, сейчас страдает… Ответ Пима сводился к тому, что мне, скорее всего, придется покинуть страну, ибо он не видит иного способа обеспечить мою безопасность.

Карл прибыл в Уайтхолл. Народ ненавидел короля не так сильно, как его советников. Если бы он подписал смертный приговор Страффорду, то толпа даже встретила бы государя радостными воплями.

Карл совершенно потерял голову.

– Что мне делать?! – кричал он. – Страффорд преданно служил мне. Он был моим другом… моим лучшим другом. Я обещал ему, что никому не позволю причинить ему зла!

Мы крепко обнялись, и король погладил меня по голове.

– Плохо наше дело, – пробормотал он, – и меня угнетает, что я втянул во все это вас.

– Вы принесли мне только счастье, – прошептала я. – Всегда помните об этом!

Потом мы сели рядом, взявшись за руки и пытаясь успокоить друг друга.

– Что бы ни случилось, – сказал Карл, – нам с вами было даровано такое счастье, которое удается познать лишь немногим.

Это была правда, и это было чудесно. Ведь даже в тот миг, когда за воротами бесновалась разъяренная толпа, мы все равно чувствовали себя почти счастливыми, поскольку были вместе.