Виктория Холт - Сама себе враг

Когда я остаюсь в одиночестве в замке в Коломбе, любезно предоставленном мне моим племянником, великим и блистательным Королем-Солнце,[1] я частенько оглядываюсь на свою жизнь, вспоминая, сколь же много – несправедливо много – выпало на мою долю горестей, унижений, интриг и трагедий.

Сейчас я стара, и слова мои недорого стоят. Ко мне никто не прислушивается, однако окружили меня роскошью – в конце концов они обязаны помнить, что я – тетка одного короля и мать другого. Монархи никогда не забывают о почтении к членам королевской семьи, иначе может наступить день, когда неуважение будет проявлено к ним самим. Для королевской семьи все ее члены неприкосновенны – увы, простые люди не всегда с этим согласны. Когда я вспоминаю, как английский народ обошелся со своим королем – с какой злобой и жестокостью он подверг его горькому, мучительному унижению, – то даже сейчас во мне поднимается такая волна гнева, что становится страшно за себя. Но я уже стара и должна подавлять раздражение; я должна помнить о моих молчаливых обвинителях, уверенных, что если бы король не имел несчастья жениться на мне, то был бы сейчас жив и восседал бы на троне.

Все это в прошлом… давно похоронено и забыто. Сейчас – другое время. Монархия в Англии восстановлена, и страною снова правит король. Мне говорили, что народ его любит; побывав недавно в Англии, я сама убедилась в этом. Милая моя Генриетта[2] – самая любимая из моих детей – сияет, рассказывая о нем. Она всегда относилась к нему с нежностью. Говорят, он остроумен; любит развлечения, но в вихре удовольствий никогда не теряет головы. Он похож на своего деда – моего отца, которого я никогда не знала. Он обаятелен, хоть и уродлив. Таким уж он явился на свет – раньше мне не доводилось видеть столь некрасивого ребенка. Помню, когда мне в первый раз положили его на руки, я не могла поверить, что этот маленький безобразный комочек – плоть от плоти моего красавца-мужа и меня, – которую, несмотря на маленький рост и другие изъяны, даже враги считали весьма привлекательной.

Остались ли все беды наконец позади? Закончился ли кошмар, в пучину которого была погружена Англия все эти годы? Усвоили ли люди этот страшный урок?

Цветами и веселой музыкой приветствовали они возвращение Карла, устроив празднества и в Лондоне, и по всей Англии. Народ покончил с отвратительной властью пуритан. Навсегда? Как знать…

Итак, королевская власть в Англии восстановлена. Но для меня уже слишком поздно… Я нахожусь здесь и летом с удовольствием живу в своем маленьком, но очаровательном замке. На случай же, если зимой я захочу отправиться в Париж, мой племянник предоставил в мое распоряжение поистине роскошный дворец Балиньер.

Он добр ко мне – мой блистательный племянник. Думаю, он был немножечко влюблен в мою ласковую Генриетту. Мой сын – тоже добр. Он всегда был добр в своей небрежной манере, заставляющей меня опасаться, что спокойной жизни ему не видать… Молюсь, чтобы удалось ему удержать корону. Людовик ценит умение Карла[3] предаваться удовольствиям, а глубокая рассеянность моего сына объясняется, по-видимому, нескончаемыми любовными интригами.

Когда я в последний раз была в Англии, он смотрел на меня с таким пониманием… Тогда я попросила его вернуться к истинной вере, а он нежно обхватил мое лицо ладонями и поцеловал меня, назвав «матушкой», как в раннем детстве.

– Всему свое время, – загадочно промолвил он.

Я никогда не понимала Карла. Я знаю лишь, что он обладает удивительным даром завоевывать сердца людей. Его стройная высокая фигура отличается грацией и изяществом, которые с лихвой искупают все недостатки его лица. Если бы только Бог даровал Карлу наследника, в Англии все было бы хорошо – насколько может быть хорошо в стране, лишенной благословения Господня. Но оно все же может снизойти на эту несчастную многострадальную страну. Я так много лет надеялась на это…

Жена Карла, дорогая моему сердцу Екатерина, так покорна и так влюблена в своего супруга. Это, наверное, трудно понять, – ведь он не скрывает от нее свою любовницу и отказывается – хотя и в своей беззаботной, обворожительной манере – покончить с распутным образом жизни.

Встречаясь с сыном, я пыталась поговорить с ним, однако, должна признаться, мы больше обсуждали религиозные проблемы, так и не коснувшись ни разу темы престолонаследия. Видимо, в том, что у Карла до сих пор нет наследника, виновата Екатерина. Бог свидетель, мой сын наплодил достаточно бастардов по всему королевству и щедрой рукой оделяет их землями и титулами. Как-то один из королевских придворных заметил, что в будущем едва ли не каждый англичанин, даже из самого захолустья, сможет утверждать, что и в нем течет кровь Стюартов.[4] Поэтому трудно поверить, что Карл не может обеспечить Англию одним законным наследником!

Жизнь – странная штука. И вот я приближаюсь к концу своего земного пути. Теперь я часто думаю о моем дорогом муже Карле[5] – о его безграничной доброте, мягкости, его нежности, но больше всего – о любви, связавшей нас навсегда.

Правда, в начале совместной жизни нам не удавалось избегать мучительных раздоров. Бывали дни, когда Карл искренне жалел, что согласился на этот брак, суливший, как утверждали, определенные выгоды для обеих наших стран.

Настало время подвести итоги, и вот я вспоминаю…

Я вижу, как в тот холодный январский день он поднимается по ступеням эшафота. И слышу его слова:

– Дайте мне еще одну рубашку. Холодно, и я могу задрожать от ледяного ветра, но пришедшие поглазеть на мою казнь скажут, что я трепещу от страха.

Он с достоинством встретил свою смерть.

Я часто вижу его в своих снах и спрашиваю себя: «Все ли я сделала для того, чтобы предотвратить трагедию?»

И теперь я хочу вернуться к самому началу, хочу обдумать все, что случилось. А затем я хочу найти ответ на все мучающие меня вопросы.

Могло ли все обернуться по-другому? Могло ли выйти не так, как вышло?..

Нельзя назвать убийцей палача, приведшего в исполнение смертный приговор. Но как относиться к тем людям с холодными глазами, которые приговор вынесли?

Я ненавижу их. Ненавижу их всех.

Но мне ли обвинять их?

Я родилась в беспокойное время – моего отца убили, когда мне исполнилось всего пять месяцев. К счастью для себя, я находилась в столь нежном возрасте, что ничего не ведала о событии, которое, как говорят, имело столь гибельные последствия не только для нашей семьи, но и для всей Франции.

Все, что я знаю о своем отце, основано на слухах, которые я жадно ловила. О нем говорили еще долго после его смерти, и благодаря осторожным расспросам и внимательным наблюдениям я начала через какое-то время постигать сущность человека, которого у меня отняли.

Он был великим правителем – Генрих Наваррский,[6] лучший из королей, каких когда-либо знала Франция. Его смерть окружила образ его ореолом святости; ведь жертвы убийц – особенно жертвы коронованные – сразу превращаются в мучеников. Как и мой собственный дорогой Карл. Впрочем, до этого еще далеко. Мне пришлось многое вынести, прежде чем разразилась величайшая трагедия в моей жизни.

Итак, отец мой умер. Еще вчера пребывал он в добром здравии – ладно, не будем лукавить – почти добром, насколько может оно быть таковым у пятидесятилетнего мужчины, всегда ценившего радости жизни, – а на следующий день бездыханное его тело принесли домой, в Лувр, и опустили на ложе в королевской опочивальне. Вся страна погрузилась в траур, а министры охраняли дворец и нас, детей, – особенно брата моего, Людовика,[7] которому предстояло взойти на престол. Я же в это время мирно спала в своей колыбельке, не подозревая о преступлении безумца, лишившего Францию короля, а меня – отца.

Кажется, тогда нас, королевских детей, было семеро… Старшим был Людовик, дофин, которому, когда я родилась, уже исполнилось восемь. За ним шла Елизавета – на год младше Людовика. Спустя четыре года родилась Кристина, а затем семья опять стала быстро увеличиваться: маленький герцог Орлеанский, не успевший дожить до присвоения титула, потом – Гастон,[8] а затем и я, Генриетта-Мария.

Возможно, поведение моей матери многим казалось предосудительным, однако она выполнила свой долг – подарила королю множество детей, а это, как известно, – первейшая и важнейшая обязанность королевы. Но увы! Насколько сильна была в народе любовь к моему отцу, настолько же глубока неприязнь к его супруге. Во-первых, из-за того, что была она дочерью Франческа Второго, владетеля Тоскани, а французы всегда терпеть не могли чужеземцев. Во-вторых, она была толстой и не слишком красивой, да еще и происходила из семейства Медичи. Народ хорошо помнил другую итальянку, жену Генриха Второго – и не было во Франции королевы, которую ненавидели бы так, как Екатерину Медичи. Ее обвиняли во всех бедах страны – и в Варфоломеевской ночи, и в смерти от яда множества людей. Королева Екатерина стала героиней народной легенды – легенды об итальянской отравительнице. К несчастью, моя мать тоже носила имя Медичи.

Однако, пока был жив отец, матери моей отводилась лишь второстепенная роль. Королеве приходилось терпеть постоянные измены неверного мужа, снискавшего славу большого любителя женщин. «Неувядающий любовник» – такое прозвище дал ему народ, и отец мой оправдывал его вплоть до самой своей кончины. Герцог де Сюлли – очень талантливый министр и друг монарха – считал такую характеристику крайне неуместной, но ничего не мог поделать. Отец же действительно был великим королем, но прежде всего он был великим любовником, и охота за женщинами стала для него смыслом жизни. Отец просто не мог без них существовать. И хотя это большой недостаток для государя, народ снисходительно относился к этой его слабости и даже гордился его подвигами на любовном поприще. «Король – настоящий мужчина», – говорили люди, после чего подмигивали, кивали головами и многозначительно улыбались.