Сабина была авантюристкой, хотя и не подозревала об этом, поэтому она взяла папку с документами и направилась прямиком в кабинет. Шеф сидел за столом, схватившись за голову.

– Что такое? Что надо? – нелюбезно спросил он.

– Тут нужно кое-что подписать, – прошелестела Сабина.

– Ты что, не видишь, мне не до этого?

– У вас что-то случилось? – Сабина ненавязчиво положила бумаги перед ним. Шеф посмотрел на неё сначала злобно, потом с недоверием, которое затем сменилось удивлением.

– Ты вообще только что где была? – буркнул он.

– Здесь, где же ещё. Что-то случилось? Я могу чем-то помочь?

– Занимайся своими делами. Хотя да, можешь. Возьми баллон с краской и напиши на её машине, что она шлюха.

– Ну сама я этого сделать не смогу – у меня много текущих дел. Но я обязательно позвоню людям, которые это сделают для вас. Только уточните, на чьей машине писать.

Удивление шефа возросло.

– Ну и где ты найдёшь таких людей? – с невесёлой улыбкой поинтересовался он.

– У меня много знакомых, – туманно ответила Сабина. – На танцах самые разные люди.

– На танцах?

– Да, я хожу на танго. Для себя просто.

– А можно мне как-нибудь прийти и посмотреть, как ты танцуешь?

Сабина улыбнулась во весь рот, показав крупные крепкие жёлтые зубы.

– Конечно! Вам всё можно. – Забирая документы, она легко и как будто случайно, но очень заметно коснулась руки шефа, подумав при этом, что Учитель её многому научил. Вспомнив его, она тут же забыла шефа, который остался нянчить своё горе в одиночестве.

Вечером она задержалась – не специально, а заработавшись так, что потеряла счёт времени. Шеф, покинувший наконец свой кабинет, увидел Сабину на её посту, хотя уже стукнула половина восьмого.

– Ты что домой не идёшь?

– А? – Сабина дёрнулась. – Не знаю. Который час? О боже! Уже совсем стемнело.

– Где ты живёшь? Хочешь, подвезу?

Сабина уставилась на него немигающим взглядом. Она почувствовала, как на неё надвигается что-то неотвратимое, тёмное и страшное, но не смогла остановить слов, рвавшихся с языка:

– Да, если вам не трудно.

– Не обеднею. Всё равно вечер накрылся. Давай одевайся, и пошли.

Быстро натянув чёрную дутую куртку и серую вязаную шапку, которая придавала ей сходство с гномом, Сабина вышла в холл. Шеф ждал её у лифта. Она притормозила перед раздвинувшимися дверьми.

– У тебя что, клаустрофобия?

– Н-нет… Просто нехорошие воспоминания.

– Всё будет хорошо.

Сабина вздохнула и вошла в лифт.

– Видишь, ничего страшного не произошло, – сказал шеф, когда они вышли на втором этаже парковки. – Я к тебе не приставал.

– Этого я не боюсь, – с пылом ответила Сабина. «Блин, зачем я это говорю? Я же мечтала об Учителе! Действую на автопилоте. А, плевать! Ничего не будет».

– Не боишься? – Голос шефа сразу стал кокетливым и сальным.

– Не-а!

Он, чёрт подери, открыл перед ней дверцу машины! Теперь Сабина не была так уверена, что ничего не будет. Многие из её эротических рассказов начинались именно этим, а заканчивались ещё хуже. И всё же какая-то неконтролируемая сила словно толкала её под пятки – взлетай! Она упала на переднее сиденье, запрокинула голову и замерла.

По дороге они болтали о разных пустяках. Сабина неотрывно смотрела на круглое белое лицо шефа и думала о том, что оно больше не вызывает у неё трепета, бешенства и повышенного слюноотделения, хотя по-прежнему кажется вполне привлекательным. Впервые в жизни она решила снять очки – до сих пор Сабина расставалась с ними только на время сна и купания. Шеф посмотрел на неё с предвкушением. В салоне было жарко натоплено, Сабина сняла шапку и принялась поправлять взлохмаченные волосы.

На почти пустой трассе шеф вдруг решил разогнаться, и, когда Сабина недовольно вжалась в кресло, ожидая неприятности, что-то из пасти летящей навстречу ночи вдруг вдребезги разбилось о лобовое стекло и расплескало свои внутренности перед их испуганными глазами: это низко летевшая ворона не заметила вовремя опасности. В ужасе ругаясь и призывая Аллаха, шеф включил дворники, и покалеченный трупик смело на дорогу, где проезжающие машины окончательно превратили его в гербарий.

Их путь пролегал мимо Кровавого Озера, Ганлы Гёль, о котором ходили слухи, что это место проклято. В тех слухах была изрядная доля правды – озеро подбиралось краем к кладбищу, просачивалось в потайные щели, подмывало могилы и поглощало останки, а ещё кто только не использовал это место в качестве мусорной свалки!

В побагровевших от нечистот водах некогда курсировали огромные слепые сомы, которых ловили местные бомжи и полукриминальные элементы. Теперь даже полиция избегала появляться у озера: слишком много мусора, слишком много неприятностей. Здесь, на берегу, шеф остановил машину с молчаливого согласия Сабины и повернулся к ней. Она сглотнула и вся обратилась в пульсирующую испуганную массу, которая уже не в силах была заметить медленно поднявшиеся воды озера, из которых за ними наблюдали чьи-то белые глаза.


Чемпионат становился всё ближе, Бану всё реже посещала уроки, и её общение с Веретеном в неудачные дни ограничивалось подглядыванием за дверью. Иногда она являлась в школу задолго до своего партнёра, даже зная, что Веретено придёт не раньше шести часов, чтобы ощутить его незримое присутствие, – школа дышала им, стены подрагивали от звучавшего в них недавно голоса, подвал превратился в независимый живой организм, а Учитель был его сердцем.

Бану продолжала худеть. Она связывала это с интенсивной подготовкой: их танец был на порядок сложнее, чем у соперников, и ей приходилось много растягиваться и давать нагрузки на спину. Ещё несколько месяцев назад она послала бы в пекло любого, кто сказал бы, что ей придётся снова истязать себя физическим трудом по нескольку часов в день. Но теперь всё стало не важно. Всё, кроме Веретена. Бану было обидно, что он никогда не узнает: она выступает ради него, потому что он так хотел. Никогда не сможет он этого оценить, о нет, наоборот – однажды она перетянула спину, и обиженный позвоночник ответил на это болью, которую невозможно было скрыть. Увидев её, стоявшую, схватившись за спину, Веретено подскочило к ней и позлорадствовало:

– Спина болит? Мало тебе!

«Спасибо и на этом», – подумала Бану и ответила:

– За что вы меня так ненавидите?

Веретено искренне возмутилось:

– Почему ты это взяла? Ты уже не первый раз такое говоришь.

– Вас так радуют мои страдания.

– А ты страдаешь?

– Да, ужасно.

– Почему? Зачем такая красивая молодая девушка… э, женщина должна страдать?

– От неразделённой любви.

– Да-а-а?!! – Веретено оживилось, как провинциальная сплетница, у которой муж давно помер, а дети вступили в брак и уехали в другие города. – К кому? К Вагифу?

– Вы что, издеваетесь? А что сразу не к Руслану?

– Ну Руслан, он старый, – осторожно сказало Веретено.

– Не сильно старше вас, – мстительно ответила Бану.

– Ну спасибо. – Веретено так обиделось, что обуздало своё любопытство и гордо удалилось.

Спина прошла, и Бану с Вагифом решили потанцевать просто так, для удовольствия. В самый разгар танца Вагиф, который каким-то чудом умудрился запомнить всю школу в лицо, затормозил и присвистнул:

– Это там не Гюнай идёт?

– Какая Гюнай?

– Ну Гюнай Салаева.

Бану не знала никакой Гюнай, ни Салаевой, ни с другой фамилией, поэтому она пожала плечами и попыталась возобновить танец, но Вагиф стоял столбом.

– Что с ней случилось?

– А что с ней не так? – Бану вгляделась в женщину преклонного возраста, которая почему-то отчаянно молодилась и вырядилась как на панель.

– Она постарела.

– Все люди стареют.

– Ей было лет двадцать пять, не больше!

– Судя по всему, последний раз ты её видел тридцать пять лет назад. Кстати, как это возможно?

– Ей было двадцать пять в прошлом году!

– Быстро же она постарела.

– Вот я и говорю! Может, это не она? Вроде она. Даже я эту куртку её помню. Точно она. Вай, что с ней случилось? Гюнай, привет! – Вагиф замахал руками, как отшельник на необитаемом острове, увидевший на горизонте корабль. Гюнай помахала в ответ.

– Только не вздумай спрашивать, что с ней случилось, – спохватилась Бану.

– Почему?

– Потому что это нетактично.

– Разве? Привет, как дела? А что с тобой случилось? Ты как будто старше стала.

Гюнай покраснела, и это было заметно даже под слоем белой пудры, её глаза наполнились слезами, и она помотала опущенной головой.

– Я не знаю, – прошептала она.

Вагифу стало неловко, а Бану была вне себя от ярости. Но случай Гюнай её заинтересовал. Она давно заметила странную особенность женщин и девушек, ходивших на сальсу, – почти все они выглядели сильно старше своих лет, особенно те, кто наиболее тесно и тепло общался с Веретеном. Но так, чтобы постареть на добрую тридцатку в одночасье, – этого ещё не случалось. Гюнай ушла, а Бану, не теряя времени на распекание партнёра за бестактность, спросила:

– Ты давно её знаешь?

– Она сюда два года ходит. В том году вышла замуж, потом пропала на время, а недавно снова вернулась. Интересно, что с ней стало.

– И что, хорошо танцует?

– Так да. Не очень. Не так, как ты.

– У неё тут много друзей?

– Нет, не видел особо много. А что ты спрашиваешь?

– Просто любопытно. Надо же понять, за что её постигла кара небесная.

– Что-что? Кара небесная? Что это?

– Забудь.

Из мужской раздевалки выскочило Веретено, пышущее здоровьем и юностью, несмотря на упорно пробивающуюся седину и некоторое количество морщин.

«Хотелось бы знать, что это он делал в мужской раздевалке», – подумала Бану. Учитель подлетел к ней, взял под руку и повёл в уголок, шепча по пути на ухо: