Наутро Эмиль позабыл и разговор, и Веретено, и свои пожелания. Он вообще не мог вспомнить, кому звонил ночью. Лишь через неделю, когда Эмиль вышел на работу после праздников, одно событие напомнило ему слова, неосторожно произнесённые в новогоднюю ночь.

Он работал в маленьком частном офисе – квартира на первом этаже и подвал, где обитал полтергейст. Эмиль часто оставался один по вечерам, доделывать срочную работу, и слышал, как некто несуществующий поднимается по лестнице и снова спускается. Им с шефом всё было недосуг просмотреть записи с камеры наблюдения, и они решили оставить привидение в покое, пока оно не трогало дорогостоящую технику и вело себя относительно смирно.

Первой на работу всегда приходила сотрудница Эмиля по имени Нармина, особа, помешанная на детективных сериалах. Главной мечтой всей её жизни было найти труп. В тот понедельник она пришла и увидела, что стеклянная дверь офиса запотела и покрылась длинными полосами, оставленными сползшими каплями, словно все выходные внутри на полную мощь работал кондиционер. Это само по себе выглядело ужасно подозрительно. Нармина отперла дверь, приоткрыла её и в ужасе отшатнулась – в нос ей ударил жуткий трупный смрад. Будучи не робкого десятка, Нармина зажала нос и осторожно вошла в офис. На первом этаже не обнаружилось ничего необычного, она даже заглянула за столы, в глубине души ожидая увидеть мертвеца под одним из них. Тут пришёл Эмиль. Она вскрикнула:

– Ой, я думала, что тебя тут убили!

– Нет, это пока ещё не меня убили, – мрачно ответил Эмиль. – Ты вниз спускалась?

– Нет, там же темно. – Свет в офисе включался через общий электрический щит, по недоразумению находившийся в подвале. – Сам спускайся.

Эмиль почувствовал, что обязан выполнить свой мужской долг. Он начал осторожно спускаться в тёмный подвал, Нармина, умирая от любопытства, кралась за ним. Временно слепой, Эмиль на ощупь миновал последнюю ступеньку. Раздались всплеск, крик и многофункциональный русский мат. Нармина на всякий случай взвизгнула и убежала наверх.

– Ты наступил на мозги? – поинтересовалась она, перевесившись через перила.

– Нет, – раздражённо ответил Эмиль. – Здесь затопило всё. Канализацию прорвало.

«А я чуть было не узнала, каково это – найти труп!» – сокрушённо подумала Нармина.

Злой, как Ахриман, Эмиль позвонил по горячей линии «Азерсу». Разговор он начал с фразы:

– Я в дерьме!

– Мы все в дерьме, – философски ответили на той стороне.

– Да нет. – Эмиль ещё больше вышел из себя. – У нас прорвало канализацию и всё затопило. Вы должны приехать.

– А что это вы по-русски говорите? – сварливо спросил его невидимый собеседник, перейдя вдруг на азербайджанский.

– Как могу, так и говорю, – отрезал Эмиль. – При чём здесь это? Вы обязаны приехать и всё починить.

Они прождали полдня, но никто так и не приехал. Последствия халатности были печальны. Потоп, не найдя в подвале офиса должного простора для размаха, выбрался на улицу. Огромная зловонная лужа поползла по дорожному полотну, и машины на полной скорости въезжали в неё, омываясь испражнениями всего города. Тут уже стало не до шуток: вызвали начальника канализации и ткнули его носом в лужу, как котёнка – «кто это сделал?!». Начальник понял, что место под ним начинает гореть, собрал воедино всё отпущенное ему природой самообладание и невозмутимо ответил:

– А что это вы меня обвиняете? Это водопроводная вода.

Ложь была очевидна, но балаган обещал стать интересным, поэтому для порядка вызвали ещё и начальника водопровода. Бедолага чуть не задохнулся от возмущения и попытался уличить коллегу в злостной клевете, но тот с пафосом закричал:

– Клянусь здоровьем своей матери, это водопроводная вода! Принесите мне стакан!

Шокированные таким поворотом дела, сразу несколько человек ринулись за стаканом. Стакан был торжественно поднесён, и, под восхищёнными взглядами собравшейся толпы, начальник канализации зачерпнул смердящей коричневой жидкости и залпом выпил её до дна. Толпа разразилась бурными аплодисментами и криками: «На бис!» Начальник водопровода осел на ступени офиса. Всё пошло прахом. Он только начал строить третью дачу! Аллах, за что ему это?! Разумеется, с должности его попёрли.

Эмиль пропустил представление. Он поехал домой, потому что его обувь и джинсы были безнадёжно испачканы. В метро на него косо смотрели и старались держаться подальше, благо до часа пик было ещё далеко. И только по дороге он вспомнил разговор недельной давности. Заворожённый изяществом, с которым его собственное проклятье обернулось против него, Эмиль позвонил Бану и рассказал ей о потопе.

– Тебе не следовало проклинать Веретено, – быстро сообразила она.

– Да, видимо, не следовало. И ты будь с ним осторожна.

– Мне ничего не сделается, я люблю его и поэтому могу проклинать сколько захочу.

Это была неправда. Неудачи и странности преследовали её с тех самых пор, как Бану обнаружила в себе любовь, поселившуюся в ней, как гигантский инопланетный хищный червь в заброшенном туннеле метро. Царапины, нанесённые котом, так и не зажили, вынуждая Бану тратить столько бинтов, что их хватило бы на целую мумию. В довершение всех бед она, не получая энергетической подпитки от своего божественного любимого, так расстроилась, что заболела гриппом и пропустила неделю танцев. Когда она вернулась, Веретено было уже там – загоревшее и посвежевшее. Увидев Бану, он подскочил к ней и начал молча таращиться с явным укором во взоре. Бану не выдержала и пробормотала:

– Не смотрите на меня, я после болезни.

– После болезни? – недоверчиво переспросил он и ничего больше не сказал.

Однажды, случайно оставшись без партнёра, Бану методом исключения досталась парню, давно хотевшему с ней выступать на чемпионате, но получившему отказ от самого Учителя, который счёл его слишком слабым для Бану. Ей самой показалось, что можно было бы с ним выступить – от безысходности. Бану с Вагифом (так звали её новоиспечённого партнёра) подошли к Веретену за благословлением.

– Я хочу выступать с Бану, – без обиняков заявил Вагиф.

– Очень хорошо. А Бану хочет с тобой выступать? – Веретено так и впилось в неё глазами, и Бану на мгновение показалось, что этим взглядом он пытается отговорить её от опрометчивого поступка.

– Я не против.

– Ура-а-а!!! – оглушительно заорало Веретено, вскочило на ноги и так хлопнуло Вагифа по спине, что у того осталась вмятина между лопаток. – Обидишь её – обижу тебя, женишься – полюблю. Только чтобы жениться, надо ещё её уговорить. – Веретено снова посмотрело на Бану странно. А Бану почувствовала горькую досаду. Любая матримониальная тема выводила её из равновесия, а в сочных фиолетовых устах Веретена – тем более. Он любил хвастать тем, что в его школе познакомились и поженились тринадцать пар. Когда он упомянул об этом впервые, Бану пробормотала:

– Давайте же остановимся на этом волшебном числе. – А он как будто услышал её и с тех пор нарочно дразнил разговорами о свадьбах.

Словом, всё благополучно разрешилось, Веретено получило то, что хотело, пусть и не в той форме, в которой ему мечталось, но выбор партнёров был невелик. Переодеваясь после урока, Бану по привычке заглянула под повязку, на которую уже поглядывали с интересом, и увидела, что раны исчезли, как будто не сохраняли первозданную свежесть в течение всего месяца. «Теперь, – сказала себе Бану, – я буду видеть его каждый день». Она сняла испачканные кровью бинты и спрятала их в сумку.

– Ну что, вы участвуете? – поинтересовалась Лейла.

– Да. Я буду сражаться на турнире за свою прекрасную даму.

Дома Бану показалось, что она сошла с ума: бинты, которые она достала из сумки, были совершенно чистыми, словно их только что извлекли из упаковки.


В семье Гюнай собрался женский совет. Сама Гюнай перебралась к маме, сказав Халилу, что соскучилась и мама хочет пообщаться с внуком. Как ни странно, Халил так и не заметил, что Гюнай резко постарела, что было бы объяснимо, проживи они вместе двадцать лет. На совете присутствовали мать Гюнай, свекровь, бабушка, бабушка Халила и его сестра, которая побежит потом делиться курьёзом со своими подругами, несмотря на то что женщины между собой решили хранить случившееся в строжайшей тайне.

– Надо идти к врачу, – сказала мать Гюнай.

– И к какому врачу вы пойдёте? – ехидно спросила свекровь. – Надо искать того, кто снимет порчу.

– Вы что? Вы в это верите?! – возмутилась мать.

– А чем ещё это объяснить. – Свекровь с победным видом откинулась на спинку стула. Было видно, что она довольна наконец-то подвернувшемуся поводу придраться к невестке. – Наверное, Гюнай кому-то сделала что-то плохое. Может быть, она не порядочна?

– Я мать вашего внука! – взбеленилась Гюнай. – Как вам не стыдно такое говорить?!

– А что это, милочка, за стихи? – Свекровь ехидно улыбнулась. Гюнай побагровела и пробормотала:

– Это вы про те, которые я писала в шестнадцать лет?

– Нет, дорогая, это я про те, которые ты пишешь сейчас.

– Не понимаю, о чём вы.

– А вот об этом, – не удержалась свекровь и полезла в карман за скомканной бумажкой, на которой старательным почерком Гюнай были выведены строчки: – Ты держишь меня за руку, и я прощаю тебе эту муку, твой облик навечно со мной, хочу всегда быть с тобой… Что это за кошмарная пошлятина? – Свекровь Гюнай преподавала русский язык и литературу в школе, поэтому привыкла высказывать критику творчества прямо в лицо автора, ну или в его тетрадь. Гюнай разрыдалась и вырвала стихотворение из пальцев свекрови, а её мать закричала:

– Что это вы роетесь в вещах моей дочери?! – От этого крика бабушка Халила проснулась.

– Что, что случилось? Нийя кышкырырсан?[12] – Она плохо говорила по-русски.

– Ничего, ничего, спите, – поспешно сказала свекровь, для которой эта женщина, в свою очередь, тоже была свекровью. – Ладно, об этом потом. Вы знаете, к какому врачу её вести?