– Ты обязательно будешь выступать на чемпионате!

– Одна?

– Найдём тебе партнёра, не волнуйся!

– Партнёры на дороге не валяются.

– Перед такой девушкой все должны валяться.

«Вай-деде-вай, какой фантастический комплимент», – произнёс ехидный голос внутри Бану, но всё равно её щёки зарделись от удовольствия.

Джафар тем временем скалился на Бану, но ничего не говорил, что было бы довольно страшно, если бы только Бану не чуяла нутром, что он безобиден. По окончании танца он облобызал ей руку и, скрючившись, начал красться к другой девушке.

Бану отдыхала, стоя в уголке рядом с Лейлой спиной к залу, когда почувствовала опьяняющий сладкий аромат. Она резко обернулась, и Веретено, занёсшее лапки, чтобы неожиданно ткнуть её под рёбра, обиженно наморщило лоб:

– Как ты узнала?!

– Я почувствовала ваш запах, – честно призналась Бану, собрав в кулак всю свою волю, чтобы неотрывно смотреть в его бездонные глаза. У него были очень странные глаза, их умное, холодное и проницательное выражение никак не вязалось ни с его безалаберным поведением, ни с теми глупостями, которые он непрерывно болтал, ни с его заигрывающими улыбочками. Смотреть в его глаза было тяжело, а он и не думал их отводить, но Бану слишком сильно влекло к нему, чтобы её это смущало, и поэтому в их маленьком поединке она в итоге вышла победительницей: наглое, оценивающее выражение глаз Веретена исчезло, и где-то в самой глубине чёрной бездны возникла маленькая искорка растерянности. Ей даже стало его жаль немного, но он, беззаботно улыбаясь, спросил:

– Правда? Я что, воняю? – И с задумчивым видом повёл длинным носом, принюхиваясь к своей одежде.

– Нет. – Бану наблюдала за каплями пота, катившимися по его лбу, попадавшими в русла глубоких морщин и убегавшими в пушистые чёрные с лёгкой проседью волосы. Ей хотелось протянуть руку и провести пальцами по его мокрому лицу, но вокруг толпилось слишком много лишних свидетелей. – Просто я знаю ваш запах.

Веретено заморгало, явно не понимая, как отнестись к услышанному. К таким тонкостям обращения он не привык, Бану, чтобы донести до него свои чувства, следовало бы хлопнуть его по заднице и закричать: «Машаллах, какой вы красавчик!!!»

– Ну что, будешь выступать? Я хочу, чтобы ты выступала.

– А вы найдите мне партнёра. – Бану почувствовала, что начинает уставать от пустопорожних разговоров о чемпионате.

– Я зачем, ты сама да найди. Это же не то что ты подойдёшь и скажешь, давай жениться. Конечно, если ты скажешь, давай поженимся, тебе никто не откажет. Но это просто совместное выступление, тут нет ничего такого. – Он хотел сказать ещё что-то, но его отвлекли, и он убежал выполнять свои светские обязанности, напрочь забыв о том, что говорил с Бану.

– Странный он, – возмутилась Лейла. – Сам говорит – выступай, а потом говорит – сама партнёра ищи, как будто это тебе надо, а не ему!

– Да он просто невменяемый, – с восторженной нежностью подвела итог Бану.

Вечер оказался богатым на события. По пути домой Бану нарвалась на какого-то пьяного иностранца, одного из тех, что сконцентрировались в этой части города, и тот принудительно продекламировал ей монолог «Быть или не быть» на английском, с собственными поправками и дополнениями, из которых Бану усвоила, что «быть» всё-таки намного веселее.


Наутро после вечеринки Байрам был сильно не в духе. Толком пообщаться с Бану ему так и не дали, и он не мог понять, почему девушки шли танцевать с ним с такой неохотой. Он считал себя завидным партнёром. Всё свободное время – а его у Байрама было более чем достаточно – он посвящал просмотру роликов с сальсой и бачатой на YouTube. Сравнивая себя с матёрыми профессионалами из стран Латинской Америки, у которых танцы кипели в крови, Байрам делал вывод, что он вовсе не плох, ещё чуть-чуть – и затанцует как они. Он становился перед зеркалом и долго кривлялся, стараясь не попасться при этом на глаза никому из домочадцев. У Байрама созрел коварный план: предложить Бану выступать вместе, и, когда она согласится, они будут репетировать целыми днями напролёт, общаться, и она в него непременно влюбится. Особенно если он подарит ей айфон. Можно будет выпросить деньги у отца – на хорошую девушку он наверняка не пожалеет средств. Байрам и представить себе не мог, что Бану на самом деле вовсе не шестнадцать, как он думал, а все двадцать три, и что она не помнит ни его лица, ни его имени.

Прежде чем делать такое серьёзное предложение, Байрам решил разведать обстановку. Занятия в школе танцев должны были возобновиться только через неделю после Нового года. Дождавшись первого в наступившем году урока, Байрам приступил к выполнению своего плана.

Учитель на уроке отсутствовал, и поэтому на всём занятии, которое провёл кубинец Лопе, лежала печать уныния и грусти. Учитель куда-то уехал отдыхать, и никто не знал, когда Его Величество соизволит вернуться.

Байрам наблюдал за Бану – та была черна лицом, настолько, что даже Байрам это заметил. После урока он дожидался их с Лейлой в коридоре. Бану шла, чеканя шаг так, что её каблуки застревали в дырках, которыми изобиловал старый пол. Лейла подпрыгивала рядом, как заводная игрушка. Они ни с кем не попрощались, Байрам незаметно последовал за ними. Поначалу он ничего не слышал, кроме ожесточённого пыхтения Бану, которая шла, то и дело проваливаясь в ямы в асфальте; если бы она не держалась за Лейлу – давно упала бы. Наконец Лейла заговорила:

– Ой, ладно тебе! Подумаешь, уехал, не умер же.

– Неделю, – срывающимся голосом отвечала Бану, – целую неделю я его не видела. И ещё не увижу целую чёртову неделю! Я буду тут страдать, а он там будет развлекаться. Как я люблю этот чудесный, справедливый мир! Жаль, что конец света не наступил!

– Э-э, не надо так глобально. Вернётся он, и ты снова сможешь на него злобно не смотреть, как обычно делаешь.

Бану захохотала, как Тёмный Властелин на пороге порабощения Вселенной. Байрам помотал головой, думая, что проблема то ли в его слухе, то ли в яростном ледяном ветре, который запустил щупальца под шапку. «Кто-то уехал ещё вместе с Учителем?» – тупо подумал он и принялся перебирать в уме всех, кого знал в школе, но вроде бы все основные персонажи оставались на месте. Не хватало только Учителя. Байрам решил послушать дальше.

– Всю эту неделю я провела в созерцании его на видео. Придётся и дальше смотреть это проклятое видео.

– Ты влюбилась в его танцевальные способности?

– Способности? О, не смеши меня. Он просто выучил движения…

И опять Байрам был в растерянности. Речь явно не могла идти об Учителе, который танцевал, как бог. (Бану сказала бы в таком случае – танцевал, как Уэуэкойтль, но у Байрама не хватило бы запалу даже полезть в Google, чтобы обогатить свои скудные познания.)

– Тогда я не понимаю, зачем он тебе нужен. Он же старый!

Байрама обуревали сомнения. Если речь всё же шла об Учителе, то действительно – где малолетняя Бану, а где он?

– Я, знаешь ли, тоже уже не молода… – Теперь Байрам не был уверен, что следит вообще за Бану. Но тут она оглянулась, подозрительно щурясь в темноту. С тех пор как Бану влюбилась в Веретено, её одолевала паранойя. Но, к минутному счастью Байрама, он был как две капли воды похож на восемьдесят процентов остальных парней в Баку, и Бану, даже если и разглядела его лицо в темноте, то всё равно не узнала. Однако Байрам об этом не догадывался, поэтому испугался и притормозил. Он ничего не потерял: девушки уже дошли до машины, Лейла уехала, а Бану пошла дальше, одна, поминутно оглядываясь. Байрам перешёл дорогу и поспешил в сторону метро, пытаясь переварить полученную информацию. В метро его несколько раз зажимал турникет, хотя деньги с проездной карточки исправно снимались и снимались, пока ему не надоело и он не пошёл искать автобус, потому что перепрыгнуть через турникет было страшно.


Новый год, которого в этот раз ждали меньше, чем Апокалипсиса, прошёл печально и незаметно, особенно у Бану, для которой любые праздники означали теперь только одно: на танцах занятий не будет и Веретена она не увидит. Поднимая бокал шампанского, золотистого и сияющего, как его кожа, Бану в порыве великодушия безмолвно пожелала ему всех благ, и в ответ на её мысли над городом раздался грохот первого пушечного залпа. Начался салют. Весь дом содрогался, от каменного фундамента до тростниковых перегородок, окна озарялись разноцветными сполохами, но самого фейерверка не было видно, как раньше, потому что несколько лет назад небо заслонила непропорционально высокая новостройка. Чтобы праздник не стал совсем уж безрадостным, Бану включила сальсу и начала танцевать сама с собой. Положа руку на сердце, она могла бы признаться, что сальса – не её, как и любые другие парные танцы, кроме разве что танго. В сальсе было слишком много жизнеутверждающего веселья, которое не вязалось с драматической натурой Бану, в музыке сальсы не было ни надрыва, ни интеллекта. Скоро Бану приелись легкомысленные ритмы латины. Она поставила другую музыку, под которую танцевала и танцевала свои ритуальные танцы, пока с ёлки вдруг не упала игрушка и не разбилась на сорок четыре совершенно одинаковых по форме кусочка.

Где-то в середине ночи, в час Быка, Бану вдруг позвонил один давний друг, которого она упустила из виду лет пять назад. Он был слегка пьян – не настолько, чтобы болтать глупости, но достаточно, чтобы начать вспоминать старых друзей. Его звали Эмиль. Бану выложила ему свою историю, стремясь разделить этот груз с кем-то, кто наутро забудет её откровения. В своё время Эмиль истрепал ей немало нервов рассказами о своей несчастной любви, и для Бану настала Ночь Расплаты.

Эмиль внимательно выслушал её, сказал, что Веретено – мерзкий манипулятор, и пожелал ему в буквальном смысле «провалиться в канализацию». Бану обиделась. Она считала, что только у неё есть право проклинать Веретено, потому что она его любит всей душой.