Ростовщик побледнел.

– Откуда ты знаешь, грязный оборванец? Я впервые вижу тебя! Не ты ли приходил в прошлую среду в мой дом за милостыней? Мои рабы рассказали это тебе? Я велю убить их. – В голосе ростовщика слышался плохо скрываемый страх. Он с изумлением взирал на Иоанна.

– Рабы не виноваты. А мне, чтобы узнать правду, не надо входить в твой дом и просить милостыню. Я обхожусь малым. Земля мне постель, а небо – мое одеяло. А имя твое, греховодник и исчадие тьмы, знает каждый бедняк в твоем квартале. И всякий произносит его с ненавистью и проклятиями. Не ты ли предаешься увеселениям и насыщению желудка, в то время как мать и дитя, которых ты выгнал из дома напротив, скитаются и просят милостыню?

– Гоните прочь этого бродягу, люди! Он лжет! – завопил разъяренный ростовщик и кинул камень. Иоанн пошатнулся, камень попал ему в плечо. Саломея тоже пошатнулась, словно камень угодил в нее. Глаза ее загорелись от гнева. Девушка хотела выйти вперед и заступиться за крестителя, но побоялась, что люди осудят ее, богачку, за лицемерие.

– Правильно ты возводишь хулу на этого жирного негодяя! – произнес стоящий неподалеку самаритянин. Он пылал ненавистью ко всему роду Иакова и Ирода.

– А вы, фарисеи и саддукеи? – возвысил тем временем голос Иоанн. – Не вы ли греховны в том, что кичитесь своим богоизбранничеством, а сами в это время едите с золотых подносов, пьете сладкие вина и шатаетесь в праздности, похваляясь друг перед другом своим положением и богатыми одеждами? Не к вам ли взывает ваш народ, который стонет под тяжким бременем завоевателей? Но вы отвернулись от своих чад. И забыли, зачем Господь призвал вас на служение народу. А может, вы забыли, как бродили среди дымящихся руин и развалин, вздымая обессиленные руки к небесам, умоляя Бога о заступничестве, милости и всепрощении? Но только завывание ветра на пустынных улицах, вой шакалов и рык гиены в пустыне были ответом на ваши стенания. Нет! Не перестанет разить вас Божий гнев, и будете вы покоряться иным завоевателям до той поры, пока не покаетесь в собственных грехах и не примете от Него прощение!

Воздев крепкие жилистые руки к небесам, Иоанн замер в гордом молчании.

Народ громко и возмущенно зароптал. Многие стали кричать:

– Довольно! Пусть он замолчит! Кто остановит его?

Повинуясь страху, толпа инстинктивно еще плотнее сузила кольцо вокруг Иоанна. Разразились споры между фарисеями и саддукеями. Многие хватались за бороды, вырывая их целыми клоками, тщетно пытаясь отстоять свою позицию, а не найдя слов, гневались на себя. Другие протискивались вперед, чтобы оказаться поближе к проповеднику и лучше слышать. Началась давка. Фарисеи требовали, чтобы Иоанн замолчал. Но голос его не стихал, а становился все благозвучнее и громче, окутывая толпу невидимым покрывалом:

– Горе вам, люди! И горе тебе, Галилея! Среди нас есть тот, кто прикрывается благой целью сделать народы Галилеи счастливыми, унижается и ползает перед римскими легионерами на коленях.

Толпа ахнула и в едином порыве отшатнулась. Ибо сейчас Иоанн открыто призывал к бунту против Ирода Антипы и власти Римской империи.

Голос из толпы попытался защитить тетрарха:

– Но Ирод строит красивые города и порты, дороги и мосты, храмы и театры. Галилея при нем процветает, народы живут в мире. Что еще должен делать тетрарх?

– Он страшный грешник. И должен покаяться. Вы все должны покаяться, чтобы получить через покаяние прощение. Ирод должен прогнать блудницу, забывшую срам и живущую в роскошном дворце, пресмыкающуюся перед богатством и властью, данной римскими завоевателями! – Иоанн гневно оглядел людей. Внезапно его взгляд остановился на Саломее.

Он отшатнулся и прикрыл глаза рукой, будто не в силах видеть ее. А когда отнял руку и вновь поглядел на изумленную девушку, взгляд его был преисполнен негодования.

– Что ты здесь делаешь, порождение злобной ехидны? Знаешь ли ты, что твое появление предвещает чью-то смерть? Красота твоя ничто, ибо она есть прах, как и ты сама, заблудившаяся в ночной тьме. Беги прочь из дворца, исчадие тьмы! Скройся в пустыне, пока не поздно. Ибо не будет тебе прощения от людей и Господа нашего за содеянные грехи во веки веков. Не я обвиняю тебя, а Тот, кто идет за мной. Оглянись! В их глазах ты не увидишь жалости и любви! Ибо ты не достойна ее. Только блаженные и чистые сердцем достигнут небесных врат. А что ты? Ты лжешь себе и Ему! Душа твоя и той ядовитой ехидны, что породила тебя, будет вечно корчиться в огненных муках во тьме, проклинаема всеми… Изыди прочь, порождение Сатаны! – Гневный взгляд крестителя, обращенный на Саломею, прожигал насквозь.

Саломея побледнела как полотно. Она не понимала, в чем Иоанн ее обвиняет. Задрожав от сыпавшихся на нее проклятий, девушка ловила ртом воздух, будто рыба, выброшенная на берег. Вдруг он сейчас накинется на нее и побьет? Иоанн стоял на месте. Грозные проклятия продолжали срываться с его уст, смертельно жаля ее сердце, леденя кровь. Дыхание у Саломеи пресеклось, волосы на голове зашевелились. Стоящие вокруг люди расступились. Многие с отвращением смотрели на нее. Некоторые показывали пальцем и осуждающе качали головами, перешептываясь с соседями.

В этот момент охранники Саломеи растолкали толпу и очутились возле нее. Один из них спросил, едва сдерживая гнев:

– Позволь прикончить его на месте, госпожа? Ирод будет рад услышать о смерти этой грязной вонючей собаки, которая бегает по окрестностям и смущает народ своими бредовыми воплями.

– Нет, Дикла! Не смей трогать его. Я уйду. Он останется, – твердо произнесла Саломея и в последний раз с отчаянной мольбой взглянула на Иоанна, который негодующе смотрел на нее. За что он возненавидел ее, она не понимала…

Молча пошла она сквозь толпу. Люди расступались перед ней. Некоторые гневно качали ей вслед головами, и в их глазах она тоже видела ненависть, любопытство и страх.

Глава 22

На следующий день Иоанн покинул тивериадский базар и направился к берегам Иордана. Он хорошо знал этот путь по дикой каменистой пустыне, так как не раз проделывал его. Выжженная палящим солнцем потрескавшаяся земля, вдалеке – голые серые скалы, вокруг – ни деревьев, ни травы. Иоанн шел быстро и не заходил даже в редкие постоялые дворы со стойлами для скота и обязательной одноэтажной каменной пристройкой, где можно было спрятаться от палящего солнца и передохнуть.

Навстречу ему иногда попадались пастухи, перегоняющие небольшие стада коз или овец, и дикие кочевники, идущие следом за своими верблюдами. Вытоптанная тысячами человеческих и звериных ног пыльная дорога широкой извилистой лентой шла с горы на гору. Взбираясь на очередной холм и слезящимися, покрасневшими глазами всматриваясь вдаль, Иоанн, прежде всего, стремился увидеть берега Иордана и аистов, которые делали в долине реки привал, перелетая весной с юга на север. Он любил смотреть, как белые птицы свободно взлетают над водой и парят в небе, расправляя свои широкие крылья.

Его душа взлетала следом за ними и осеняла небесными крылами народы, живущие на земле. В сердце Иоанна давно жила и разрывала его на части горячая любовь ко всем людям и народам, населяющим благословенную Галилею, словно они все были его детьми.

Но богатые чурались и отталкивали его (у них была своя истина, заключавшаяся в жадности и накоплении богатства), а боязливые сторонились и не верили, считая чудаком и обычным кочевником.

Все дальше и дальше уходил усталый путник, убегая от суетливого мира в поисках уединения и тишины. Он жаждал припасть иссушенными, обветренными губами к аскетической красоте пустыни. Здесь нашел он истину и Бога. Он приблизился к Нему и хотел, чтобы его нашли и другие.

Пустыня, окружавшая Галилею, уже давно стала его домом и родной обителью. Она была ему матерью и неторопливым мудрым собеседником. Живущие в ней звери, птицы и насекомые стали ему верными друзьями и надежными помощниками. Хорошо изучив их повадки, он много узнал об окружающем мире. Внимательно наблюдая, Иоанн мог узнать о скором приближении песчаной бури или найти скудный источник воды в самом недоступном месте. Как часто сидел он на каком-нибудь камне, вытянув усталые, натруженные ноги! Опираясь на посох, он ласково гладил доверчиво жмущегося к его ноге белого барашка – своего маленького друга. В холодные ночи барашек согревал пророка своим дрожащим боком, даря живительное тепло.

Бегающий по песку в поисках добычи скорпион казался ему верным товарищем. Умное насекомое осторожно огибало его босые ноги, когда он сидел на камне и наблюдал за игрой юрких ящериц или за тем, как застывшие на задних лапках суслики и тушканчики при малейшей опасности стремительно скрываются в своих норках среди камней и песка. По утрам Иоанн встречал стада осторожных газелей или антилоп, бредущих в поисках водоема. Много раз видел он на горных склонах нубийских козлов – великолепных и гордых животных, которые не боялись его.

Все дни и ночи в пустыне он посвящал строгим постам и молитвам. Почему он выбрал столь суровый и аскетический путь? Потому что знал: в этом его предназначение. Каждому человеку при рождении Господь предназначает жить так или эдак… Кто-то проживет свою жизнь бесхитростно и незатейливо: подарит семье любовь, вырастит детей, порадуется внукам и смиренно уйдет в небытие, приняв свою смерть как должное, ибо так суждено всем. А кому-то предначертано добиться высокого положения и править людьми, как Давиду или Соломону.

Его, Иоанна, к аскетической жизни и служению людям также призвал Господь.

Когда он глядел из своей каменной кельи в скале или с вершины горы в безбрежные дали Иорданской пустыни, его душа воспаряла над миром и больше не металась в поисках истины. Ибо его истина и вечность были рядом – в пустынном безмолвии, в далеких горах на обетованной земле и в синем небе. Здесь Иоанн разговаривал с Богом о жизни и людях, о будущем и прошлом, о смерти, правде и лжи. Богу он доверял все сокровенное, чем жила его чистая и мужественная душа.