Неожиданно внимание девушки привлек шмель, который вначале рассерженно жужжал над распустившейся розой, а когда забрался внутрь цветка и стал деловито собирать сладкий нектар, загудел довольно и умиротворенно, а потом и вовсе затих.

– Мама, а когда вернется наш господин? – спросила она, не отрывая глаз от шмеля.

Иродиада вздрогнула:

– Не скоро. Почему ты спрашиваешь? – и она подозрительно взглянула на дочь.

– В последнее время у тебя дурное настроение, и я подумала, если бы он приехал, ты бы снова стала веселой, – объяснила Саломея и обернулась к матери.

Но когда их взгляды встретились, они неожиданно прочитали в глазах друг друга то, что так тщательно скрывали. В один миг мать и дочь отдалились друг от друга, чтобы уже больше никогда не приблизиться. Привычный ход вещей для обеих нарушился.

– О мама. Неужели ты все знаешь? – растерявшись, промолвила Саломея.

– А ты хотела бы утаить от меня правду? – Иродиада вскочила. Лицо ее запылало, в глазах отразился гнев.

– О мама… Позволь объяснить, что произошло, – взмолилась Саломея. – Я хочу повиниться перед тобой.

Она исступленно прижала руки к груди и уже была готова броситься перед матерью на колени. Бедная девушка задыхалась, словно ей не хватало воздуха. Иродиада поняла ее намерение и предостерегающе произнесла:

– Мне не нужны твои лживые объяснения! Ты ничтожное создание, раз пытаешься на коленях вымолить прощение. Я никогда не прощу тебя. Ты надумала отнять у меня мужа? Так вот, знай: я тебе его не отдам. Поняла? С этого мгновения ты мне больше не дочь. Уходи! – В голосе матери Саломея услышала ненависть. – Приготовься покинуть Тивериаду до приезда господина. Ты уедешь в Иерусалим, – заключила Иродиада.

Саломея согласно кивнула и в смятении пошла прочь. Чувство вины с новой силой захлестнуло ее. Она действительно была сама во всем виновата. И больше всего сейчас ей хотелось вернуть доброе расположение матери. В столь трудную для себя минуту Саломея не думала о том, что та нечасто была с ней ласкова и почти всегда отталкивала ее. Однако, несмотря на такую черствость, девушка нежно и робко любила мать, восхищалась ею и не придавала значения разговорам о том, что та – исчадие тьмы…

Войдя в свои покои, она застала Аркадию ползающей на коленях. Рабыня усиленно натирала пемзой напольную мозаику. Увидев бледную и взволнованную госпожу, Аркадия вскочила и робко поинтересовалась:

– Что прикажете делать?

– Проводи меня на террасу, Аркадия, – попросила Саломея.

Глаза ее лихорадочно блестели. Аркадия догадалась, что между матерью и дочерью состоялся серьезный разговор. Поэтому, сочувственно вздохнув, она подошла к ларю около стены, достала оттуда длинную шелковую шаль и почтительно подала ее госпоже. После этого обе девушки торопливо направились к восточному крылу, где на верхнем этаже находилась уже знакомая нам открытая терраса, столь любимая всеми членами семьи Ирода.

В этот утренний час на застывшем светло-синем небе не было ни облачка. Солнце еще не успело раскалить Иорданскую пустыню. В прозрачной вышине медленно парили гордые орлы, зорко высматривая добычу. Поблескивала серебром гладь озера Кинерет. Вдалеке теряли в дрожащем тумане свои очертания серые горные кряжи. За крепостной стеной теснились ровными полукружьями жилые постройки и сельские угодья. Благодаря системе водоснабжения, построенной Иродом, давали щедрый урожай оливковые и апельсиновые сады, гранатовые рощи. Поднимали вверх среди буйно разросшихся кустарников свои могучие стволы-стрелы финиковые пальмы.

Саломея увидела, как по коричневой равнине со стороны Капернаума в сторону большого базара, располагавшегося на пути в Тивериаду, неторопливо движется длинный караван – это были торговцы, прибывшие со своими товарами из других стран.

Разнообразные товары с побережья Средиземного моря, из Сирии и Малой Азии стекались в Капернаум и уже оттуда доставлялись в Тивериаду. С высоты террасы копошащийся базар, огороженный крепостным валом, был похож на разноцветный муравейник.

Аркадия встала позади Саломеи и, затаив дыхание, рассматривала все вокруг.

– До чего же красиво, – с благоговейным восторгом проговорила она. Раньше ей не доводилось видеть окрестности Тивериады отсюда – с высоты птичьего полета.

– Это мое любимое место, – пояснила Саломея. – Если я когда-нибудь захочу умереть, я приду сюда…

Голос ее дрогнул. Обида из-за того, что мать отвергла ее мольбу о прощении, душила ее.

– Что ты такое говоришь, милая госпожа? – вскричала Аркадия. – Ты молода и красива. Тебе ли думать о смерти?

– О ней всегда надо помнить. Так и мама говорит, – наставительно произнесла Саломея. – Многим людям, чья жизнь протекает в страданиях, она кажется единственным избавлением от мук. Жизнь – всего лишь короткий и сладкий миг. А смерть – это вечность, дающая забытье и блаженство…

Она умолкла и замерла, пристально всматриваясь во что-то видимое только ей одной.

– О чем ты говоришь? – в ужасе вскричала Аркадия. Она схватила ледяные руки Саломеи и прижала к своей груди. – То, что ты задумала, – страшный грех. Прошу, выбрось поскорее эту мысль из своей хорошенькой головки и оглянись вокруг! Разве не прекрасно это дивное утро и синие небеса? А солнышко, которое ярко светит? Радуйся жизни, госпожа. Боги страшно разгневаются, если ты надумала покориться богу смерти Муту и принести себя в жертву Молоху.

Аркадия взволнованно сжимала руки Саломеи, стремясь согреть их.

– Я не зову смерть. Но ради мамы пойду на все. Она отвернулась и возненавидела меня. Я виновата перед ней и хочу заслужить ее любовь, – с мукой в голосе произнесла Саломея.

Аркадия вздохнула и понимающе кивнула:

– Пройдет время, и твоя мама одумается. Она снова полюбит тебя, Саломея.

– Нет, ты не понимаешь. Я виновата перед ней. Она ненавидит меня и говорит, что прогонит меня из дома. О, как я хочу умереть.

– Твоя мама сказала это сгоряча, – возразила Аркадия.

Однако Саломея отрицательно качала головой и на все слова Аркадии грустно отвечала, что больше всего сейчас хочет умереть. Девушка была подавлена и находилась в каком-то странном оцепенении. В ее ушах продолжал звучать презрительный смех матери и ее жестокие слова.

– Думаешь, людям с бедных окраин живется легче? – спросила Аркадия. – Нет! У тебя же все есть: ты живешь в роскошном дворце, спишь на мягких перинах и пуховых подушках, ешь из золотой посуды, носишь красивую одежду и дорогие украшения. А бедняки? Они спят на голой земле и камнях. Порой у них не бывает даже корки хлеба, чтобы утолить голод. Им живется в сто крат хуже, чем тебе или мне. Но они никогда не помышляют о смерти или о том, чтобы по собственной воле отдать жизнь, дарованную им Богом, Молоху. Так и ты, Саломея. Живи! Радуйся жизни и каждому глотку воздуха. Только Бог имеет право распоряжаться человеческой жизнью и судьбой. Прошу тебя, госпожа, поскорее очисти свое сердце от дурных мыслей и поверь своей Аркадии: все пройдет. Так говорил и царь Соломон. Помнишь?

– Помню, – сказала Саломея и с удивлением уставилась на Аркадию. Необразованная рабыня проявила несвойственное ее племени красноречие. Это говорило о том, что она была не лишена интеллекта и дара убеждения.

Высокопарные слова Аркадии не пропали даром – они были услышаны. Спустя время Саломея успокоилась и, обняв Аркадию, взволнованно поблагодарила ее.

– Спасибо. Ты больше чем подруга. Ты говорила как сестра, которой у меня никогда не было. Клянусь, я не буду больше грустить. Посмотри, Аркадия, – она указала рукой в сторону базара, – отсюда, с высоты птичьего полета, люди и верблюды кажутся такими маленькими и незначительными. Наверное, орлы, летая над землей, смеются над нами и нашей глупой суетой, как смеюсь я.

Однако при этом в глазах девушки блестели непрошеные слезы.

– Ах, госпожа! Ты, верно, шутишь? Птицы не могут смеяться над нами. Они вообще ничего не чувствуют. Хочешь, я расскажу тебе об отшельнике из пустыни?

– А… Ну что же! Расскажи, – вздохнула Саломея и украдкой вытерла глаза. – Если тебе удастся развлечь меня, я, пожалуй, куплю тебе колечко.

И она грустно улыбнулась.

– А ты потом не обвинишь меня в воровстве? – испуганно спросила Аркадия, вспомнив про незадачливого раба.

– Нет, конечно! Какая глупая. Я ведь тебе его подарю. Ну давай же, рассказывай!

– Иоанна говорила, что этот человек живет как отшельник в пустыне, питается акридами и диким медом. Одевается в верблюжью шкуру и подпоясывается кожаным поясом. На голове его длинные и спутанные черные волосы, а лицо заросло длинной бородой, заплетенной в косицы. В руках он носит сплетенный из тростника крест, которым крестит. Он ходит по окрестностям, опираясь о посох, и обличает грешников. Он говорит, что скоро придет Мессия, и поэтому все должны покаяться, рассказывает о спасении. А когда человек покается, он крестит его и говорит, что его грехи прощены. Люди называют его Иоанном Крестителем.

– Странно… Разве кто-нибудь задумывается о своих грехах? Или о том, что они будут прощены? Как странно он говорит… – задумчиво произнесла Саломея. Глаза ее вспыхнули. – А что же он говорит тем людям, которые смеются над ним и кидают в него камни?

– Он призывает их к покаянию, никому не отказывая, говоря, что в этом – Божье прощение и любовь.

– Он проповедует любовь? – удивленно прошептала Саломея. – Разве между разными народами, богатыми и бедными людьми возможна любовь? Когда есть неравенство, а нашей жизнью движет борьба за власть и блага мира, в мире никогда не воцарится любовь. Впрочем, что ты понимаешь, Аркадия! – она с некоторым превосходством посмотрела на рабыню.

– Я и правда ничего не понимаю из того, что ты говоришь, моя госпожа, потому что не читала ученых книжек, которые тебе привозит из Рима отчим. Сама не пойму, почему люди так стремятся увидеть этого отшельника. Нельзя позволять глупым мыслям забивать свою голову. – Она недоуменно пожала плечами.