— Отлично, — произнес, наконец, Саймон. — Значит, мы отправляемся воевать. — Он вернул послание Фалку и нахмурился, озабоченный. — Мы можем подготовиться к выступлению за три дня, — добавил он, сохраняя полное спокойствие.

Фалк расхохотался, запихивая пергамент в свой пояс.

— Ах ты, маленькая хладнокровная рыбка. Или это такая мелочь, что король посылает мне предписание идти на соединение с ним в Шрюсбери?

— Нет, это очень важное дело, — ответил Саймон, — но я не стану суетиться и метаться, как угорелый. Это было бы глупо.

— Пресвятая Богородица! Почему? — спросил Фалк.

— Подготовиться необходимо как можно тщательнее, но и как можно быстрее. Тогда голова будет прочнее сидеть на плечах.

— Умница! — Фалк весь затрясся от смеха. — Эх, можно подумать, что ты побывал уже в доброй дюжине кампаний. Садись, мой Саймон, я должен с тобой посоветоваться. Взгляни-ка на нашего Алана. Цветущий юноша, не правда ли? Не беспокойся, Алан, я не намерен брать тебя с собой.

Алан вспыхнул от насмешливого тона своего отца.

— Неужели, сэр, мое место здесь? Я что же, останусь и не пойду с вами? — вскричал он.

— Из тебя выйдет отменный предводитель, — насмехался Филк. — Бледнеешь от каждого шороха, устаешь еще до начала дня. Оставайся с дамами, тебе это больше подходит, я думаю.

Алан в ярости вскочил на ноги.

— Это становится невыносимо, — закричал он. — У меня смелости не меньше, чем у тебя, и ты должен взять меня с собой!

— А я говорю, что ты еще слишком неопытен, — ответил Фалк. — Саймон — вот кого я возьму с собой.

Потом, видя, что Алан готов, кажется, полететь вслед за ним, Филк смягчился, стараясь унять гнев своего сына и загладить причиненную ему обиду.

— Нет-нет, Алан, успокойся. Я не хотел тебя обидеть. Ты еще слишком молод для трудного похода, зато сумеешь заменить меня.

— На это я скажу тебе…

Фалк вдруг обрушил свой кулак на стол с такой силой, что доски чуть не проломились от удара.

— Придержи язык! Что я сказал, то сказал! И сядь на место.

Алан, нахмурясь, снова уселся в кресло и нахохлился. Удовлетворенный тем, что Алан подчинился и молчит, Фалк опять обратился к Саймону.

— Смотри, Саймон, я могу выставить шесть двадцаток пехоты и восемь двадцаток лучников под началом Фрэнсиса Дэллея. Есть еще люди Джона и Винсента, а это не так уж мало, мой дорогой! И ты пойдешь со мной и вкусишь радость войны. Что, ость шанс повеселиться?

— Еще бы! — сказал Саймон, светясь улыбкой. — Каким путем мы пойдем?

Больше часа они обсуждали разные маршруты, и Алан начал тем временем позевывать и беспокойно ерзать в кресле.

— Я намерен идти через Нортгемптон и Уорик! — настаивал Фалк.

— И таким образом вы впустую потратите время, — возражал Саймон. — Нам лучше идти через Луттерворт и Тамфорт или Лихфельд.

— А я говорю — нет! Кто может сказать, в каком состоянии дороги на этом пути, безмозглый мальчишка?

— Гонец от короля скакал через Лихфельд, сэр, — заметил Саймон как будто бы между прочим. — Он не жаловался на состояние дорог.

— Хорошо, я подумаю над этим, — ворчливо согласился Фалк. — Хотспур идет маршем в направлении на Честер, так что мы должны избрать самую быструю дорогу, — и Фалк встал со своего кресла. — А теперь сообщим обо всем миледи, — сказал он и как-то неуверенно и досадливо подергал себя за бороду.

Единственным живым существом в замке, перед которым Фалк при всем его упрямстве и гордости преклонялся и готов был стоять на коленях, была миледи, женщина вовсе не властная, а добрая и кроткая. И вот теперь Фалк медленно и чуть ли не робко взошел по лестнице в ее покои, оставив Алана и Саймона одних.

Алан наклонился вниз, чтобы приласкать гончую, улегшуюся у его ног.

— Везет тебе, Саймон, — сказал он.

— Тебе не надо идти с нами, — ответил Саймон. — К чему тебе эти войны?

— Как я скажу потом, если спросят, что не участвовал ни в одной битве?

— Не притворяйся, — с грубой прямотой возразил Саймон. — Здесь ты будешь куда счастливей со своими дамами сердца.

Алан сначала молча поглаживал собаку, потом оставил ее и откинулся на спинку кресла.

— Надо же мне когда-то заслужить свои шпоры, — сказал он. — Так почему бы не сейчас?

— Будет еще время, — ответил Саймон. — А сейчас нам предстоят скучные форсированные марши по непролазной грязи. Ты слишком утомишься, пока дойдешь до Шрюсбери.

Алан задумчиво смотрел на Саймона.

— Ты старше меня всего лишь на год, — сказал он. — Или ты сделан из железа?

— Была бы у тебя такая жизнь, как у меня с самого рождения, ты тоже был бы железный.

— Или не выжил бы, — улыбнулся Алан.

— Возможно. Куда направляется гонец отсюда?

— К Грэймэну, а оттуда он помчится к барону Ширли. У Мэлвэллета он был два дня назад. Король обратился ко всем верным ему вассалам. Я думаю, мы победим Перси?

— С Божьей помощью, — ответил Саймон.

— Да, конечно, с Божьей помощью. Справедливость должна восторжествовать.

— В таком случае, — сухо сказал Саймон, — Хотспур тоже не откажется от победы.

У Алана от удивления расширились глаза.

— Саймон! Король… король — есть король!

— Ричард тоже был король, — возразил на это Саймон.

Алан казался растерянным.

— Но, Саймон, разве ты сомневаешься в том… в том, что победа должна быть за теми, кто прав?

— Нет, — сказал Саймон, сопровождая свой ответ коротким резким смехом. — Победят сила и военное искусство. А что еще?

— Саймон, я в ужасе! Отец Питер говорит… говорит… — промямлил Алан в замешательстве, не решаясь продолжать.

Саймон вопросительно взглянул на него.

— И что же говорит наш досточтимый пастор?

— Что ты в душе… безбожник.

Саймон снова засмеялся, но теперь в его смехе явно слышались сардонические нотки.

— Когда это он так сказал? Я что — не посещаю мессу, не хожу на исповедь?

— Да, но иногда ты говоришь такое… Пастор Питер говорил о тебе с милордом…

Теперь Саймон улыбался так, что его глаза сузились в щелки.

— А что ответил милорд?

— О, отец сказал, не обращайте внимания, Саймон славный малый…

— Я так и думал. Не волнуйся, Алан, я не еретик.

Алан вскочил, возмущенный.

— Саймон, я этого не думал! И пастор Питер тоже… тоже нет.

— А если даже? Ну и что? — насмешничал Саймон. — Вот уж не думал, что я похож на бродягу.

— О, нет, нет! — воскликнул Алан и еще больше удивился, услышав смех Саймона.

Три дня спустя Фалк выступил из Монтлиса со своим отрядом и начал трудный марш в направлении Шрюсбери. Непролазная грязь замедлила передвижение настолько, что в Шрюсбери они прибыли лишь в конце недели, на день раньше самого короля, который поспешно перебрасывал сюда свое войско между приближающимся Хотспуром и принцем.

Частицу своего отряда Фалк потерял на марше, но эти потери были совсем невелики, и Фалк в не свойственном ему философическом тоне отметил, что, если все, кто слаб, отсеются до прихода в Шрюсбери, это будет только на пользу дела. Теперь, когда он был весь поглощен активной деятельностью, раздражительность Фалка исчезла, и он приятно удивлял Саймона хорошим настроением и тем, как терпеливо и настойчиво подбадривал своих людей. Его задор и воодушевление действовали на подчиненных заразительно, и немногочисленное войско Фалка, подошедшее в конце этой утомительной недели к воротам Шрюсбери, сохранило бодрость духа. Их встретили по-королевски и отлично разместили на постой. Не прошло и часа после их прибытия, как принц Уэльский прислал милорду Фалку приказ срочно явиться. Фалк отправился к принцу в сопровождении лишь одного сквайра и спешил ко двору принца Генриха во весь опор. Ожидая, пока Фалк выйдет от принца после аудиенции, Саймон впервые повстречал здесь своего единокровного брата Джеффри Мэлвэллета.

Джеффри прибыл в Шрюсбери меньше чем за сутки до Монтлиса, возглавив своих солдат вместо заболевшего отца. Саймон сразу распознал его по сходству с Мэлвэллетом-старшим.

Джеффри прохаживался по просторному залу штаб-квартиры принца. Слоняясь туда-сюда мимо Саймона и небрежно поглядывая через плечо на незнакомца, он несколько удивился тому, что стал объектом пронизывающего взгляда, устремленного на него из-под густых, нависших над глазами бровей. Чуть придержав шаг, он ответил на взгляд Саймона с высоты своего превосходства в росте на два дюйма.

Мэлвэллет-младший был довольно красивый молодой человек лет девятнадцати отроду, столь же темноволосый, сколь Саймон был белокурый, но форма лба и зелено-синие глаза у них были одинаковые. Вот только выражение этих глаз не совпадало. Холодные глаза Саймона на лице Джеффри оказывались искристо-веселыми. Отличались и очертаниями губ: Саймону была присуща твердая их складка, а мягкий рисунок губ Джеффри выдавал в нем любителя посмеяться. В данный момент губы Джеффри выражали непритворную, открытую доброжелательность. И глаза его блестели веселым блеском.

— В чем дело, мой юный задира? — спросил он. — И отчего вы так хмуры? Или вам не нравится, какой у меня цвет лица?

Саймон приблизился к Джеффри, и тот узрел красный и золотой цвет его одежды. Улыбка медленно сошла с лица Джеффри.

— Ах, вот оно что! Птенец из гнезда Монтлиса, — сказал он, уже готовый отвернуться.

— Нет, — сказал Саймон. — Не только. Кое-кто еще.

Мэлвэллет спокойно смерил Саймона взглядом.

— Так кто же вы, сэр Бас?

— Никто, сэр Джеффри.

— Так я и думал! — потешался над Саймоном Джеффри. — Вы уж смотрите не бросьте на меня еще один такой неожиданный взгляд, а то вдруг окажется, что я человек горячий.