— Нет, милорй, кое-кто пробовал, но, кажется, напрасно, хотя в старании ему отказать было нельзя.

— Бесстыжий ты, заносчивый хлыщ — вот ты кто!

— Наверное, я и вправду таким был, — согласился Саймон, — и очень вас огорчал, сэр.

— Не так уж ты плох, — проворчал Фалк. — Лучше не морочь мне голову.

— Разумеется, сэр. Я знаю, что это бесполезно, — сказал Саймон.

Маргарет с любопытством поглядывала то на одного из них, то на другого. Таким она видела Саймона впервые, и он казался ей непривычным и странным. Она знала сурового воина, неулыбчивого человека, сильного и смелого. А он, оказывается, умеет так кротко выслушать нагоняй от своего старого друга, и улыбаться умеет, и шутить.

Маргарет приподняла юбку, готовясь удалиться, но Фалк с усилием привстал со своего места и удержал ее, положив ей на плечо руку.

— Вот по-настоящему благородная леди, — с грубоватой прямотой сказал Фалк Саймону. — Тебе не мешало бы поучиться у нее, мой друг.

Саймон смотрел на Маргарет, и она почувствовала, что краснеет.

— Не стоит хвалить меня перед лордом Саймоном Бьювэллетом, сэр, — сказала она ледяным тоном.

— Нет, — прозвучало в ответ, но сказал это слово не Фалк, а Саймон. — Я не нуждаюсь в нравоучениях.

— Ты лучше береги себя, — весело и как-то загадочно-лукаво предостерег его Фалк. — Миледи ничего не нужно, кроме твоей жизни.

Щеки Маргарет полыхали. Она прикусила губу, укоризненно и даже сердито глядя на Фалка.

— Моя жизнь — ее, — уверенно сказал Саймон.

— Я бы сказал — твоя смерть, — хмыкнул Фалк.

Саймон извлек из ножен свой кинжал и протянул его Маргарет:

— Тогда — вот, возьми.

Маргарет выскользнула из-под руки Фалка:

— Ваша шутка, несомненно, забавна, сэр. Только забавляйтесь сами, без меня.

Фалк, решив, что эта очень занятная парочка влюбленных предпочла бы теперь остаться наедине, заковылял в сторону лестницы, осуждающе покачивая головой: в его время ухаживали не так, а у нынешнего поколения какие-то очень уж странные причуды!

Саймон стоял перед Маргарет, загородив ей дорогу. Он был настроен добродушно с самого утра, и в нем бродили — он эти чувствовал — какие-то неведомые ему самому силы.

— Будьте любезны, сэр, дайте мне уйти, — требовательна сказала Маргарет.

Он отрицательно покачал головой:

— Не спеши, Марго.

— Вот как — уже Марго?

— Да, вот так — уже Марго.

Он вертел в своей руке кинжал, не сводя с него глаз.

— Это не шутка. Если хочешь, заколи меня.

— Ты связал мне руки, — с горечью ответила она. — Я не пала так низко. Ты сказал мне, что моя жизнь — твоя по праву победителя. Это не так. Но ты спас меня, когда я попала в беду, и за это я должна быть тебе благодарна.

— Я не хочу твоей благодарности. Этот долг ты мне уже вернула, а прошлое мертво. Если ты действительно ненавидишь меня…

— Ах, вы еще сомневаетесь в этом?

Саймон еле заметно улыбнулся:

— Ты не раз уверяла меня в своей ненависти и в своей вечной жажде мести. А теперь… Я держал тебя на своих руках, и ты была покорна. Ты чувствовала себя в безопасности и спала, как ребенок, положив свою голову мне на грудь. Ты и тогда ненавидела меня?

— Вы издеваетесь надо мной? Я была без сил, вне себя от страха и… и…

— Нет, я не издеваюсь над тобой. Воспоминание об этом очень дорого мне.

Маргарет молчала.

— Мне кажется, — продолжал Саймон, — я совсем не знал тебя, пока не увидел в костюме пажа, сражающейся с моими врагами.

— Не зря же я Амазонка, — процедила она сквозь зубы.

— Амазонка? Нет. В тот день ты показалась мне беззащитным ребенком. Оттого, наверное, и проснулся во мне какой-то дьявол — и я убил Рауля.

Маргарет презрительно засмеялась:

— Благодарю вас, милор’! Значит, вы полюбили ребенка, если только это любовь.

— Да, любовь, Марго. И для меня это внове, я только знаю, что ты нужна мне.

— Так знай же, сэр, что мне от тебя ничего не надо. А теперь позволь мне уйти!

Он посторонился, и она почти бегом устремилась вдоль галереи в сторону своих покоев, даже не удостоив взглядом встретившегося ей Алана.

Алан, улыбаясь, подошел к Саймону:

— Одну влюбленную пару я оставил в большом зале, а здесь натыкаюсь еще на одну. Не странно ли — я, единственный среди нас настоящий поклонник и ценитель прекрасных дам томлюсь в одиночестве. Се ля ви!

— Алан, что такое любовь? — внезапно спросил его Саймон.

— Я не скажу тебе ничего нового, чего бы ты сам уже не знал. Когда-то давно, ты помнишь, я сказал тебе, что настанет время, и ты встретишь женщину, которая сумеет пробудить твое холодное сердце. Такое время пришло.

— Так это и есть любовь — то, от чего так тесно в груди? Но…

Алан добродушно засмеялся:

— К каждому это когда-нибудь да приходит, а к иным — по многу раз. К тебе любовь пришла поздно, но есть такие люди, к которым она является, как внезапное потрясение.

Видя, что Саймон хмурит лоб, прислушиваясь к тому, что творится в его душе, Алан умолк и снова заговорил не сразу:

— Я ведь искал тебя, чтобы предостеречь.

Прежней задумчивости как не бывало — Саймон был весь внимание:

— Предостеречь? От чего?

— Не нравится мне этот французик, шевалье. В последнее время что-то глаза у него забегали. По-моему, он что-то против тебя замышляет.

— Этот щуплый щеголь?

— Однако он претендует на первенство, — спокойно возразил Алан.

— Как это понимать?

— А так, что он тоже влюблен в Маргарет, хотя она и пренебрегает им.

— Он — влюблен? — у Саймона сжались кулаки. — Да если я…

— Погоди, влюбленный ревнивец. Послушай! Я только что случайно встретился с ним, когда он спускался по лестнице, а я шел к тебе. Какой-то он загадочный, как будто в шпиона играет. Он будет изо всех сил мешать тебе и Маргарет.

— А что он может, — пожал плечами Саймон. — Он давно уже покорился нам.

— И ты ему веришь?

— До сих пор у меня не было повода сомневаться в его честности.

— Так-то оно так, да очень уж у него хитрые глаза и весь он какой-то скользкий. Под замок бы его запереть.

— Нет, этого я не могу сделать, — ответил Саймон. — Думаешь, я испугаюсь его?

— Отнюдь нет. Но сладкоречивые льстецы — самые опасные из всех врагов. Будь осторожен, Саймон.

— Думаешь, он собирается убить меня?

— Может попытаться, — ответил Алан. — Или наймет какого-нибудь головореза, и тогда сам останется не при чем и даже убедит себя — и без особого труда, — что его совесть чиста.

Саймон улыбнулся:

— Нелегкая задача будет у наемного бродяги. Мои уши слышат в тишине, а глаза видят в темноте.

— И все же прошу тебя, будь осторожен, как никогда, — сказал Алан. — Когда ты отправишься в Байо?

— На той неделе. Здесь останется Джеффри с твоим отцом. Хантингдон поедет со мной.

— И я?

— И ты.

— А когда ты намерен вернуться?

— Не знаю, — не удержался от вздоха Саймон. — Твой отец передал мне от имени короля, что Генрих нуждается во мне. Он только ждет успеха Глостера и когда Домфронт подойдет к Уорику. Потом он пойдет на Руан.

— Кого король оставит в этих краях?

— Леди Маргарет подписала капитуляцию, и теперь она здесь хозяйка.

— А назначит король кого-нибудь наместником?

— Солсбери, может быть. Кто знает?

— В самом деле, кто знает, — пожал плечами Алан.

Глава XVI

В парке

В глубокой задумчивости, низко склонив непокрытую голову, Саймон медленно прохаживался по парку, окружавшему замок, и бледные лучи солнца слабо золотили его светлые волосы, которые время от времени озорно трепал и сбрасывал ему на лицо ветер.

Прошло четыре дня после их встречи с Маргарет в галерее. С тех пор они больше не виделись. Через два дня Саймону предстояло выехать из Бельреми, и впервые в жизни он испытывал безотчетную тревогу.

Расхаживая взад-вперед по лужайке перед замком, Саймон, погруженный в свои мысли, слегка хмурился. Из беседки, скрытой от его взгляда кустами, за ним украдкой наблюдала Маргарет. Здесь в поисках одиночества она скрывалась от своих фрейлин. С того самого дня, когда Саймон спас ее от Рауля, Маргарет мучили противоречивые чувства, в которых она сама не отдавала себе отчета. Странная тоска томила ее и лишала сна и покоя. Порой она становилась раздражительна, с трудом удерживалась от слез и, сама потом жалея об этом, срывала зло на фрейлинах. В такие дни даже Жанна навлекала на себя ее неудовольствие. Маргарет впору было бежать от самой себя. Как ни пыталась она, но ей не удавалось забыть, как держал ее Саймон на своих руках, когда они покидали владения уже мертвого Рауля. И воспоминание о поцелуе, о прикосновении губ Саймона к ее губам держало ее в своей власти. Напрасно разжигала она в себе гнев и ненависть к Саймону, вспоминая и даже смакуя все обиды, причиненные им, и прижимала дрожащие руки к шраму на своей груди, оставшемуся от его меча.

Маргарет долго неподвижно сидела в беседке, не замечая холода, и не сводила с Саймона темных, тревожных глаз. Вот он свернул налево и скрылся из виду в промежутке между тисовыми деревьями. Она опустила голову, закрыла лицо руками и надолго застыла в этой позе.

Маргарет и сама не знала, что это вдруг заставило ее поднять голову и привлекло к себе ее внимание. Кругом не видно было ни души, но где-то совсем близко слышался какой-то шорох и похрустывание веточек. Это было похоже на возню маленького зверька, но Маргарет отчего-то забеспокоилась, вся подалась вперед и пристально всматривалась туда, откуда доносились эти еле уловимые звуки. Шорох повторился. Маргарет тихо встала. Слева от нее был замок, а справа — живая изгородь вокруг лужайки для игры в шары. Прямо впереди, в дальним конце лужайки виднелся проем в изгороди, где скрылся Саймон. Это был путь вдоль аллеи между высокими тисовыми деревьями. Он вел в ее сад, а оттуда — за пределы замка. По другую сторону изгороди, тянувшейся параллельно замку, находились поля, достигавшие рва, наполненного водой. Внезапно Маргарет заметила воровато метнувшуюся тень в поредевшей листве сбоку от себя. Этого хватило, чтобы Маргарет все стало ясно. Поспешно пройдя сквозь полосу густо растущих кустов, она вышла на зеленую поляну. Здесь Маргарет на миг приостановилась, взглянула направо и снова услышала подозрительное шуршание. Листва в этом месте как будто бы дрогнула, и снова стало тихо.