Вампира гнали голод и страх, и Морана, в которой проснулся инстинкт охотника, дала ему небольшую фору, но в конечном итоге оказалась быстрее. В тот момент она впервые осознала, какое страшное оружие держит в руках: пальцы физически почувствовали магическую силу, исходившую от металла. Что до глупого вампира – идиот все равно сгорел бы на солнце. Десятилетием раньше, десятилетием позже – какая разница. Чертовы оборотни, наверное, это они все разболтали. Когда-нибудь она соберется и как следует припугнет их, и тогда они дважды подумают перед тем, как распускать сплетни.

– И что же ты собираешься делать с кинжалом, детка? Оружие – не игрушка.

– Это не твое дело.

Фраза «не трогай Гривальда, он мой» – а речь шла именно о нем, сомнений быть не могло – уже почти сорвалась с языка Мораны, но она вовремя себя осадила. В конце-то концов… а почему бы и нет? Создатель может убить обращенное им существо, пусть это и причинит ему боль. Но дитя не поднимет руку на создателя. А даже если и поднимет, то в состоянии такой неуправляемой ярости, на которую неспособна даже она – и уж тем более это дрожащее голодное существо. Пусть возьмет . Она найдет способ выманить Дамиана из церкви, так как войти не сможет, у нее получится его зачаровать и попросить кинжал. Интересно, что она будет делать с оружием потом . Пожалуй, не стоит пугать оборотней раньше времени – они смогут посвятить ее в подробности этой истории.

Интерлюдия четвертая

Морана

Радуйся, детка. Гуляй, веселись и пей жизнь взахлеб.

Это у смертных век короток – нож в сердце и пуля в лоб.

А у тебя есть вечность – темный полет и немой озноб.

Золото и блестит – до тех пор, пока мы не ставим проб.

Пустота в моем сердце – мнимая полнота и любовь в твоем.

Холодны у беды глаза, хоть далека, пахнет медом и миндалем.

Набираешь побольше воздуха, ныряешь в таинственный водоем.

Падаешь до одиночества. Глубже – до одиночества, что вдвоем.

Изучаешь черты до морщинки – единственный бог и твой тайный культ.

Раскрываешь себя и сжимаешь года до недель, секунды растянутся до минут.

Слушаешь чутко: не позовут ли по имени? Позовут, ну конечно же, позовут.

Он поселился внутри, под кожей, и эта связь крепка – не разрубят, не разорвут.

Когда опустеет твой храм, высохнет масло, все по углам обратится в сор,

Ангелы, певшие ладно, вдруг потеряют слух и сольются в нестройный хор,

Ты ждешь его взгляда, а ловишь – там ни добра, ни огня. Только немой укор.

Когда за "люблю" ты получишь пощечину,  поймешь, что такое боль.

Ты не боишься пустого зала? К лицу ли костюм, идет ли чужая роль?

Что загрустила, девочка? Улыбайся, пока тебе улыбается твой король.

Часть семнадцатая

Себастьян возвращался домой в растрепанных чувствах. И причиной тому была не только вакханка – и почему она не дала поцеловать ногу, жалко ей, что ли? – но и другие мысли. Например, вот такая. Где ему теперь искать красавчика (Себастьян не мог пересилить себя – произносить темное имя служителя культа Равновесия казалось ему святотатством, а это «Великий» звучало напыщенно и смешно)? А если он уже уехал? Или того хуже – вернулся в замок князя? Вечерело, а после заката появляться там небезопасно… может, есть способ как-нибудь позвать его? Так, как это делают вампиры – зовут друг друга, и так, как зовет свое дитя создатель? Увы, Себастьян не умел этого делать, потому что Великая Тьма даровала ему темную жизнь с рождения. Он брел по дороге, шел медленно, еле волоча ноги, и размышлял о том, хочет ли возвращаться домой, только у дверей вынырнул из своих мыслей. И понял, что его ждет сюрприз.

Изабель дома не было (впрочем, он и не надеялся ее тут увидеть). Но была Грета. И не одна, а – кто бы мог подумать? – в компании того, за кем Себастьян готовился поехать хоть в замок князя, но найти. Грета сидела у кухонного стола, а красавчик стоял у нее за спиной и… обнимал ее за плечи! Мало того – хозяйка сидела, закрыв глаза, а на ее лице читалось такое неземное блаженство, будто она путешествует по райскому саду!

Несколько секунд Себастьян молча переваривал увиденное – эта сцена его так поразила, что он даже затаил дыхание – а потом негромко позвал:

– Великий?

Великий и бровью не повел, даже не посмотрел на него – все его внимание было сосредоточено на видимой только ему точке на стене. Грета тоже не шелохнулась. Нет, он, конечно, желал ей счастья и достойного мужа, но это уже чересчур! Неплохо устроился: сначала – хлопоглазка-попрошайка украшений, потом – вакханка, дальше – смертная. И после этого кто-то еще говорит о тяжелой судьбе служителей культа Равновесия! Он бы сам не отказался от такой тяжелой судьбы . Интересно, а княгиня Виргиния строит ему глазки? Он был уверен – еще как строит.

– Ну, вот и все. Как вы себя чувствуете?

Судя по выражению ее лица, очень хорошо! Оказывается, красавчик еще и врач…

– Удивительно. Голова не болит… совсем! – Грета осторожно ощупала лицо. – Не знаю, как вы это сделали, молодой господин, но я перед вами в долгу…

Возраст темных существ можно было точно определить до того момента, пока они не переступали тысячелетний порог. Потом оставалось разве что предполагать. Но молодой господин свою первую тысячу уже точно разменял. Он взял свою дорожную сумку и, порывшись в ней, извлек на свет сверток из белой ткани.

– Возьмите. Эту траву нужно заваривать каждый вечер. Тут хватит на неделю – как раз. Если приступы головной боли по вечерам продолжат преследовать вас, то мне придется вернуться, даже если я буду на другом конце света.

Они обменялись улыбками, а потом красавчик погладил Грету по щеке – и этот жест заставил Себастьяна позеленеть от злости.

– Вам нужно отдохнуть, – сказал он ей с заботой. – Обещаю – вы будете видеть только хорошие сны.

– О нет, нет! Я должна накормить вас – как же вы уйдете голодным? – спохватилась Грета.

– Я не голоден, но не отказался бы от стакана воды. Думаю, Себастьян мне поможет. Добрый вечер, Себастьян.

Эльф вздрогнул – до того неожиданным оказалось это обращение.

– Себастьян! – Грета повернулась к нему. – Как тихо ты вошел! Ты напоишь молодого господина? И, пожалуйста, проследи за тем, чтобы он что-нибудь съел. Ему нужно перекусить перед дорогой.

Себастьян уже хотел задать вопрос «приходила ли домой Изабель», но Грете, судя по всему, было не до вопросов. Она еще раз вежливо улыбнулась Великому , потом – ему, и направилась в сторону спальни.

– Я действительно не голоден.

– Возьми, Великий.

Гость взял большую чашку с водой и поблагодарил вежливым кивком. Себастьян заметил на тыльной стороне его правой ладони рисунок, выполненный хной: крохотная виноградная гроздь. Ну конечно. Вакханка. При мысли о ней его щеки приобрели привычный пунцовый оттенок. Что за глупая привычка – оставлять на мужчинах свои знаки?..

– Хлопоглазка-попрошайка украшений – моя сестра, а не подруга, – снова заговорил красавчик. – Княгиня Виргиния строит глазки не только мне, но и остальным гостям, которые появляются в замке князя. Насчет Греты, думаю, ты все понял. Ну, а что до вакханки – думаю, ты догадываешься, чем мы занимались. Почему ты не спросил об этом у самой Лоры? Ты ведь был у нее сегодня, так?

Себастьян стоял, открыв рот, и не зная, как реагировать на эту внезапную откровенность. Он и забыл, что эти существа умеют читать мысли…

– Это хорошо, что ты не согласился пойти на праздник в честь полнолуния, – продолжил красавчик, доставая из кисета с табаком уже свернутую папиросу. Он говорил так, будто они вели полноценный диалог. – Твое место не там.

Повисла пауза, во время которой Себастьян смотрел в пол и старательно тер его носком мягкой туфли.

– Я решил ответить на все вопросы сразу. Во-первых, для того, чтобы объяснить тебе, что ревность глупа, даже если у нее есть причина. Во-вторых, потому, что я тебе доверяю.

Наконец, эльф медленно поднял глаза и увидел, что его собеседник… улыбается . Не холодно и высокомерно, а почти по-отечески. Улыбка до неузнаваемости изменила его лицо: теперь он выглядел почти человеком.

– Великий… – выдавил из себя Себастьян. – Мне нужна помощь.

– Я знаю.

Продолжать он, похоже, не собирался.

– Князь и Изабель… – предпринял очередную попытку сказать что-то вразумительное эльф.

– Князь и Изабель. Что ты думаешь об этом?

– Но ведь… он не может. Виргиния… она больна. Он не может оставить ее. Это ведь его дитя.

Улыбка исчезла с лица красавчика так же незаметно, как появилась. Теперь на Себастьяна снова смотрел служитель культа Равновесия: оторвет голову одним щелчком пальца, если позволишь себе хотя бы одно неправильное слово или подумаешь о том, чтобы нарушить какой-то закон. Ну и ну. Может, ему почудилось? Разве каратели умеют улыбаться?..

– Она не больна .

– Как – не больна? Но ведь он… приносит ей…

– Она не больна, – терпеливо повторил Великий . – Можешь мне поверить. Я не один век лечу темных существ – в том числе, и обращенных. Ее болезнь называется «страх потерять источник внимания ». Ради этого она готова разыграть любой спектакль.

– И ты не сказал об этом князю?

Себастьян пожалел, что не прикусил язык – уж слишком нагло это прозвучало – но красавчик, похоже, не злился. Лицо у него было такое непроницаемое, что даже стадо волшебников не смогло бы сказать, что он чувствует и о чем думает. Он в очередной раз затянулся папиросой и с наслаждением выпустил дым. Себастьян потянул носом воздух. Похоже на гвоздику и еще что-то мятное.