Интерлюдия вторая

Себастьян

Моя музыка, моя жизнь в другом теле – ни выдохнуть, ни вдохнуть.

Как посмотрит в окно луна, дожидаюсь солнца: равно мне не уснуть.

Шел по прямой дорожке – так нет же, понес черт на скользкий путь.

Умирать, воскресать, разбиваться, рождаться, надеяться и тонуть.

Кто тебя выдумал, и как звали ангела до того, как он стал тобой?

Сотни лестниц пройти, переплыть океан, возвратиться опять домой

И бояться дышать, не спугнуть это чудо, волшебный ночной покой.

И смотреть, как ты спишь, улыбаясь луне и сама становясь луной.

Твои волосы пахнут летом: феи вплетают в них россыпь звезд.

Что же снится тебе, душа моя, королева, царица чудесных грез?

Ты слушаешь пение ветра и отголоски далеких ушедших гроз,

А поутру открываешь глаза, понимая: все это не всерьез.

Кто тебе дал имя – мед для моей души, яд для моей души?

И как же мне жить без сердца? Попробуй-ка, расскажи!

И поспеши до рассвета, прошу тебя, жизнь моя, поспеши.

Часть девятая

– Ты уже который день ничего не ешь, мой мальчик. Не заболел ли ты?

Грета поставила на стол деревянную миску с вареной картошкой, подошла к сидевшему рядом с Клаусом Себастьяну и погладила его по волосам. Маленький брат Изабель отсутствием аппетита не страдал, и эльф без раздумий отдал ему свою порцию.

– Нет, Грета. Просто устаю как последний черт. Этот аптекарь меня совсем загонял.

– Не говори такие слова при детях .

Себастьян поднял голову от пустой тарелки – впервые за этот вечер. Грета волновалась – в ее темных глазах без труда читалась тревога. У нее не было своих детей, и он уже давно занял в маленьком личном мире одинокой женщины место сына.

– Извини. Ну, правда. У меня все хорошо.

Он лгал. И, насколько мог припомнить, еще ни разу не опускался до лжи за все те года, которые прожил в этом доме. На долю Греты выпало достаточно страданий: родители, умершие от странной болезни, любимый муж, погибший на какой-то – она мало рассказывала ему об этом – войне. Себастьян считал своим долгом защищать ее и заботиться о ней. И был уверен: она заслуживала правды. Но что он мог сказать сейчас? Признаться, что влюблен в Изабель? Время для признания – лучше не придумаешь: она сидит напротив него. Или рассказать о том, в кого влюблена она ? Уж лучше солгать. Кроме того, он не лгал, а просто не говорил всей правды. И хорошо, что не говорил. У Греты бы разорвалось сердце, если бы она это услышала. Брат с сестрой жили в их доме несколько дней, а она уже относилась к ним как к членами семьи. Она была заботливой женщиной с доброй душой. Как жаль, что именно на долю таких людей выпадают самые ужасные страдания.

А Изабель, как назло, этим вечером была очаровательна – такой красивой Себастьян еще никогда ее не видел. Грета купила ей нежно-васильковое платье, и девушка, тут же примерив новый наряд, пришла в восторг. Волосы она заплела белой шелковой лентой; пара непослушных прядей постоянно выбивалась из прически, и Изабель время от времени поправляла их небрежным жестом. Ее глаза блестели, щеки заливал нежный персиковый румянец, она улыбалась. Как бы легко ему жилось, не знай он, кому адресована ее улыбка, и о ком она думает!

Теперь Себастьян горько жалел о минутной слабости: он вернул священнику кинжал из храмового серебра, и князь остался жив. Только один удар – и он бы покончил с этим! А даже если бы он и заплатил за свой поступок – что бы произошло? Конечно, убийство темного существа должно караться смертью – это понимал любой. Но неужели эти Великие так слепо следуют букве закона, что не способны даже на минимальное проявление чувств и понимание? Сейчас Себастьян от всей души желал тому красавчику – как он там себя назвал, Винсент? – полюбить смертную женщину. Не свою бессмертную сестричку, эту хлопоглазку и попрошайку украшений, а человека ! И чтобы он страдал точно так же, как он. Хотя вряд ли он будет страдать. Эти существа просто приходят и берут то, что им нужно: уверены, что им принадлежит все в двух мирах.

Себастьян думал, что может попросить помощи у Мораны – женщины, с которой жил отец Дамиан. Женщины. Нет, она была женщиной, но язык не поворачивался называть это создание именно так. Вампиры, уже давно отказавшиеся от крови, питающиеся человеческими эмоциями, спокойно разгуливающие под солнцем. Незнакомцы. Когда Себастьян впервые увидел Морану, он еще не знал этого слова. Но он сразу понял, что перед ним необычное существо. О, ее запах! Странный коктейль: страх, свобода и желание. Никто не мог пройти мимо нее, не обернувшись, все провожали ее взглядом, хотя она всегда носила мужской костюм, коротко стригла волосы и двигалась как мальчишка, но не как женщина.

Любой мужчина городка отдал бы все золото мира ради того, чтобы провести с ней хотя бы одну ночь. Да что там. Себастьян тоже когда-то об этом думал, хотя стоило ему поймать себя на таких мыслях – и он мучительно краснел. Его сердце замирало, стоило им столкнуться на рынке. Он переставал дышать, когда ловил на себе холодный взгляд Мораны, хотя смотрела она не на него, а куда-то вдаль. Вероятно, когда-нибудь он сошел бы с ума – Великая Тьма видит, ему оставалось недолго – и бросился бы в эту пропасть.

Морана одинаково пугала и притягивала его. Она жила на грани и кидалась то в одну, то в другую сторону: из жестокости в заботу, из ненависти в любовь, из боли в удовольствие. И не просто делала шаг, а потом возвращалась на место: она падала в омут, погружалась с головой, опускалась до самого дна, чувствовала, что воздух в легких заканчивается, задыхалась и умирала – и только потом поднималась на поверхность. Каково было отцу Дамиану рядом с ней? От таких мыслей он краснел еще больше и старался побыстрее переключиться на что-то другое.

Себастьян не знал деталей произошедшего когда-то между князем Гривальдом и Мораной. Понимал только одно: они расстались не в лучших отношениях, и она не горит желанием его прощать. Что бы произошло, явись он к Моране со словами: «Князь не угодил нам обоим?». Если Незнакомка будет в хорошем настроении, то рассмеется ему в лицо и предложит уходить подобру-поздорову. А если в плохом? Даже Великая Тьма не скажет ему, в какой канаве он найдет свою разнесчастную голову.

Изабель заговорила с Себастьяном за секунду до того, как он успел поймать себя на мысли, что смотрит на нее в упор уже несколько минут.

– Что такое, Ян? – Так его когда-то называла мать, и до Изабель он никому не позволял произносить это вслух. – Ты на самом деле странно себя ведешь. Уж не влюбился ли ты?

Вместо ответа Себастьян поднялся из-за стола и ушел в направлении спальни, даже не пожелав присутствующим спокойной ночи. Грета проводила его обеспокоенным взглядом.

– Завтра поговорю с ним, – пообещала Изабель. – Готова поспорить на что угодно: он встретил на рынке какую-то красавицу и теперь грезит о ней наяву днем и видит во сне по ночам.

– Хорошо бы так. – Грета посмотрела на Клауса. – Ешь, мой хороший. Посмотри, как ты исхудал за время дороги. Теперь ты всегда будешь есть досыта!


Луна уже давно поднялась, Изабель успела рассказать брату две сказки вместо одной, но маленький Клаус и не думал засыпать. Большие и внимательные глаза цвета неба задумчиво смотрели куда-то в направлении окна. Если он о чем-то и думал, то рассказывать о своих мыслях не торопился.

– Послушай, тебе пора спать, – сдалась девушка. – И мне тоже.

– Князь плохой , Белла.

Она почувствовала, как ее сердце сжала ледяная рука. Как она не любила, когда он начинал говорить с ней таким тоном! И только потому, что что-то внутри подсказывало: он не ошибается. Он может видеть вещи, которых не замечают другие. Порой ей казалось, что он умеет читать мысли – так тонко он чувствовал ее настроение и состояние окружающих.

– Плохой, очень плохой, – повторил Клаус. – Он темный . А Себастьян – светлый .

– Ну да, у Себастьяна светлые волосы.

– Они по-разному пахнут .

Изабель пожала плечами, давая понять, что не улавливает сути. Клаус приложил маленькие пальчики ко лбу.

– Это не тот запах, который ты чувствуешь носом. Это другой запах… он идет из головы. Не знаю, как объяснить.

– И что же, у меня тоже есть запах?

Он медленно покачал головой.

– Нет. У людей такого запаха нет. Только у некоторых. Такой есть только у отца Дамиана – и больше я таких людей не встречал. А у них есть.

– У них – это у кого?

Пальцы снова прикоснулись ко лбу.

– Я сам не понимаю. Но они не люди. Они другие . Себастьян – он почти человек. А князь – совсем не человек. Такие, как он, когда-то были людьми, но потом с ними что-то произошло – и они изменились.

Изабель закивала. Этот разговор был ей неприятен, но она решила, что он утомит Клауса, и тот уснет.

– И что же, эти другие бывают темные и светлые?

– Нет, – глубокомысленно покачал головой Клаус. – Они бывают разные. Вот, например, Морана – жена священника – одновременно и темная, и светлая. Она и хорошая, и плохая… не знаю, как объяснить. Но чаще всего она, как и князь, плохая . И опасная. Чудовища боятся ее, потому что она живет рядом с нами, а поэтому не приходят. Но когда мы жили в родительском доме, они приходили ко мне каждую ночь…

Изабель вздохнула. Она хорошо помнила, как брат донимал всех разговорами о чудовищах. Вот пыльные шарики с острыми когтями и зубками прячутся под кроватью, вот кто-то скрывается в углу…