– Да брось. По нему все сохнут. Боятся до ужаса – и сохнут. Черт их поймет, этих женщин.

– Как по мне, он ничем не отличается от других людей, – неуверенно заговорила Изабель.

– Людей ! – Себастьян поднял руку в жесте отчаяния. – Когда-то он был человеком, сестрица Изабель. Давно. Триста лет назад.

Она вытянулась на стуле и широко распахнула глаза.

– Замок, в котором он живет – тут, недалеко, на лошади можно добраться быстро – не один век принадлежал богатому княжескому роду. Он родился здесь, и тут же родились его братья и сестры. Однажды ночью на замок напали разбойники и убили всех, включая самого Гривальда. По крайней мере, думали, что убили – ведь все простыни на его кровати были залиты кровью, вот разбойники и ушли, решив, что с ним покончено. Он самым старшим ребенком в семье, на тот момент ему не исполнилось и двадцати пяти. Три дня и три ночи разбойники пировали, уничтожая хозяйские запасы еды и вина. А утром четвертого дня в замке нашли их тела. Много тел – и ни одной капли крови. Они были полностью сухими. Ну, как… мертвые высохшие мухи .

Сказав это, Себастьян поднял глаза к потолку – видимо, оценивая уместность сравнения.

– Что с ними случилось? – поинтересовалась Изабель.

– Никто так и не узнал. Никто из людей . В замке также обнаружили тела хозяев. Все тела – кроме молодого князя, так Гривальда называли в округе.

– Его забрали вампиры ! – завопил Клаус.

– Тише, глупый! Грету разбудишь!

Мальчик испуганно зажал рот ладонью.

– Его действительно забрали вампиры, – продолжил Себастьян. – И они же расправились с разбойниками. То был небольшой, но сильный вампирский клан. Они редко причиняли людям вред, но если кто-то причинял вред им , или, по глупости своей, объявлял войну, то они вели себя беспощадно. Их вожаком был сам Вильгард, и к тому времени он прожил на свете уже не одну сотню лет. Когда-то он воевал в рядах викингов, и они прозвали его Великим Вильгардом, потому что в смелости и ярости ему не было равных. Замок находился на их территории, равно как и деревни, в которых они обычно искали еду . Поняв, что крестьяне разбегутся, узнав об ужасных событиях, вампиры решили, что не позволят разбойникам здесь хозяйничать и убили их. А Гривальда, который к тому времени, как ни странно, был еще жив – его раны оказались не смертельными, хотя он потерял много крови – Вильгард забрал с собой. Он давно мечтал о сыне: и вот он его обрел.

– Он превратил его в вампира! – ахнула Изабель. – Но ведь… вампиров… не бывает ?

– Может, и не бывает. Но только через несколько десятков лет князь Гривальд снова появился в наших краях. Как видишь, он до сих пор молод – будь он человеком, смерть давно настигла бы его. Вместе с ним в замок приехало несколько слуг и красивая черноволосая женщина. Это его… жена . С тех пор князь Гривальд почти не выезжает за пределы замка. Он не может выехать.

Маленький Клаус ковырял в тарелке остатки своего ужина.

– Почему? – спросил он.

– Когда Гривальд жил вместе со своим отцом и остальными вампирами, то Вильгард хотел обручить его с женщиной из другого клана. Но Гривальд был своенравен… в отличие от остальных вампиров клана, которые подчинялись воле вожака, он делал то, что хотел, а отец закрывал на это глаза, потому что любил его. Однажды он встретил женщину по имени Виргиния и полюбил ее, а потом обратил . Сделал вампиром. Вильгард кричал, угрожал и уговаривал сына, но все было напрасно. И тогда он проклял его. Он сказал ему, что Гривальд вернется в замок своего первого отца и не сможет покинуть его до тех пор, пока не умрет женщина, которую он любит. А после того, как она умрет, он будет свободен. Но больше никогда не сможет полюбить.

Изабель прижала ладони к груди.

– Как же? Это жестоко!

Себастьян пожал плечами.

– Жизнь – жестокая штука, сестрица Изабель.

– Как категорично ты судишь о жизни! Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – ответил он с дерзкой улыбкой.

– И всего-то? – рассмеялась девушка.

– Мне уже очень давно восемнадцать, – уточнил Себастьян. – А теперь отправляйтесь спать. Пока страшные сказки не начали сбываться. До рассвета еще далеко.


Часть вторая

Дьявол – вот кем был тот, кто даровал мне такую хорошую память. Я успел изучить лицо каждого из этих людей до мельчайшей черточки. Их запах – гадкий и тошнотворный, все же хорошо, что я кормлюсь не здесь – преследует меня даже днем, тогда, когда я забываюсь сном. И как они отвратительно покорны! Как опускают глаза всякий раз, когда мы появляемся на площади! Вот вещь, которая вызывает во мне страшную ненависть, идет ли речь о светлых или о темных существах. Покорность! Страх и покорность. Они боятся всего – темноты, смерти, но вместе с тем дрожат от ужаса, если кто-то предлагает им самый драгоценный в двух мирах подарок: вечную жизнь. Не встречал еще ни одного смертного и почти ни одного бессмертного, кто бы ничего не боялся. Люди готовы сделать все, что угодно, сказать все, что угодно, солгать единожды, продолжать лгать до конца своих дней, встать на колени – лишь бы прожить остаток своей жизни в спокойствии и с миром в душе. С каждым годом я все лучше понимаю, почему мои братья так относятся к людям.

Братья! Смешно! Братья по крови? Братья по клану? Какое родство нас связывает? У меня нет братьев по крови, давно нет братьев по клану. У меня никогда не было настоящих братьев по клану. Не хочу называть этим словом тех, чье родство мне кто-то навязал. Да и клана у меня уже давно нет. Изгнанник. Вот кто я. Один в огромном замке, каждый угол которого успел изучить за все эти десятилетия – и ни души кругом. И Виргиния, которая скоро оставит меня, я чувствую , что ей осталось недолго – и тогда я буду абсолютно одинок.

Сколько вечеров я провел в этом кабинете, бесцельно глядя на нетронутые письма или выводя пером редкие строки дневника? Кажется, закрой я глаза – и смогу воссоздать каждую мелочь. До комочка пыли в одном из углов, до крохотной трещины на потолке. Что уж говорить о портретах, которые украшают стены? Говорят мой отец – тот отец – любил портреты. Их здесь много. Моя мать, рыжеволосая красавица в пышном платье из темно-синего бархата. Братья и сестры – вместе и по отдельности. Сам отец в рыцарских доспехах. Мой портрет. Я как две капли воды похож на отца: те же черты, та же посадка головы, только глаза – от матери. Сколько мне здесь? Пятнадцать? Восемнадцать? Мне было почти двадцать пять тогда, когда я… стал тем, кем стал . Получил темную жизнь? У меня язык не повернется назвать это жизнью . Каждый вечер я открываю глаза и молю Великую Тьму о том, чтобы она даровала мне покой… Но я так молод по темным меркам, что глупо даже думать о смерти. Уверен: мне предстоит долгая, очень долгая жизнь. Вполне достаточная для того, чтобы изведать все глубины Ада .

Иногда меня посещают странные, почти человеческие желания. Например, мне хочется взглянуть в зеркало. В обычном стекле я не найду даже намека на свое отражение, если же амальгама будет изготовлена из храмового серебра, смогу разглядеть свой темный облик, но и понятия не имею, как теперь выгляжу в глазах людей. Говорят, некоторые вампиры специально заводят зеркала из храмового серебра и подолгу любуются собой. Глупцы! Сколько времени можно провести, изучая свою внешность? Да и какой смысл в этом занятии? Мы – такие, какими нас создали, и Великая Тьма не изменит нашего облика, даже если мы очень захотим. Это людям свойственно гипнотизировать свое отражение. И немудрено: их красота увядает за считаные годы, им хочется запечатлеть в памяти молодость.

– Ты до сих пор здесь? А я-то думала найти тебя в библиотеке.

Руки Виргинии легли мне на плечи, отвлекая от мыслей. От нее пахло свежей кровью. Прекрасный, райский запах – так может пахнуть только кровь крошечного невинного существа. Запах, который напоминал мне о том, как низко я пал. Что может быть хуже, чем… не хочу даже думать об этом. Но что оставалось делать? Она бледнела день ото дня, становилась все слабее, проводила в кровати долгие часы. Что еще могло ей помочь, если не кровь младенца? Хорошо, что она нуждается в ней так редко, иначе бы я этого не пережил. Как часто я думал о том, что ей шел уже второй век, и мне давно следовало отпустить ее – именно так поступает каждый создатель. Что мне следовало научить ее охоте: зачаровывать жертв, оставлять их в живых – словом, передать все умения, которыми должен владеть взрослый вампир, а потом благословить и освободить. Но я не мог найти в себе сил и сказать короткую фразу.

Я долго кормил ее своей кровью – в разы дольше, чем это делают мне подобные. Она питалась жертвами, которых приводил ей я. Может, я слаб. Может, я глуп. Может, я просто неопытен – как ни крути, а двухсотлетний вампир мало что понимает в таких вопросах, даже если это высший вампир, и даже если его создателя чтят как полубога. Но она нуждалась во мне! А сейчас нуждается еще больше. Что было бы, отпусти я ее раньше? Она бы умерла! Впрочем… скоро она умрет у меня на руках. И неизвестно, что хуже – перенести смерть своего создания, когда оно далеко и уже начало самостоятельную жизнь, или находиться рядом и видеть, как оно угасает.

Если бы я понимал что-то в темной медицине, то, вероятно, смог бы дать ей подходящее лекарство. Но вокруг меня не было врачей. Точнее, был… один . Странно, что есть кто-то из Великих, кто еще не забыл дорогу сюда. И почему-то меня не удивляет, что это именно он. Если я – изгнанник поневоле, то он сам выбрал этот путь. Даже свои считают его чужаком. Приходит, когда хочет, уходит, когда хочет, иногда и словом не обмолвится. Перемещается по миру, как перекати-поле, нет ни одного места, в котором бы он оставался надолго. Он сам себе место и сам себе дорога – и, похоже, это его устраивает.