Сара Аллен - Садовые чары

Его губы медленно коснулись ее губ, и по коже ее разбежались теплые мурашки, как от коричного масла. Значит, вот как это бывает? Гм. Не так уж и противно. Он чуть наклонил голову, и ее охватило какое-то странное щекотное чувство. Оно появилось из ниоткуда и распространилось по всему телу. Клер изумленно ахнула, губы ее приоткрылись, и тут-то она утратила власть над происходящим. Его поцелуй стал более требовательным, его язык проник к ней в рот, и в ее мозгу разом пронеслись миллионы горячечных образов. Эти образы родились не в ее, а в его воображении – слившиеся в единое целое обнаженные тела, сплетенные руки, совместные завтраки, долгие годы друг рядом с другом. Откуда взялся этот упоительный морок? Господи, но до чего же это было приятно! Ее руки внезапно очутились в тысяче мест сразу: они прикасались к нему, цеплялись за него, притягивали ближе. Он прижал ее к фургону с такой силой, что едва не оторвал от земли. Это было невыносимо, ей казалось, она умирает, но от одной мысли о том, что это безумие может прекратиться, что этот мужчина, этот невероятный мужчина отпустит ее, у нее разрывалось сердце.

Прежде она задавалась вопросом, что будет, если он ее поцелует: уменьшится ли от этого ее нервозность, ее томление, или станет только еще хуже? Оказалось, что он впитал все это, словно энергию, а потом отдал назад, обогревая ее. Вот это открытие!

В ее сознание медленно проникли свистки и улюлюканье; она отстранилась и увидела группку подростков, щелкающих языками и ухмыляющихся.

Клер проводила их взглядом через плечо Тайлера. Он не сдвинулся с места. Он тяжело дышал, с каждым вздохом его грудь касалась ее груди, которая вдруг стала такой чувствительной, что это почти причиняло ей боль.

– Отпусти меня, – сказала она.

– Вряд ли получится.

Клер отпихнула его и выскользнула из его объятий. Его шатнуло вперед, как будто он не держался на ногах. Она поняла почему, когда попыталась забраться на водительское сиденье и с трудом сделала это. Ее охватила такая слабость, словно она много дней ничего не ела и много лет не двигалась.

– И все это из-за одного поцелуя. Если мы когда-нибудь займемся любовью, мне придется приходить в себя целую неделю.

Он с такой легкостью рассуждал о будущем! Те образы, которые она уловила, были такими яркими. Но она не могла ввязаться во все это, потому что потом оно неминуемо должно было закончиться. Такие вещи всегда заканчиваются. Нельзя принять это удовольствие, потому что потом она всю оставшуюся жизнь будет тосковать по нему, расплачиваться за него.

– Оставь меня в покое, Тайлер, – сказала она; он с трудом отодвинулся от фургона, грудь у него все так же часто вздымалась и опадала. – Не нужно было этого делать. И больше такое не повторится.

Клер уселась в свой фургон и сорвалась с места, помчалась, то и дело наталкиваясь на поребрики и проезжая на красный свет.

В позапрошлом столетии Уэверли были семейством богатым и уважаемым. Когда благодаря череде неудачных вложений денег они лишились своих капиталов, Кларки втайне торжествовали. Кларки были богатыми землевладельцами; на их обширных землях произрастал лучший хлопок и самые сладкие персики. Уэверли не могли тягаться с ними в богатстве, но зато они были выходцами из загадочного старинного рода из Чарльстона, которые построили себе дом в Бэскоме и всегда держались лучше, чем этого ожидали Кларки.

Когда известие о бедности Уэверли достигло женщин Кларк, те на радостях устроили небольшую вечеринку с танцами в бледном свете месяца. А потом, мня себя благодетельницами, принялись носить Уэверли побитые молью шарфы и безвкусные пироги, в которые недоложили сахара. На самом деле они втайне надеялись увидеть, как без слуг некому больше натирать в доме полы и как голо стали выглядеть комнаты после того, как из них вынесли почти всю мебель.

Это прапрапрабабка Эммы Кларк, Риси, соблазнилась яблоками с заднего двора Уэверли, что и положило начало затаенной вражде двух семейств. Женщины Уэверли в штопаных-перештопаных платьях и с растрепанными волосами, которые выдавали бесплодные попытки убрать их в прическу без помощи камеристок, пожелали показать гостьям цветы, потому что садоводство было единственным, в чем им удалось преуспеть без помощи слуг. Риси Кларк обуяла зависть, потому что их собственный сад не шел ни в какое сравнение. По всему саду валялись яблоки, сочные и аппетитные, и она втихомолку набила ими карманы и ридикюль и даже затолкала несколько штук себе за пазуху. Уэверли ничем не заслужили такого обилия изумительных яблок – яблок, которых они и в рот не брали. К тому же яблоня словно хотела, чтобы Риси отведала яблок: они подкатывались ей прямо под ноги.

Вернувшись домой, она отдала яблоки поварихе и приказала сделать из них яблочный джем. Вскоре после этого всем до одной женщинам Кларк стали сниться такие захватывающие эротические сны, что они начали с каждым утром просыпаться все раньше и раньше исключительно ради того, чтобы съесть на завтрак тост с яблочным джемом. Как оказалось, самые главные события в жизни всех женщин Кларк были так или иначе связаны с сексом, что едва ли стало бы неожиданностью для их мужей, благодаря этому слишком многое прощавших и слишком многое позволявших своим женам.

Однако яблочный джем совершенно неожиданно подошел к концу – а с ним и эротические завтраки. Повариха сделала новый, но это было уже не то. Риси поняла, что все дело в тех яблоках, яблоках Уэверли, и ее обуяла нечеловеческая зависть. Она решила, что яблоки дарят эротические сновидения каждому, кто их ест. Ничего удивительного, что у этих Уэверли всегда был такой самодовольный вид. Несправедливо, просто несправедливо, что у них было такое дерево, а у Кларков нет.

Признаться родителям в том, что сделала, она не могла. Узнай кто-нибудь, что она совершила кражу, тем более у совсем недавно обедневшей семьи, это покрыло бы ее несмываемым позором. Поэтому, дождавшись глубокой ночи, Риси выбралась из постели и прокралась к дому Уэверли. Ей удалось взобраться на ограду, но она зацепилась подолом за острые верхушки и полетела вниз. Остаток ночи она провисела вверх тормашками на прутьях ограды, где наутро ее и обнаружили Уэверли. Были вызваны ее родители, после чего при помощи Финеаса Янга, самого сильного мужчины в Бэскоме, ее сняли с ограды и незамедлительно отправили подальше от города, к известной своей строгостью тетке Эдне в Эшвилл.

Там два месяца спустя она и провела самую незабываемую в жизни бурную ночь с одним из конюхов. Именно ее Риси видела во сне, после того как отведала яблочного джема. Она решила, что это судьба. Ради такого головокружительного романа можно было потерпеть даже ненавистную тетку Эдну. Однако через несколько недель ее застукали с ним в конюшне и в спешном порядке выдали замуж за угрюмого старика. С тех пор она никогда больше не знала ни счастья, ни сексуального удовлетворения.

Вину за все произошедшее она возложила на Уэверли и, уже будучи дряхлой старухой, взяла в привычку каждое лето приезжать в Бэском, чтобы поведать всем детям Кларк, как дурно и эгоистично со стороны Уэверли единолично пользоваться плодами волшебного дерева.

И эта обида осталась жить в семействе Кларк на многие-многие годы, даже когда причины ее давным-давно позабылись.

На следующий день после празднования Четвертого июля Эмма Кларк попыталась прибегнуть к испытанному кларковскому способу получить желаемое. В то утро они с Хантером-Джоном занимались любовью с таким пылом, что подушки слетели с кровати, а простыни выбились из-под матрасов. Если бы не включенное радио, их наверняка услышали бы дети. Хантер-Джон, обессиленный и разомлевший, нежился в постели, и Эмма, естественно, попыталась завести разговор о Сидни. Ей хотелось, чтобы он увидел, насколько сексуально выглядит она, Эмма, в особенности по сравнению с постаревшей Сидни в ее клетчатых шортах, на что она не преминула обратить внимание Хантера-Джона. Однако тот наотрез отказался обсуждать Сидни и сказал, что она больше не имеет к ним никакого отношения.

С этими словами он встал с постели и отправился в душ, и Эмма закусила губу, чтобы не расплакаться. Она была в смятении, поэтому сделала единственное, что пришло ей в голову.

Она позвонила матери и разрыдалась в трубку.

– Ты сделала, как я велела, и не пустила Хантера-Джона на праздник. Это было правильно, – сказала Ариэль дочери. – Но затевать разговор о Сидни сегодня утром было большой ошибкой с твоей стороны.

– Но ты же сама сказала, нужно сделать так, чтобы он сравнил нас, – всхлипнула Эмма, лежа в постели в обнимку с подушкой, когда Хантер-Джон уже ушел на работу. – Как мне этого добиться, не упоминая о Сидни?

– Ты не слушаешь, что я говорю, золотко. Я устроила эту вечеринку, чтобы он мог сравнить Сидни с тобой, когда Сидни подносила тарелки, а ты была хозяйкой бала. Этого было достаточно. Ради бога, не вздумай повторить это снова.

У Эммы голова шла кругом. Ее мать превосходно разбиралась во всех тонкостях мужской психологии, Эмма никогда не ставила это под сомнение, но все это было слишком уж сложно. Как ей справиться со всем этим? В какой-то момент Хантер-Джон неминуемо что-нибудь заподозрит.

– Ты ведь не позволила Хантеру-Джону приблизиться к Сидни после того, как он приходил поговорить с ней в «Уайт дор»? Это была еще одна большая ошибка.

– Нет, мама. Но не могу же я все время следить за ним! Как я могу ему верить? Откуда мне знать, что он не обманывает?

– Ни одному мужчине на земле верить нельзя, – заявила Ариэль. – Теперь все в твоих руках. Придется тебе потрудиться, чтобы удержать его. Купи себе что-нибудь новое и сексуальное, исключительно для него. Устрой ему сюрприз.

– Да, мама.

– Никому еще не удавалось отбить мужчину у женщин Кларк. Мы умеем сделать мужчину счастливым.

– Да, мама.

– Где Бэй? – спросила Сидни, входя в кухню. – Я думала, она помогает тебе.