Рэйчел, с бешено колотящимся сердцем, вскочила на ноги. «Господи, — думала она, — что я сделала не так?»

* * *

Домой она вернулась уже после десяти. Брайана не было. На холодильнике бабочкой-магнитом прижата записка:

«Ко мне зашел друг. Мы идем перекусить. Не жди.

P.S. Кастера я покормил».


Сразу сникнув, Рэйчел прижалась лбом к холодной белой эмали дверцы.

«Приди поскорей, — взмолилась она. — Ты сейчас так мне нужен. Именно сейчас. Пожалуйста. Никогда еще ты не был мне так необходим».

А разве вправе она от него этого ждать? Это же несправедливо! Сотни ночей он ждал ее, сидя один в пустой квартире. И сколько же раз, должно быть, вот также звал ее, а она все не шла?

Она еще раз перечитала записку.

«Друг? Но какой? Кто он, этот человек? Или, может, это она…» — пронеслось в голове.

Этим другом вполне может быть и Роза. Нет, решила она, отбрасывая подозрения. Смешно. Не может Брайан встречаться с Розой.

Он любит меня. «И женился он на мне, а не на ней».

«Да, — возразил язвительный внутренний голос, — но это было давно. Что, если за эти годы он изменил к тебе отношение? Что, если он сожалеет о своем выборе?» Рэйчел открыла кран с холодной водой на полную мощность, как будто напор бьющей воды мог заглушить ее мысли. Она поставила на плиту чайник: чашка чая лучше всего ее успокоит, решила она. Может быть, добавить немного меда с лимоном, как обычно делала мама, когда Рэйчел была маленькая и лежала в постели с больным горлом.

Когда же она в последний раз разговаривала с мамой? Неделю назад или даже больше? Раньше мама обычно звонила практически каждый день. Но в последнее время она, конечно, очень занята.

Рэйчел внезапно поняла, как сильно ей не хватает матери.

Они по-разному смотрели на вещи. По-разному думали, жили, одевались, вели себя. Но мама была тем единственным человеком, на которого Рэйчел могла положиться: она всегда будет любить ее, что бы ее дочь ни сделала.

Рэйчел быстро набрала номер.

— Дочка? — в голосе Сильвии удивление и радость, словно Рэйчел была давно потерянным другом и звонила, скажем, из Найроби («Неужели мы не разговаривали так долго?» — пронеслось в голове у Рэйчел). — Дорогая, я так рада, что ты меня поймала. Я уже убегала.

— Тогда не буду тебя задерживать, — Рэйчел была разочарована. Чистый эгоизм — ожидать, что мать ради нее все бросит.

— Не говори глупостей, Рэйчел. Это очередное благотворительное мероприятие по сбору средств. Если я и опоздаю, ничего страшного. Средства борьбы с раком они все равно не изобретут в ближайшие минуты. Я бы тебе и сама позвонила, но что-то с утра до вечера кручусь как белка в колесе. Утром в «Дэ. Дэ.», потом…

— «Дэ. Дэ.»?

— «Дизайнеры и Декораторы». Их салон на Третьей авеню. Самые замечательные обои и ткани… Дорогая, ты в порядке? Какой-то у тебя голос странный. Ты не заболеваешь?

Рэйчел рассмеялась.

— Нет. Я просто не привыкла к тебе такой, какая ты теперь.

— Теперь? — рассмеялась Сильвия. — Господи, до чего страшно звучит! Что, я настолько изменилась? Как на рекламных роликах, когда демонстрируют стиральный чудо-порошок, который меняет весь твой облик?

— По-моему, ты… — Рэйчел сделала паузу, подыскивая нужное слово, — стала счастливее. С тех пор как Никос попросил тебя заняться этим домом. Но я за тебя рада. Честно, — заверила она мать, хотя, если уж говорить честно, то Рэйчел ревновала мать к Никосу. Да и самой хотелось чувствовать себя такой же счастливой.

Почувствовав настроение дочери, мать тут же заметила:

— Что-то я не улавливаю в твоих словах особой радости… Это из-за Никоса? Тебе не слишком нравится, что в последнее время мы так часто видимся?

— Да нет, конечно. Никос мне нравится. И ты это знаешь. Он такой милый и без ума от тебя. Послушай, а ты с ним спишь?

— Рэйчел! — от возмущения Сильвия почти взвизгнула, но Рэйчел различила в ее голосе сдерживаемый смех. — Ты не перестаешь меня шокировать. Похоже, это входит у тебя в привычку. Так вот, чтоб ты знала, нет. Мы с ним просто друзья.

— Но друзья тоже иногда могут спать друг с другом.

— Если честно, я… Боже, он уже тут. Ждет меня внизу. Я тебе говорила, что он меня выводит в свет? В общем, мне надо бежать. Ты что-то хотела мне сказать?

— Нет, мама. Ничего особенного, — ответила Рэйчел, подумав про себя, что, в сущности, хотела бы поговорить с матерью обо всем.

Боже, как бы она хотела снова стать маленькой, забраться к маме на колени, прижаться головой к ее так сладко пахнущей и мягкой груди.

— Ну, тогда…

— Пока, мама. Развлекайся. Поцелуй за меня Никоса.

Повесив трубку, Рэйчел услышала, как свистит на плите чайник. Она налила кипятка в кружку и стал искать пакетик чая. Ей показалось, что в буфете пахнет затхлым. Сколько же она сюда не заглядывала и не обновляла своих запасов? И когда в последний раз готовила ужин?

Ей хотелось есть, но готовить сейчас что-нибудь было выше ее сил. Взяв кружку, она прошла в гостиную и включила телевизор. Все то же старье. Бесконечные отрывки из уотергейтских слушаний. Джон Дин в очках с роговой оправой, доверительно наклонившись, говорит что-то в микрофон. Сидящая позади него жена, Мо, кажется на редкость элегантной, а ее выдержке можно позавидовать. Платиновые волосы затянуты таким тугим узлом, что кажется, будто только это и помогает ей держаться на людях.

Ну как, спрашивается, может Рэйчел жалеть Мо Дин, такую красивую и наверняка здоровую? Ведь даже ее страдания кажутся специально придуманными, чтобы направить на нее огни рампы и немного пощипать нервы пришедших на представление зрителей.

Рэйчел подумала о судьбе Альмы Сосидо. Сколько людей вообще узнает о ней, не говоря уже о том, чтобы пожалеть эту несчастную? Сейчас, когда на экране мелькают кадры с Мо Дин, она лежит без сознания в неврологическом отделении на верхнем этаже больницы. Обширное кровоизлияние в мозг — таков диагноз. Скорее всего из коматозного состояния ей уже не выйти.

И никогда больше не подержать в руках своего ребенка. В животе у Рэйчел все сжалось.

«Твоя вина, — упрекнул ее безжалостный внутренний голос. — Тебе не нужно было давать тогда слова, что ты придешь к ней. Надо было проявить твердость. Зачем, ответь, ты это сделала?»

«Господи, скорей бы уж пришел Брайан, — подумала она. — Он сейчас мне так нужен!»

Рэйчел щелчком выключила телевизор и прошла вглубь квартиры. Рядом с их спальней — небольшая комната, в которой Брайан устроил себе кабинет. Вообще-то она предназначалась под детскую. Сейчас Рэйчел решила дождаться здесь Брайана: по крайней мере, окруженная дорогими для него вещами, она не будет чувствовать себя такой одинокой.

Рэйчел опустилась в глубокое кожаное кресло у письменного стола и поглядела на старенькую «смит корону». С этой машинкой Брайан не расставался с самого колледжа. «Она приносит мне счастье», — любит повторять он.

Рядом с машинкой в металлической корзинке — стопка отпечатанных страниц. Похоже, новый роман Брайана продвигается неплохо. Пожалуй, даже подозрительно быстро. Ведь он же, по существу, только недавно приступил к работе. Или просто она не в курсе, потому что занята по горло своими делами?

Сердце сжалось от горькой мысли о прошлом, когда Брайан работал над «Двойным орлом». Как близки они были тогда! Каждый день читала она все им написанное, делилась своими мыслями, делала критические замечания: это замечательно, а здесь вроде бы надо убрать лишние слова, мешающие понять суть дела. Бывало, они оба плакали, если какое-то место слишком больно задевало память о пережитом. Или, наоборот, принимались хохотать: так могли смеяться только побывавшие там люди, которые понимали, что такое настоящий черный юмор.

Куда же подевалась эта их былая близость? Неужели от нее ничего не осталось?!

Рэйчел автоматически вынула из машинки наполовину отпечатанную страницу и начала читать:

…Темно, но он нащупал рукой лестницу: его ладони ощущали тепло нагретых солнцем металлических перекладин. Солнце давно село, а они все еще хранят тепло. Луны не было, но свет из окон давал ему возможность, стоя на ступеньке лестницы, видеть и над и под собой. Да что там долго говорить, будь он проклят, если его глаза не различают даже Кони-Айленда, освещенного, как Рождественская елка. Лора уже ждала его в их маленьком «форте» на крыше, который они вместе соорудили еще в детстве. Две сигареты «Лаки Страйк», которые он стянул из стального ящичка, в котором отец носил на работу свой обед, торчали у него из нагрудного кармана рубашки. По одной на брата. Поднимаясь, он представлял себе, как все будет. Лора рядом с ним — ее плечо возле его ключицы… Босые ноги торчат из-под платья, которое ей мало. Ноги, такие длинные и темно-золотистые, словно кленовый сироп. Ему вдруг сделалось жарко, хотя тут, на верхотуре, его обвевал прохладный летний ветерок, приятно освежая шею. Он почувствовал внезапный приступ злости — злости на самого себя. Может, пора уже прекратить эти их свидания на крыше? Ему вот-вот стукнет четырнадцать, и он подозревает, что Лорин рот создан отнюдь не для того, чтобы отпускать остроты и курить украденные у его папочки сигареты…

Рэйчел выпустила страницу из рук. Ей стало холодно, словно где-то внутри нее открылась дыра, откуда вытекала кровь.

«Роза. Он пишет эту книгу о ней!»

Это была ее первая мысль. И вторая:

«Почему он мне ничего не сказал?»

Что бы все это могло значить?

Рэйчел задрожала. Ей стало страшно. Так страшно, как, может быть, не было страшно там, во Вьетнаме.

Часть III

Может вазу разбить взмах небрежной руки. Запах роз все равно сохранят лепестки.