В ее глазах стояли слезы безмерного облегчения, которому, казалось, она сама еще не в силах верить. А губы уже растягивались в непроизвольную улыбку.

— Дело в том, что права я получила всего пару месяцев назад…

11

Такого синяка Роза в своей жизни еще не видела — вернее было бы назвать его черняк, настолько он был черный, а припухлость размерами напоминала шарик, в который они с сестрой играли в детстве (от того, каким боком шарик к тебе поворачивался, зависела твоя судьба).

Сейчас, однако, Роза не нуждалась ни в каких предсказателях судьбы, чтобы понять, что же случилось и что еще ждет ее сестру. Та выглянула из приоткрытой на цепочку двери, и у стоявшей в обшарпанном полутемном коридоре Розы от злости буквально перехватило дыхание.

— Господи, Мария, что у тебя с глазом? — только и смогла она выговорить.

— Да-а, знаю, — протянула Мария, сбрасывая цепочку и пропуская Розу внутрь. — Это я готовлюсь сыграть главную роль в новой картине Хичкока. Уверена, он меня сразу возьмет… — И она невесело хохотнула.

При тусклом свете горевшей в прихожей лампочки все равно было видно, какая Мария худая — кожа да кости. Одета в какой-то выцветший затрапезный домашний халат, заляпанный следами детских смесей; сальные волосы липнут к вискам.

— Понимаю, как это глупо выглядит, — попыталась убедить сестру Мария. — Но я просто налетела в темноте на дверь. Ты можешь себе представить?

«Нет, — захотелось крикнуть Розе. — Не могу!»

Да и как в самом деле можно было верить ее словам? В прошлый раз… что там она говорила?.. Кажется, это была лестница. Да, тогда у Марии оказалась сломанной рука, и она уверяла, что в темноте оступилась и упала с лестницы. А перед этим она якобы поскользнулась, нечаянно наступив на игрушечную машину, разбила нос и сломала зуб. И, конечно же, по чистой случайности каждый раз ее Пит почему-то оказывался дома. Вернее, не почему-то, а потому что болтался без работы.

Однако сестре она не стала ничего говорить. Одного взгляда на ее здоровый глаз было достаточно, чтобы понять — она настроена самым решительным образом. Посверкивающий огонек как бы предупреждал: «Это наше семейное дело — как ко мне относится мой благоверный. Держи свою жалость при себе».

Роза вслед за сестрой прошла в гостиную — крошечную, заставленную мебелью комнату с облупившимися стенами. Перед телевизором, зажав в руке банку «будвайзера», развалился на стуле Пит. Бобби и Мисси играли на полу возле батареи.

— Так ты из-за этого звонила? — Роза инстинктивно подалась вперед, чтобы по обыкновению утешить сестру, но тут же остановилась, опустив протянутые было к Марии руки, когда увидела, что та сделала едва заметное движение назад.

— Что это? — И Мария прикоснулась пальцем к синяку под глазом, слегка поморщившись. — А, чепуха. С этим я и сама справлюсь. Слушай, может, ты хочешь кофе или еще чего-нибудь? Я бы тебе и поужинать предложила, но это тебе не «Уолдорф Астория». Гамбургеры с бобами, вот и весь ужин.

— Опять?! Господи, Мария, ты же знаешь, меня от них пучит, — пробурчал Пит, отрываясь от программы мультиков «Флинт Стоунз». — От этих чертовых бобов у меня столько газов, что в пору свою заправку открывать. — Он затрясся от смеха, радуясь собственной шутке, и повернулся к Розе. — Будь как дома, я все равно ухожу. Пойду перехвачу чего-нибудь у «Тони».

«Тони» было название местной пивнушки.

Мария метнула в его сторону недобрый взгляд и наклонилась, поднимая с полу маленького Гейба. Запрокинув голову, малыш орал, широко разинув рот, так что Розе были видны не только его четыре зубика и блестящие десны, но и миндалины.

— Что ты ему сделал? — прикрикнула Мария на Бобби, занятого сейчас с самым невинным видом разматыванием длинной, оливкового цвета, нити от паласа. Бобби воинственно выпятил нижнюю губу:

— Он первый меня ударил. Изо всей силы! Своей бутылкой.

— В следующий раз я сама тебе наподдам, — пообещала Мария. — Он же еще маленький. И сам не знает, что делает.

Бобби бросил на Гейба убийственный взгляд и снова занялся своей ниткой. У него были такие же черные волосы, как у отца, и маленькие злые глазки.

Роза подошла к племяннику и присела около него на корточки.

— Эй, Бобби, я тебе кое-что принесла.

Она вытащила из кармана плаща крошечный бумажный зонтик, которым в полинезийских ресторанах накрывают бокалы с коктейлем. На днях мистер Гриффин принес его после обеда в «Трейдер Вик». Положив его Розе на стол, он с улыбкой сказал, что это на счастье.

А потом рассказал ей о своем друге Сэме Бланкеншипе и Фонде Фиппса, о возможности получения стипендии для учебы в колледже и, может быть, также в Юридической школе, если ей захочется продолжить свое образование. Какой замечательный человек мистер Гриффин! Матерь Божья! Как бы это было потрясающе — изучать философию, и Шекспира, и, возможно, даже французский… хотя один Бог знает, где он ей может понадобиться. И все же, как замечательно, если бы она смогла…

И тут яркий свет ее фантазий сразу померк.

Какое это будет иметь значение без Брайана?

Господи, четыре месяца, и ни одного письма! «Неужели он забыл меня? Неужели перестал любить?»

Нет, она не может заставить себя этому поверить! Тут должно быть какое-то объяснение. Роза глубоко вздохнула, но твердый комок в горле никак не хотел уходить. «Никаких слез! — приказала себе Роза. — Ты уже достаточно наревелась. Если будешь продолжать, то у тебя в организме произойдет полное обессоливание, учти…»

Бобби подозрительно поглядел на бумажный зонтик:

— А Гейбу и Мисси ты тоже дашь?

— Нет, только тебе, — ответила она. — Но только, чур, пусть это будет наш маленький секрет.

Бобби улыбнулся — словно луч солнца выглянул из плотной завесы грозовых туч. На душе у Розы неожиданно сделалось удивительно легко.

— Из тебя получится хорошая мать, — сказала ей Мария, когда они сидели вдвоем в кухне за столом, покрытым желтым пластиком, и пили кофе.

Розе показалось, что сестра несколько задумчива, как будто не вполне верила в существование такого понятия, как хорошая мать. Понятия, вероятно, представлявшегося ей чем-то вроде сказочной феи или Санта-Клауса.

— А почему бы и нет? Я могла бы попробовать и это с таким же успехом, как стать доктором, адвокатом, вождем индейского племени.

Роза снова подумала о Максе — он настаивал, чтобы она перестала называть его мистером Гриффином, говоря, что это просто глупо после того случая на дороге, когда они оба чуть не погибли вместе. Она забеспокоилась, услышав, что он желает поговорить с ней в офисе на следующее утро после этого случая. В конце концов, это же была ее блестящая идея прокатиться на «циклоне». Но он ни слова об этом не сказал. Вместо этого сообщил, что после ленча у него для нее будет сюрприз. А днем, когда он сказал о возможности получения стипендии, Роза была так ошеломлена, что не нашла других слов, кроме «спасибо».

Сейчас она рассказала об этом Марии, стараясь не выдать голосом своего волнения.

Свирепое выражение, появившееся на помятом лице сестры, поразило Розу — дрожащий рот, щелочка подбитого глаза сверкает, как нержавеющая сталь.

— Сделай это, — прошептала Мария, наклоняясь к ней, изо всех сил сжимая чашку с кофе. — Ради Иисуса Христа, твою мать! Пойми, другого такого случая не будет. Колледж. Господи, да если бы мне такой шанс! Не загуби его, как я. Слышишь, Роза? И смотри, без глупостей.

На здоровом бледно-голубом глазу сестры выступила слеза. Она была похожа на маленькую сосульку — висит и не падает. Сердце Розы наполнилось печалью. В своей квартире Мария как в ловушке, с этой тесной кухней, где в мойке гора грязной посуды, а на полу — крошки от тостов. Единственное, о чем она может позволить себе мечтать, это вычитать какое-нибудь заманчивое предложение в колонке объявлений «Нью-Йорк таймс» — газетные полосы с ее пометками аккуратно разложены на столике. Рядом с ними красуется банан с наклейкой «Бик».

— Пока точно еще неизвестно, — ответила Роза. — Мистер Гриффин, то есть Макс… пригласил этого человека на ленч. Ну и тот обещал. Но может ничего и не получится. И потом, мне все равно скорее всего придется работать — если и не полный рабочий день, то уж полдня точно. А раз я буду и учиться, и работать, откуда у меня будет время, чтобы присматривать за Нонни?

Мариин глаз сразу потускнел, она безвольно опустила плечи: казалось, воспоминание о собственном, упущенном в свое время шансе окончательно лишило ее сил.

— Ты спросила, зачем я тебя позвала? — с горечью проговорила она. — Так вот, может, когда я тебе скажу, то ты хорошенько подумаешь, прежде чем согласишься тратить время на свою Нонни и разыгрывать из себя благородную Флоренс Найтингейл.

— О чем ты? — удивилась Роза.

— Сейчас узнаешь.

Встав со стула, Мария открыла ящик, битком набитый старыми резинками, пластмассовыми детскими сосками, спутанными лентами. Пошарив на дне, она вытащила несколько писем, перевязанных обрывком шпагата из магазина. Все в тоненьких голубых конвертах авиапочты.

На верхнем красовалось с полдюжины почтовых штемпелей, и адрес был написан явно рукой Брайана — его сжатыми острыми каракулями.

В висках Розы гулко запульсировала кровь. В ушах начался невообразимый треск, как помехи в радиоприемнике. Закружилась голова.

Дрожащей рукой Роза потянулась за связкой писем: их количество, после стольких бесплодных дней и ночей ожидания, прикосновение к прохладной шелестящей бумаге, ее многократно повторенное имя, нацарапанное, несомненно, рукой Брайана, — все это еще больше усилило головокружение.

«Боже милостивый! Он не забыл меня!» — пронеслось в мозгу Розы.