Чтобы подстраховаться, надо будет сказать Бриджит, что она у своей старой подруги Бетти Кронски. Это на тот случай, если Джеральд позвонит домой. Потом всегда можно будет сказать ему, что начались схватки и у нее не было времени возвращаться в центр или связываться с надутым, как индюк, доктором Хандлером, однокашником Джеральда по колледжу.

Конечно же, она отдавала себе отчет в том, что вся эта затея безумна, а главное, совершенно бесполезна. В конце концов Джеральд все узнает. Но по крайней мере сейчас другого выхода для себя она не видела. Только там, в Бронксе, Сильвия, как ей казалось, сможет ощутить свою близость к маме, которая сумеет и утешить, и защитить ее. И, кто знает, может, там с ней произойдет чудо — ребенок будет похож на Джеральда или на нее.

Теперь, когда они миновали наиболее оживленную деловую часть города, такси поехало быстрее, скользя мимо величественных многоквартирных домов Парк-авеню. Сильвия взглянула на часы в украшенном алмазами корпусе — подарок мужа к Хануке. Уже больше двух. Господи, неужели они не успеют?

Роскошь Парк-авеню сменилась убожеством Гарлема: разбитая мостовая, рытвины, мусор на тротуарах. Да еще и того хуже. Прямо на улицах валяются пьяные, большей частью старики. Сильвия закрыла глаза. Но запах… от зловония невозможно спрятаться. Горы мусора — здесь, кажется, его вообще не убирают.

Но вот колеса такси запрыгали — машина въехала с Третьей авеню на мост, ведущий в Бронкс. Сильвия открыла глаза. На повороте с бульвара Брукнера она увидела кругом множество детей — самого разного возраста и цвета кожи. Все они, презрев уличное движение со всеми его опасностями, самозабвенно резвились под струей, бьющей из открытого пожарного гидранта. Вот какой-то курчавый мальчишка с гладкой шоколадной кожей гонится за маленькой девчушкой — по ее спине бешено прыгают две длинные черные косы. Сильвия вздрогнула, на миг представив себе своего ребенка, играющего среди этой детворы в прятки за мусорными баками, — маленького шоколадного чертенка.

Такси, резко затормозив, остановилось. Сильвия тут же расплатилась и кое-как протиснулась через дверцу, стараясь не потревожить живот. Стоять оказалось не просто: ноги почти совсем не слушались ее.

Кирпичный и гранитный фасад больницы Св. Пия был так черен от грязи и копоти, что казался огромным дымоходом, который не чистили уже много лет. Сильвия ощутила резкие спазмы в животе. Наверняка, подумала она в смятении, внутри будет так же темно и мрачно: ни кондиционера, ни даже вентилятора, наверно, нет.

Уличные шумы буквально оглушили ее — кругом вопили дети, орало радио, из открытых окон раздавались гортанные испанские возгласы. С трудом преодолевая головокружение, Сильвия стала медленно подниматься по ступеням парадной лестницы.

Раздавшийся совсем рядом оглушительный треск заставил ее пошатнуться: казалось, заметавшееся сердце не выдержит и разобьется о ребра. Она так испугалась, что споткнулась о верхнюю ступеньку, и если бы в самый последний момент не схватилась за железные перила, то наверняка бы упала. И только потом Сильвия увидела. Дети. Взрывают на тротуаре хлопушки. Ну да, конечно, ведь завтра праздник — Четвертое июля. Как она могла забыть!

Взглянув в сторону детей, она подняла глаза и увидела в одном из окон жилого дома беременную женщину в выцветшем ситцевом халатике — огромный живот вывалился на подоконник, тупой взгляд медленно провожает «восхождение» Сильвии по лестнице, а к груди она прижимает пухлого коричневого ребенка, который вертится во все стороны. Сильвия отвернулась и неуверенными шагами вошла в больничную дверь.

Схватки стали сильнее, голова кружится так, что она никак не может решиться выпустить ручку двери. Пол под ногами качается, как палуба.

«Прошу… кто-нибудь… пожалуйста… помогите…» — Она открыла рот, чтобы произнести эти слова, но с ее языка не слетело ни единого слова, а глаза заволокло серой пеленой.

Черно-белые плитки пола поплыли на нее. Щека Сильвии ударилась обо что-то твердое и холодное. Волны боли накатили подобно раскатам приближающегося грома.

Потом наступила тишина.


Открыв глаза, Сильвия обнаружила, что лежит на железной кровати с сеткой по бокам. Кровать окружает зеленый занавес. Через неплотно прикрытую ткань виден кусок стены. На ней между двумя высокими окнами — изображение Иисуса в раме. Его глаза обращены к небу, кисти рук вывернуты, из стигматов капает кровь.

Сильвия с трудом приподнялась на локтях. Этого усилия оказалось достаточно, чтобы боль молотом отдалась в висках, заставив ее вскрикнуть. Лицо казалось застывшим. Она потрогала нос — пальцы ощутили шершавую поверхность плотно натянутого пластыря.

Звякнули металлические кольца — и занавес с силой раздернули. Над ней склонилась женщина в белом халате и монашеском платке. Флуоресцентный свет отражался в ее очках, придавая женщине какой-то странный безучастный вид. Лицо ее казалось белым и резиново-гладким, как вареное яйцо.

— Вам повезло, — произнесла она ровным голосом. — Он не сломан.

— Меня сейчас, наверное, вырвет, — простонала Сильвия.

— Нет, это вам только кажется.

Ответ прозвучал так резко, что Сильвия от удивления на миг забыла о своем самочувствии.

— Да-да, — уже мягче пояснила сестра-монашенка, — это просто ощущение, не больше. Все будет хорошо.

Сестра натянула на руку тугую резиновую перчатку. Затем взяла с подносика тюбик и выдавила на пальцы что-то белое и жирное.

— Сейчас я вас осмотрю и попробую выяснить, скоро ли вы родите, — сказала она и добавила: — Между прочим, меня зовут сестра Игнация.

Отдернув резким движением простыню, она довольно грубо засунула два жирных пальца в резиновой перчатке во влагалище.

Сильвия прогнула спину: все ее существо сжалось от этого неожиданного вторжения. Тело тут же охватил озноб, низ живота сжала судорога — пальцы сестры продвигались все дальше и дальше.

Но вот акушерка вынула руку и неуклюже похлопала Сильвию по плечу:

— Шесть сантиметров, — объявила она. — Придется еще немного потерпеть. Это ваш первенец?

Сильвия кивнула, неожиданно почувствовав себя совсем маленькой, испуганной, беспомощной и такой одинокой. На глазах выступили слезы.

Сестра Игнация ушла, но через несколько минут вернулась с тазиком мыльной воды и бритвой.

— Что вы собираетесь со мной делать? — встревожилась Сильвия.

— Ничего-ничего, не волнуйтесь, — успокоила ее акушерка. — Я вас только побрею. Так положено.

Крепко зажмурившись, Сильвия смирилась с тем, что ей снова задрали рубашку. Грубой мокрой салфеткой ей смочили весь низ живота и между ногами. Холодная вода неприятно заструилась по ляжкам. На живот легла чья-то ледяная рука. «И как это в такую жару могут быть такие холодные руки», — пронеслось у нее в голове.

Сильвии велено было лежать тихо.

— Постарайтесь не шевелиться, моя милая, — попросила сестра Игнация. Бритва скреблась по ее лобку словно маленькое животное, а по всему телу перекатывались волны оглушительной боли. Ей стоило огромных усилий не закричать и не зашевелиться. Она изо всех сил старалась держаться и делать все, как говорит сестра.

Ничего другого ей в сущности не оставалось.

Наконец сестра Игнация закончила, убрала свой тазик и опустила задранную рубашку.

— Скоро придет доктор Филлипс, — произнесла она, выпрямляясь. Снова звякнули металлические кольца — и занавеска закрылась, отгородив Сильвию от остального мира.

Следующие несколько часов были сплошной пыткой. Если бы ей раньше сказали, что такое возможно, она бы ни за что не поверила. Боль была такая, что она забыла и о Джеральде, и о Никосе, и даже о ребенке, который делал отчаянные усилия, чтобы наконец родиться.

Не было ничего, кроме мучительной боли.

Теперь она больше не накатывала волнами, давая передышку, а была непрерывной.

Фигуры в белом то появлялись, то исчезали. Вот над ней склонилась пахнущая жевательной резинкой девушка с блокнотом в руке: она спросила имя и поинтересовалась насчет страховки. Потом появился высокий седовласый мужчина в зеленом халате — доктор Филлипс. Он попросил ее развернуть колени, чтобы можно было начать обследование. Странно, но Сильвия не ощутила при этом стыда, только боль. Она вскрикнула. По ее лицу катились капли пота. Кожа горела, как в огне. Чьи-то нежные руки положили ей на лоб холодное мокрое полотенце.

Внезапно Сильвия услышала крик, показавшийся ей эхом ее собственного. Значит, за занавеской стоит еще одна кровать и там рожает другая женщина.

Сильвия почувствовала жар внизу живота: ее ребенок сильными толчками пытался из нее выбраться. Она инстинктивно напряглась, кряхтя и тужась. Боль переместилась. Неужели это когда-нибудь кончится? Неужели она сумеет вытолкнуть эту боль из себя?

— Не тужьтесь! Еще рано, — скомандовал чей-то голос.

Сквозь красную пелену боли Сильвия заставила себя вглядеться в нависшее над ней лицо. Сестра Игнация.

— Но я не могу терпеть, — жалобно прошептала Сильвия.

— Подождите, мы сейчас перевезем вас в родильную палату, — быстро сказала монахиня.

Сильвия попыталась сопротивляться потугам, но поняла, что это выше ее сил. Она чувствовала такую беспомощность, словно ее душат, а она не может ничего поделать. Только теперь сдавливали не горло, а все ее существо. Она не вынесет этой смертельной пытки, она разорвется пополам.

Господи, и как это женщины проходят через такое — и выживают? И не один раз, а несколько? Кто же после этого может решиться снова повторить все, зная, что их ждет.

Она на это не пойдет. Никогда. Ни ради Джеральда, ни ради кого-нибудь еще.

Сильные руки подняли ее с кровати и переложили на каталку. Несмотря на жару — Сильвия ловила ртом воздух, — ее бил озноб. Тело сделалось липким от пота, больничная рубаха, скрутившись жгутом, давила ей спину. Она судорожно сжимала колени, чтобы помешать рвущейся изнутри силе разорвать себя. Но колени не слушались.