Боже, я никогда не смогу этого узнать! Никогда не смогу разделить с ней ее мысли, ее переживания. Взять ее за руку. Почувствовать на своей груди тепло ее волос. Да, я люблю Рэйчел, но эта любовь не может заполнить зияющую пустоту в душе…

Не будучи в силах бороться с наплывом горестных мыслей, Сильвия опустилась в кожаное кресло рядом с рабочим столом мужа и зарыдала.


Стоя перед входом в банкетный зал ресторана «У Пьера», Рэйчел могла наблюдать разворачивающееся там действо — отмечался день рождения Мейсона Голда, которому исполнился двадцать один год.

Медленно вращающийся под потолком хрустальный шар как бы разбрасывал вокруг конфетти света — огромный зал был весь в ярких бликах. Господи, да родители Мейсона, должно быть, выложили за сегодняшний вечер целое состояние. Эти букеты желтых хризантем и белых фрезий на столах, эти горы еды, музыканты в пиджаках, отливающих золотыми блестками, наигрывающие «Только для тебя» на небольшой концертной эстраде.

«Слава Богу, что это хоть не мой день рождения, — растерянно думала Рэйчел. — Да я бы просто умерла от смущения при демонстрации всей этой… показной роскоши!»

Она поискала глазами хоть какое-нибудь знакомое лицо. Никого! Девушки все на одно лицо, все в узких пастельных тонов платьях с короткими рукавами а-ля Джеки Кеннеди; похожие на шлемы прически. Ребята в смокингах все как один напоминают манекенов: лица загорелые, несмотря на зимнее время, улыбки ослепительные. Она остановила свой взгляд на одном из мальчиков — широкоплечий блондин, стрижка «ежиком». Парень почему-то уставился на нее в упор — казалось, он как бы оценивает свои шансы. Боже! Рэйчел вся сжалась, как будто получила удар под дых.

«Неужели со стороны это так заметно? — пронеслось у нее в голове. — Не может быть!»

Она как можно крепче прижала к бедру бархатную сумочку. Сердце Рэйчел стучало подобно молоту — она глубоко втягивала в себя воздух, почти физически ощущая лежащую внутри сумочки плоскую, как тарелка, «диафрагму».

Ей стало казаться, будто все молодые люди в зале только и делают, что пялятся на нее. Неужели это все из-за того, что на ней обтягивающее задницу платье, которое к тому же чуть не целиком обнажает грудь? И каждый может распознать, чего ей на самом деле хочется?

Рэйчел выпрямилась, выдвинула вперед подбородок. «Ну что, взяли?! — как бы говорил ее вызывающий вид. — Да, меня зовут Рэйчел Розенталь, и сегодня вечером я готова на все!»

Что ж, среди этих манекенов в смокингах, думалось ей, не найдется ни одного, кому бы не захотелось того же самого, что и ей, и кто бы возражал против того, чтобы разбить традиционную бутылку шампанского, отметив, так сказать, спуск на воду ее судна, готового отправиться в свой первый рейс.

На прошлой неделе, после всего этого кошмара с Кеннеди, ей открылась одна непреложная истина: ни один человек не знает, что его ожидает завтра. И вполне может случиться, что ее завтра не станет и она умрет, так и не узнав, что такое секс. Может, вся штука тут заключается в страхе? Перед последним, неотвратимым шагом. Но если этот шаг сделан, она скорей всего сможет расслабиться и начать наконец радоваться жизни.

Решимость идти на сей раз до конца помогла ей выдержать тяжкое испытание, каким был поход к гинекологу, доктору Саперштайну. Она «объяснила» ему, что помолвлена и хотела бы получить право на «диафрагму». Дома в ванной она долго практиковалась, как ее вставлять, пока внутри у нее все не стало болеть.

Тоже мне романтика, злилась Рэйчел, которой эта процедура напоминала установку колеса на велосипеде. Приятного во всяком случае было мало, а ведь ничего по существу и не начиналось. Почему ей так не везет?

Вот и сейчас, стоя в своем облегающем голубом бархатном платье от самого Кассини, с развевающимися блестящими волосами, с косметикой на лице, к которой она решила прибегнуть после долгого перерыва, Рэйчел чувствовала себя даже еще более неуверенно, чем обычно. Ее замысел вдруг показался совершенно бессмысленным. Ну хорошо, подумала она, допустим, сегодня вечером кто-то ее трахнет. Но ведь почти наверняка это только подтвердит то, что ей и так известно: она на самом деле фригидна!

Из состояния задумчивости ее вывел неожиданно прозвучавший над самым ее ухом глубокий бас:

— Надо же! Столько забегаловок, а ты вдруг заглянула в мою. Редкая удача.

Рэйчел быстро повернулась, инстинктивно зажимая рот ладонью и давясь от смеха.

— Мейсон! Боже, я бы тебя не узнала! Правда, пугать ты как не умел, так и не умеешь.

Рэйчел взглянула на высокого парня с черными кудрями. В своем смокинге он выглядел совсем так же, как большинство молодых людей вокруг, если не считать, впрочем, одной детали — золотистой парчовой бабочки.

— Есть вещи, которые мы не в силах изменить, — пожал он плечами. — Послушай, да ты сама выглядишь так, что я тебя не сразу узнал. Сколько мы не виделись, а? Лет пять… или шесть?

— Что-то вроде этого. Ну и как ты жил все это время?

— Да ничего, прилично. — Он отвел взгляд, вдруг ощутив неловкость, и Рэйчел снова пожалела, что пришла сюда. Правда, Голд тут же белозубо улыбнулся и продолжал: — Ну как тебе вечер? Вполне достойно, а? Мой старик еще не разучился организовывать такие вещи.

«Чего он там организовал?» — подумала Рэйчел: кроме толпы, бурлящей вокруг, она ничего сейчас не видела.

— Ты, наверное, знаешь тут кучу народа.

В ответ Мейсон только пожал плечами:

— Ну, в общем-то в кампусе я не последний. Лакросс. «Йейл дейли ньюс»… И потом, Нью-Хейвн не такой уж маленький городок. А когда дело пахнет вечеринкой, сама знаешь, как быстро начинают размножаться твои приятели. Студенты в этом отношении, как крысы.

— Удивительно, как это ты меня-то не забыл пригласить, — заметила Рэйчел. — Мы ведь разошлись, так сказать.

— Не обидишься, если я скажу тебе правду? Это была не моя идея, а мамина. Мне казалось, что тебе будет неинтересно, потому что ты же почти никого тут не знаешь. И еще, наверно, до сих пор в моей памяти сидит, что ты по-прежнему та же самая худышка, а когда улыбаешься, то во рту одни металлические пластинки.

— Помнишь, как ты меня звал? «Комарик»! — рассмеялась Рэйчел.

При этих словах взгляд Мейсона скользнул по вырезу ее платья. Шея у него покраснела с боков, и он тут же отвел взгляд.

Рэйчел тотчас сделалось неловко — и за себя, и за него. Ведь она, честно, не думала с ним заигрывать. В конце концов они же почти… в общем он, считай, все равно что двоюродный брат.

Но если это и так, не могла она не признать, что брат довольно-таки симпатичный. За эти годы Мейсон здорово изменился. Был прыщавый подросток с ногами, больше всего напоминавшими велосипедные спицы, а стал прямо-таки героем-любовником образца 1963 года! Уверенным в себе, но не самоуверенным. И красивым, если, правда, вам нравятся высокие темноволосые молодые люди еврейского типа. А ей они нравились.

— А насчет обиды, — продолжала Рэйчел со смехом, — так я совсем не обижаюсь, что ты не собирался меня приглашать. Если бы не мама, я бы в жизни не пришла.

— Я рад, что у тебя такая мама. И рад, что ты ее послушалась, — слова Мейсона прозвучали вполне искренне.

Неловкость улетучилась сама собой. Мейсон непринужденно обнял Рэйчел за плечи.

— Пошли, — предложил он. — Выпьем чего-нибудь, и я представлю тебя моим старикам. А потом познакомлю с друзьями.

— Ну, твоего отца я уже видела. Он стоял возле гардероба, когда я появилась. Он тут же сообщил мне, что Птичий Глаз забраковал часть мороженного шпината, который обрызгали каким-то не тем химикатом. И еще. Акции «Голд Стар» за день подскочили на целых два пункта. У него был такой вид, как будто он, по меньшей мере, выиграл у Кассиуса Клея бой на звание чемпиона мира по боксу в тяжелом весе!

— Дорогой папочка! — произнес Мейсон и рассмеялся. — Некоронованный король мороженных овощей со времен Всемирного потопа. Мечтает, чтобы я вошел в дело, как только получу диплом.

— Могло быть что-нибудь и похуже.

— А ты когда-нибудь думала о том, чтобы покончить самоубийством, нырнув в чан с пюре из лука и горошка? А я вот думал. Каждое лето, когда работал в каникулы на своего старика. Он поставил меня на конвейер. Хотел, чтобы я, как он говорил, на собственной шкуре испытал, каково это — пройти весь путь на производстве снизу доверху. Представляешь: каждый день возвращаться домой, благоухая, как горошек в банке?

Рэйчел засмеялась. Стоя рядом с Мейсоном, она вновь почувствовала себя семилетней девочкой — вот они вдвоем спускаются на его велике у них в Скарсдейлских горах.

Мейсон между тем провел ее к группе своих друзей, сидевших за отдельным столиком. Несколько парней тут же принялись пялить на нее глаза. Рэйчел почувствовала, как вся напряглась от страха, вспомнив, с какими намерениями она сюда явилась.

— Хай! — как можно небрежнее произнесла она, приветствуя всех скопом, кивая головой, пока Мейсон одно за другим называл имена, которые она, естественно, не запомнила. Пот начинал щекотать ей подмышки — и это несмотря на два слоя дезодоранта. В голове у Рэйчел снова зазвучал голос телекомментатора: «Мы готовы к розыгрышу, ребята. Команда сгруппировалась. Матч обещает быть на славу. Сегодня мы увидим с вами нечто выдающееся. Такого это зеленое поле еще не знало. Заверяю вас: без награды сегодня вечером они не уйдут…»

Рэйчел почувствовала неудержимое желание расхохотаться. Смех пузырьками поднимался из горла. Боже, какой стыд! Она закусила губу, чтобы он не вырвался наружу: «Все что угодно, но только не сейчас!»

Разговор зашел об убийстве Кеннеди. Как и вся страна, они участвовали в игре: «Где Были Вы, Когда Услышали Об Этом?»