Как только Миллисент спустилась в холл, к ней подбежал слуга и передал письмо от Джаспера Хайда, доставленное посыльным. Вскрывая конверт, молодая женщина почувствовала нервную дрожь. В письме снова шла речь о старой негритянке.

— Пожалуйста, попросите Охинуа зайти ко мне в библиотеку, — обратилась Миллисент к слуге.

Сидя в библиотеке, леди Эйтон еще раз перечитала письмо. Хайд никак не хотел отступать, и Миллисент внезапно охватил гнев. Он уже не мог наложить арест на ее имущество — у него не было ни векселей ее покойного мужа, ни долговых обязательств, — но продолжал упорствовать. Леди Эйтон никак не могла понять, почему Хайд так жаждет завладеть старой рабыней.

Когда в комнату вошла Охинуа, Миллисент решила не показывать своих чувств, чтобы знахарка сама могла принять решение.

— Мистер Джаспер Хайд просит о встрече с вами. Он утверждает, что у него самые благородные намерения. Хайд предпочел бы встретиться в Лондоне, но он даже готов приехать в Хартфордшир, если понадобится. — Миллисент положила письмо на стол, и Охинуа окинула его презрительным взглядом. — Довольно необычная просьба, — заметила Миллисент. — Сначала я хотела ответить решительным отказом, но потом подумала, что не могу принять решение сама, не спросив вашего мнения, ведь это в первую очередь касается вас. — Лицо Охинуа казалось усталым, а серые глаза смотрели встревоженно. — Но прежде чем вы дадите мне ответ, я хочу, чтобы вы кое-что знали. За последние две недели поверенный мистера Хайда шесть раз обращался к сэру Оливеру Берчу с различными предложениями. И каждый раз речь заходила о вас.

Старая негритянка подошла к окну и вгляделась в очертания горбатых холмов. В 1760 году, когда на Ямайке началось восстание рабов, Охинуа была на одном из кораблей работорговцев вместе с Домби. Ей было известно все об этой кровавой драме. Рабы с нескольких плантаций, измученные бесчеловечным обращением хозяев и одураченные кучкой лжецов, заставивших их поверить в то, что колдовские чары сделают их неуязвимыми, подняли бунт.

Мятеж был подавлен быстро и безжалостно, кровавые события навсегда врезались в память Охинуа. Последовавшие за бунтом годы репрессий стали тяжелым испытанием для множества африканцев. Опасаясь грядущих восстаний, белые хозяева властвовали с особой жестокостью. Уэнтуорт, Джаспер Хайд со своим отцом и другие, чувствуя полнейшую безнаказанность, совершенно распоясались и хлыстом вершили расправу над беззащитными рабами. Это продолжалось свыше десяти лет.

— Джаспер Хайд хочет заполучить меня, потому что я видела, как он прибрал к рукам плантации Уэнтуорта. Мне слишком знакомы его повадки. Он равнодушно наблюдает за человеческими страданиями. Я видела, как на спинах невинных мужчин и женщин появлялись шрамы от его хлыста. Я знаю, как унижали и насиловали тех, у кого не было сил сопротивляться. — Капли дождя ударили в окно и растеклись по холодному стеклу, затуманивая очертания холмов. — Я тоже ношу клеймо рабыни. И знаю, как жалит плеть. А теперь меня подозревают в колдовстве и пытаются выдать за ведьму. Джаспер Хайд сжег бы меня заживо, если б мог. Он уверен, что я навела на него чары за все его подлости, поэтому и хочет отомстить. Он верит, что, наказывая плоть, можно сломить дух. А еще думает, что я нарочно наслала болезнь на его тело. — Охинуа повернулась к Миллисент. Лицо графини исказилось от боли. Страдания несчастных рабов были и ее страданиями. — Хайд говорит, что у него и в мыслях нет ничего бесчестного. Это правда. Он не видит большого греха в том, чтобы сжечь колдунью на костре на глазах у ее народа. Он считает, что в мести нет ничего постыдного. Но прежде он хочет заставить меня снять проклятие, которое пожирает его плоть. Хайд мечтает очиститься от всех грехов, а этого я не могу сделать.


Джаспер Хайд знал, что доктор ничем не сможет помочь. Его болезнь особенная. И все же он попросил Паркера прийти и осмотреть его. Лекарь был нужен плантатору. Вместе они сумели бы найти нужное лекарство.

— У вас необычно сильное сердцебиение, мистер Хайд, но я не вижу никаких физических отклонений. — Доктор сделал знак помощнику, чтобы он вышел из комнаты. — И все же необходимо соблюдать меры предосторожности. Всегда нужно быть готовым к тому, что в теле дремлет какая-нибудь болезнь. Если она вдруг начнет развиваться, это не должно застать нас врасплох. Давайте договоримся о предписаниях, которые вы будете соблюдать до моего следующего визита. Избегайте любых волнений. Пищу следует принимать в одни и те же часы, а еда должна быть легкой. Никаких нагрузок. Скоро мы сможем начать регулярные кровопускания. Но Хайд перебил доктора:

— Благодарю, что смогли уделить мне время, хотя я предупредил вас в самый последний момент. Когда я узнал, что вы личный врач графа Эйтона, я понял, что именно вы мне и нужны.

— Так вы друг его светлости?

— Не совсем. Просто я весьма огорчился, когда граф попал лапы к этой авантюристке.

Паркер удивился.

— Вы знакомы с новой графиней?

— Мне немного неловко говорить об этом, но я был ее кредитором, пока эта женщина не стала женой его светлости.

Слова Хайда заинтересовали Паркера.

— Простите мое любопытство, сэр… Она была должна вам кругленькую сумму?

— Ее первый муж задолжал мне, а она еще больше. Если бы не ее замужество, через несколько месяцев я вступил бы во владение Мелбери-Холлом. Как и все женщины, графиня не отличается дальновидностью и склонна сорить деньгами. Мне искренне жаль лорда Эйтона, который оказался в несколько незавидном положении.

Доктор снял очки, сложил их и убрал в футляр.

— Что ж, возможно, вы не знаете, но у бедняги почти нет шансов. Его дни сочтены.

— Когда вы снова собираетесь нанести визит его светлости, доктор Паркер?

— Я… ну… — Он нерешительно откашлялся. — Возможно, я больше не поеду туда. Мелбери-Холл далеко от Лондона, а у меня слишком много пациентов здесь.

— Она, случаем, вас не рассчитала, а? — спросил Хайд, разыгрывая удивление и озабоченность.

Его информаторы в Хартфордшире добыли эту полезную новость.

— Леди Эйтон написала мне, что всем нам будет легче, если она найдет для его светлости местного доктора.

Джаспер Хайд вскочил на ноги.

— Неужели вы поверили ей, сэр? Это все ее козни, часть ее плана. Сначала она покупает ведьму, которая убила доктора Домби, привозит ее в Мелбери-Холл, выходит замуж, прибирает к рукам огромное состояние, а потом прячет лорда Эйтона в глуши, подальше от всех знакомых. А теперь я узнаю, что она выгнала вас. Как все ловко обстряпано! Какой простой способ избавиться от очередного мужа!

— Избавиться от мужа? — переспросил Паркер. До него дошел смысл слов Хайда, и доктор встревожился. — Ведьма! Кто такой Домби? Вы должны мне все объяснить, сэр.

— Конечно, доктор Паркер. Думаю, вы правы. Не хотите ли присесть, и я поделюсь с вами своими предположениями. Сэр, вы единственный, кто может нарушить ее коварные планы.

— Я?..

— Присядьте, и я расскажу вам все, что знаю о ней. Но вы должны обещать мне, что откажетесь повиноваться ей. Вы должны спасти его светлость от злобы лживой вдовы, вырвать его из ее рук. Я уверен, сэр, что семья графа будет вам очень признательна.

— Да, да! — Доктор Паркер сел. — Что вы там говорили насчет ведьмы?

Глава 10

Струившийся из окна мягкий голубой свет наполнял комнату, даря ощущение покоя и безмятежности. Снег лежал на земле словно тонкое белое покрывало. Ярко светила луна.

Впервые за долгие дни разум Лайона прояснился. Его не мучили ни боли, ни головокружение, ни тошнота. Эйтон отвел взгляд от сельского пейзажа и посмотрел на спящую женщину, которой был обязан просветлением рассудка. Миллисент лежала на неудобном кресле в ногах кровати. Это была ее восьмая ночь здесь, но Эйтон впервые увидел свою жену спящей. Напряжение последних дней дало о себе знать. Миллисент заснула, сломленная усталостью, но все-таки она заставила Лайона очистить разум от опиума.

Однако ясность ума несла с собой страдание. Рассудок стал для него проклятием.

Лайон посмотрел на правую руку, неподвижно лежащую на одеяле, и почувствовал отчаяние. Он никогда уже не сможет ходить, бегать, ездить верхом. Никогда не ляжет в постель с женщиной. Он не может даже сесть в кресло без посторонней помощи. Лайон представил светлые волосы Эммы, рассыпавшиеся по подушке, голубые глаза, сияющую улыбку. Она была совсем юной, когда вышла за него замуж. Но каким же он был глупцом, думая, что смог занять главное место в ее жизни!

Пирс был прав во всем. Он предупреждал Лайона о настоящих мотивах Эммы. Она мечтала о Баронсфорде, а не о мужчине, который был в нем хозяином. Баронсфорд — ее настоящая страсть. Брат говорил об этом Лайону, но он лишь отмахивался, не желая верить очевидному.

Конечно, Лайон знал, что Эмме больше нравился его младший брат. С самого раннего детства Эмма и Дейвид играли вместе среди утесов Баронсфорда, их никогда не видели друг без друга. Долгие годы Дейвид и Эмма были неразлучны. Но Лайон вступил во владение фамильным имением, и Эмма вдруг заметила его.

Эйтон мог бы найти еще сотню обидных слов, чтобы передать, каким он был тогда. Всему виной его глупость. Именно она разрушила его семью. Теперь Лайону некого винить, кроме себя.

Эйтон закрыл лицо рукой. Ему хотелось забыть об этом кошмаре, стереть навязчивую картину, которая так сильно запечатлелась в его памяти. Мокрые скалы… Безжизненное тело Эммы на самом дне ущелья. Она сполна заплатила за свои ошибки, а ему все еще приходится расплачиваться.

Лайона охватил гнев, и он подумал о забвении. Он окинул взглядом Миллисент, ее скромное платье, бледное лицо и гладкие волосы. Для него она была воплощением простоты. Миллисент что-то пробормотала во сне и через мгновение проснулась.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила она, щуря сонные глаза.

— Я хочу, чтобы мне дали лекарство.

— Нет, — прошептала Миллисент. Вскоре ее глаза закрылись, а голова склонилась на грудь.