Джорджи прищурилась.

— Да? Мне не нравится, как это звучит.

— Нужно, чтобы он позвонил, Джорджи. — Его голос стал пугающе низким, даже Джорджи заметила это и кивнула.

Я знала Джорджи несколько месяцев, с тех пор как я начала работать в «Кофейне Авеню», чтобы подзаработать перед колледжем. И знала, что Дек постоянно ее навещал. Она ненавидела это, от этого она чувствовала себя ребенком. Я заметила, что он всегда осматривал кофейню, иногда даже заднюю дверь, будто искал бомбу. Джорджи едва пожала плечами, когда я спросила, почему он так делает.

Дек не велся на ее выходки и не обращал внимания на стервозность, а Джорджи знала, как быть стервой. Дек как ни в чем не бывало приходил, заказывал кофе, и не говорил ничего, кроме имени Джорджи. Холодный, отрешенный, с трайбл-тату[2] оплетающими его шею: Дек выглядел устрашающе, грозно. Короткий ежик и густая щетина дополняли вид, но его глаза смягчались, когда он смотрел уголком глаза, и были невероятно зеленого цвета.

Последние несколько недель Дек был «не в городе». Я не была уверена в точном обозначении этого, но его отсутствие ощущалось, а Джорджи подчеркнула «не в городе». Отсутствие Дека означало, что Джорджи оставалась без внимания, вместо него появлялся другой парень, такой же устрашающий, как и Дек.

Джорджи всегда делала вид, что ей все равно на присутствие Дека и изредка смотрела на него, пока готовила ему кофе. Он оставлял пять баксов на прилавке каждый раз, хотя Джорджи и отказывалась брать их. Она не вносила их в кассу, а складывала в копилку в виде розового слона, которая стояла под прилавком.

— Мышка, поехали.

— Эм, да, — я посмотрела на Джорджи, и она взмахнула рукой.

— Езжай со своим стоящим-усилий-парнем. Увидимся завтра. — Она обняла меня и прошептала на ухо. — Осторожно, сладенькая. Он другой, не хочу заставлять Дека ехать разбираться с ним… Дек может быть настоящим мудаком. Он изрядно подпортит личико Скульпту, и тогда будет охрененно неприятная ситуация.

Я знала, что Скульпт был другим, и именно поэтому хотела, чтобы все шло не спеша. Он был закрытым и никогда не разговаривал о прошлом, или своей семье. Я подумала, что ему нужно время открыться. Ну, я и сама особо не делилась прошлым. Сказала ему, что больше не виделась со своей матерью, но не объяснила почему, и, к счастью, он не давил. На тот момент, мне показалось это странным. Большинство людей сразу бы спросили почему, но Скульпт не произнес ни слова. Может, потому что он не хотел отвечать взаимностью и говорить о своей семье?

Я схватила сумочку, и Скульпт взял меня за руку, когда я вышла из-за прилавка. Кончиками пальцев он откинул назад прядь волос с моего лба, и от его взгляда, клянусь, у меня насквозь промокли трусики.

— Куда поедем? — спросила я, пока он выводил меня на улицу.

Он остановился возле старого ржавого грузовика.

— Ты послушаешь мою игру. — Он открыл дверь, и ее ржавые петли проскрипели.

Я села на потертое старое синее сидение, моя рука прикоснулась к его груди, прежде чем он отошел от меня.

— Ты хорошо поешь? Потому что я ненавижу ноющие голоса и не тащусь от кричащих хард-роковых штучек. У меня от них голова болит.

Он наклонился ближе, его глаза пылали, и уголки губ немного подняли вверх. Боже, я так хотела, чтобы он чаще улыбался.

— Когда я закричу Эми, ты это полюбишь. И голова у тебя болеть не будет, я вылечу твою боль.

Твоюмать! Яркая ноющая боль возникла в моем животе, и было ощущение, будто она никуда не денется. Черт, я была жалкой в его руках. Пожалуйста, не причини мне боль. Пожалуйста, не причини мне боль. Я потеряла единственную семью — мама была не в счет — и я не хотела переживать ничего даже и близко похожего на переживания из-за потере отца.

Папа был моей скалой, а мама, словно молоток вбивалась в эту скалу. Папа звал меня своей маленькой принцессой, мама — куском дерьма, испортившей ее жизнь. Конечно же, она никогда не говорила так в присутствии папы. Все стало хуже, когда папа умер от рака легких, мне было десять. Затем она превратилась в круглосуточную стерву, и тогда же я начала сбегать к Мэтту и Кэт, которые справлялись со своим горем. Иногда мама даже не замечала, что я сбегала на добрые двенадцать часов. Она скучала по мне, когда ей что-то было нужно, а меня не было под рукой.

Губы Скульпта были так близко, что я чувствовала его дыхание, и от этого мое тело ожило. Я не могла представить, что же со мной произойдет, когда он начнет петь. Все мысли растворились, когда его руки обхватили мое лицо: не то чтобы я собиралась убегать куда-нибудь, но он смотрел на меня так, будто я была единственной женщиной во всем мире.

— Дай мне свои губки, Эми.

Даже если бы у меня были нужные слова, он смел их из моей головы, когда прикоснулся к моим губам. Его поцелуй был медленным и напористым, но сладким и всепоглощающим. Наши губы слились в единое целое, и пульсация между моих ног усилилась.

Я хотела его.

Нуждалась в нем.

Он простонал, когда отстранился, но мое тело потянулось за ним, пока я не заставила себя сесть на сидение, тяжело дыша и чувствуя, что моя жажда не была удовлетворена. И это до чертиков меня напугало. Словно эта жажда была самой худшей пыткой.

— Я… Скульпт, ты… — какое же слово-то подобрать? — Потрясающий и …

— Тихо, Эми. — Он быстро поцеловал меня в губы, я даже не успела запротестовать. — Пристегнись. — Он закрыл дверь, я откинулась на сидение и вздохнула.

Пока я наблюдала, как он обходил грузовик, осознала столько причин, почему он привлекал меня. Он не был придурком, он был настоящим, хотя это и выводило меня из себя, он был чем-то новым. И что я больше всего уважала в нем — его собранность и решительность. Он рассказал мне свою мечту о своей группе «Оторванные». Он дрался ради того, чтобы ее осуществить, и хотя он ненавидел это, но делал все, чтобы она стала реальностью. Скульпт ничего не делал вполсилы.

И я находила очаровательным его пристрастие к ванильному мороженому, и когда мы ели его… словно все его тело отдавалась наслаждению.

Его игривая улыбка, он редко показывал мне ее, но она заставляла мои колени дрожать. Когда смотрел на меня… когда он по-настоящему смотрел на меня… его глаза горели как светлячки. От этого я чувствовала себя особенной, я не ощущала этого, с тех пор как ушел папа.

Скульпт отвез нас в парк, и я села, опираясь на ствол гигантского дуба, а он рядом с гитарой на коленях. Он даже не настроился или распелся, и я почувствовала, как все внутренности вспыхнули огнем.

Скульпт склонил голову вправо и перебирал одну струну за другой. Я была заворожена, и с каждой секундой я хотела, чтобы его пение было вечным. Этот парень похитил меня и привязал к себе, даже не прилагая усилий, и это пугало меня.

Он посмотрел на меня, и его рука остановилась на струнах. Скульпт нахмурился, и по какой-то причине это было сексуально. Суперсексуально. Я так отчаянно хотела поцеловать его, что губы практически сводило от боли, прямой сейчас, это ощущение пугало меня.

Он пристально посмотрел на меня.

— У тебя этот взгляд. Такой же, когда ты просила меня научить драться, испуганный как у гребаной мышки. Что случилось?

Его аромат проник в меня, и он прикоснулся рукой к моей щеке.

Я посмотрела на пальцы, перебирая край рубашки.

— Происходящее между нами. Я не знаю, что это. Это… пугает меня. — У Скульпта были такие большие планы. Вписывалась ли я в них? Я не хотела больше быть обузой, ни для кого. Я хотела быть независимой, и Скульпт придавал мне уверенности, обучая борьбе.

Он нахмурился, и я попыталась отодвинуться, но его рука обхватила меня за затылок, останавливая меня.

— Скульпт, я даже не знаю твоего настоящего имени. Это просто…

— Стоп.

Я закрыла рот, потому что я начинала тараторить, когда нервничала, и Скульпт знал это.

— Мое прошлое не важно. Нечего обсуждать. Я хочу тебя. Вот и все, Эми. Только это важно.

Только папа хотел меня и понимание того, что и Скульпт хотел меня… заставило мои внутренности разгореться. Я не знала, что и ответить, поэтому промолчала, как и он. Это не было неловко, такого никогда не было между нами. Тишина с ним была подарком, и, думаю, мы оба это понимали.

Когда Скульпт начал играть, его голос буквально пригвоздил меня к земле, захватил в ту же секунду как он начал петь. Он был глубокий. С хрипотцой и жесткий. И чертовски сексуальный. Его глаза были закрыты, пока музыка вела его, мягкие взъерошенные волосы ниспадали на лоб, пока он растворялся в словах.

Боже, он был великолепен. Это было прекрасно. Я стала пленницей его голоса. Словно легкий бриз уносил меня от его слов, и я плыла, окруженная великолепием.

Если он мог такое сотворить со мной, я могла лишь представить, что произойдет, когда он выйдет на сцену с группой.

Он остановился, а мой разум все проигрывал и проигрывал мелодию. Я была потеряна в его голосе, как его изящные пальцы перебирали струны гитары. Так естественно и легко.

Его рука лежала на гитаре, и он смотрел на меня. Я провела кончиком языка по губам и наклонилась ближе, пока не ощутила его дыхание. Мы оба тяжело дышали и смотрели друг на друга. Я чувствовала, словно вдыхала его в свои легкие, пробуя его на вкус.

— Ты причина, почему музыка существует, — прошептала я. Я прижалась к его губам и услышала его рык. Он отдался во мне вибрацией, и бабочки в животе пустились в пьяный танец.

Я не могла пододвинуться ближе из-за гитары между нами, но это было и не важно, пока Скульпт целовал меня. Его губы обрушивались на мой рот, как и его голос, превознося туда, откуда не было обратной дороги. Я была потеряна в нем, даже если смогла бы остановиться. Я знала, что это было. Если он причинит мне боль, я разобьюсь вдребезги. Он мог так поступить со мной, но все же мне было наплевать. Стоило рискнуть. Он стоил риска.

— Мышка, — простонал он отстраняясь. — Ты влажная? Твоя киска пульсирует?