— Вообще-то, мы вдвоем занимались этим. Дело в том, что мы должны действовать как можно быстрее. Среди прочих дел в Восточном Берлине Танде говорил с немцами о ведущих промышленных отраслях и их развитии. Они не заостряли внимание на соляной промышленности, но мы дали им время — они обязательно заговорят об этом. Это победа, Амбер. Мы не можем ошибиться. — Амбер взглянула на него. Может быть, она впервые слышала страсть в голосе отца. Макс хотел во что бы то ни стало заставить этот проект работать. — Я знаю, о чем ты думаешь, — вдруг заговорил Макс. — Нет, я так не поступаю. Я воссоединяю людей; я не делец. Но я устал от этого. Устал от того, что все время играю роль посредника. Я хочу побыть хоть раз на передовых позициях, стать лидером. Хочу сделать что-нибудь реальное, значимое, что я смогу ощутить.

— Но ведь ты не тратишь время впустую… ты делаешь деньги.

— Деньги. Да, я делаю деньги. Это говорит во мне мое еврейское начало. — Амбер значительно посмотрела на него. — Нет, я не это имел в виду, я хотел сказать… мы… евреи… мы всегда плывем по течению, мы лишь устраиваем дела, мы средние люди. Мы вкладываем деньги в наши головы, образование, бизнес… в вещи, которые у нас никто не сможет отнять. Так говорил мой отец.

— Ты… ты никогда прежде не говорил о нем. Я ничего не знаю о дедушке, — замешкалась Амбер.

— Я и не предполагал, что ты знаешь о нем что-то, — тихо проговорил Макс, глядя на свои руки. У Амбер перехватило дыхание. — Как бы там ни было, теперь это все в прошлом. — Он поднял решительно и гордо голову и посмотрел на нее. — Поэтому… куда мне следует выслать билеты? Тебе домой?


— Куда ты собралась? — Похоже, Бекки никогда не слышала о Мали.

— В Мали, это в Африке.

— Зачем тебе это понадобилось?

— У меня там работа, нужно написать статью о пустыне. Ничего интересного. Как Чарли?

— О, прекрасно. Он сегодня в отъезде. Не помню, где именно. Париж, Милан… где-то в тех краях.

— Прекрасно! Я хотела сказать, может быть, раз уж так получилось, пойдем поужинаем, ты, я, Мадлен. Я выясню, когда она будет свободна от дежурства. — Амбер вовремя исправилась. Не то чтобы она не любила Чарли, просто он раздражал ее. Он был не тем мужчиной, который относился к своим привилегиям должным образом.

Они попрощались, и Амбер снова вернулась к кипе журналов, что так тщательно подбирал для нее Макс. Соль. Конечно же, провести выходные она планировала не над кучей журналов, но… Макс попросил ее, а он так редко просил ее о чем-то. Она чувствовала, что обязана помочь ему. Честно говоря, ей даже польстила эта просьба.

43

— Доктор Сабо. — Он наклонил голову. Мадлен медленно стала наливаться краской, пока брала чашку и несла ее к единственному свободному месту в маленьком кафе — напротив него. Ей удалось улучить момент и уйти из госпиталя попить кофе, потому что от пресной воды, что давали в здешней столовой, ее уже мутило. И тут она встречает его! Наступило молчание. Она не захватила с собой ни книги, ни газеты, ни даже заметок с историями болезней, которыми она могла бы заняться сейчас. Смотреть было некуда, кроме как на свою чашку. Она глотала обжигающий напиток, надеясь, что он не заметит ее отчаянного желания поскорее уйти отсюда. Ее не привлекала мысль о том, что ей придется провести еще пятнадцать минут в тишине напротив того единственного человека в мире, которому ей абсолютно нечего сказать. Минуты проходили. Мистер Лэингг пил свой кофе — черный, фильтрованный, заметила Мадлен совершенно случайно, — спокойно читая «Ланцет».

— Мортимер выживет, — произнес он вдруг, взглянув на нее. Мадлен наскоро проглотила последнюю порцию кофе и обожгла язык.

— Что? Ах, да… да, ему лучше. Думаю, его завтра переведут в другую палату.

— Да. Сложный случай был. И все же операция пошла ему на пользу. Вынули из него всю гадость, — кивнул он сам себе. Мадлен замешкалась.

— Мистер Паркер считает, что ему следует… пройти курс химиотерапии, который они порекомендовали, — выпалила она и только потом подумала, что сказала лишнее. Между специалистами-онкологами и хирургами всегда был извечный спор.

Мистер Лэингг пожал плечами.

— Ну что ж, наверное, это не повредит, — сказал он. Судебные процессы относительно рака кишечника не имели конца, это Мадлен вычитала из предыдущего номера «Ланцета». Они решали проблему химиотерапии как курса лечения: приносит она вред или пользу. Мадлен была на стороне мистера Паркера и старшего ординатора, когда они говорили обеспокоенному Чарльзу Мортимеру, что ему придется выбирать, проходить курс лечения или нет — тогда еще было слишком рано говорить, поможет ли это. Паркер был взбешен, услышав, что Лэингг настаивает обойтись одной лишь операцией. «Пресловутый чертов хирург, — как-то раз слышала она, как Паркер жаловался своему коллеге, когда они выходили из палат интенсивной терапии. — Все, закрыли тему. Хватит об этом». Но, судя по его тону, Мадлен поняла, что, похоже, это далеко не конец.

— Он так молод, — добавила Мадлен после некоторого молчания. — Трудно поверить, что подобное может случиться в его возрасте.

— Да, довольно интересный случай обнаружения рака. Судя по медицинским документам, его дед и отец тоже пережили это заболевание, никто из них не умер. Такое иногда случается в семьях… болезнь проявляется в каждом последующем поколении у кого-то из членов семьи. Деда она настигла, когда ему было шестьдесят, отца в сорок, а этого парня в двадцать. Похоже, дефектный ген естественным путем должен будет исчезнуть. В конце концов, он отразится на каком-то еще более молодом члене семьи, где он не сможет развиться, и тогда погибнет.

Мадлен не сводила с него удивленного взгляда. Наверное, он впервые произнес такую длинную речь в ее присутствии, и, ко всему прочему, интересную. Она кивнула. В этом был смысл.

— Итак, его шансы выжить уменьшаются?

— Нет, необязательно. Мы сделали все возможное — лабораторные результаты показали, что метастаз больше нигде нет, тонкая кишка чиста, а на печень рак даже не успел распространиться. Счастливчик. Почитайте, когда будет время. — Лэингг поставил свою чашку на стол. — Похожий случай. В «Медицинском журнале Новой Англии». Июль восемьдесят восьмого, кажется. Молодой человек из Калифорнии. Просмотрите.

Он встал, отодвинул стул. Потом снова наклонился, взял свой плащ и вышел, прежде чем она успела поблагодарить его.

44

Во время короткой церемонии во Дворце правосудия Бамако, которая длилась не более двадцати минут, Танде Тумани Ндяи стал министром добычи полезных ископаемых, энергетики и окружающей среды. Он пожал руку президенту, поразившись, как обычно, его крепкой эмоциональной хватке; потом то же самое он проделал с премьер-министром, спикером парламента и, наконец, со своим отцом, министром юстиции. Ибрагим Умар Ндяи не показал ни единым жестом, что Танде его сын — молодой человек перед ним был просто еще одним государственным служащим, проходящим такой же ритуал принятия должности, как проходил сам он каких-то тридцать лет назад. Если только, конечно, не считать чуть более страстного пожатия его руки, чем нужно было… хотя это тоже в порядке вещей. В тридцать два года его сын достиг небывалых высот.

Раздался шквал аплодисментов, отцу и сыну все улыбались; на этом все закончилось. Дежурные офицеры сновали взад и вперед, следя за тем, чтобы нового министра как можно меньше беспокоили фотографы и журналисты, чтобы его рабочий день претерпел как можно меньше изменений. Президент, окруженный, как всегда, депутатами и парой телохранителей, покинул скромное празднество первым. Когда он ушел, оставшиеся министры заметно расслабились, некоторые из них подошли к Танде и поздравили его от всего сердца, довольно дружелюбно. Потом все они покинули территорию официальной церемонии и направились в «Манде», один из новейших отелей Ниареля, эксклюзивного района в центре города, где их ждала мать Танде и еще несколько бизнесменов и политиков.

Официанты суетились с последними приготовлениями, пока гости рассаживались. Трудно было не заметить поседевшие головы министра юстиции и его жены, певицы. Мандиа Диабате была уже знаменита, когда вышла замуж за Ибрагима Ндяи. Танде рос среди фотографий, с которых улыбались такие государственные служащие, как Нкрума, Найерер, Мугэйб, обнимающие его родителей. В холле семейного поместья в Париже, где Танде проводил большинство своих летних школьных каникул, висела фотография с изображением Ибрагима, первого социалистического президента Моссы Траоре и Юрия Андропова, бывшего лидера Советского Союза. Они стояли перед Кремлем, а на заднем фоне виднелись спины телохранителей. Это служило примером того, насколько сложными могут быть отношения между представителями общественности и отдельными людьми, Востоком и Западом, Европой и Африкой; и свидетельством того, как успешно с этими разногласиями справлялась семья Ндяи.

Пока гости вокруг ели, пили, параллельно осыпая его самого и его родителей поздравлениями, смеялись над любой сказанной шуткой, Танде мысленно был далеко. Порт-фолио, документы на копи и на дела по окружающей среде были единственным, что его волновало больше всего остального с того момента, как только он приступил к исполнению должности министра. Это было главнее многих других проблем в стране на данный момент. Он был экономистом, и как любой специалист был верен одному принципу: единственный путь к достижению прогресса в развивающихся странах лежит через экономику. Лишь с помощью удачных и продуманных экономических ходов страна может добиться успеха. То, как другие страны добивались порядка, было известно всем — капитализм, социализм, коммунизм… — даже подростком Танде понимал это. Те исследования, что он провел по окончании обучения в специальном лицее Бамако, которому предшествовало получение степени бакалавра в Лионе, только упрочили его мнение, и даже более того. Дома в Мали он уже был знаком с доктриной капитализма, это осталось после учебы во Франции вопреки зарождавшемуся здесь марксизму. Обучение в Лионе дало ему неплохое представление о нюансах европейской доктрины этого типа. Доберись до самого сердца твари, говорил ему отец, шутя. «Пойми их, и ты поймешь нас». И он понял.