– Я уже слышал. За сегодняшний день ты сказала это раз сто. – Сойер вбивал деревянные клинья в ствол дерева, чтобы расколоть его на части. – Знаешь, мне хватит одного этого бревна, чтобы починить все заборы в Ла-Эскондиде. И еще останется на...

– Я говорю про качели!

– Да, я понял, что они тебе понравились.

– Ну конечно! Но я знаю: эти качели что-то значат. И поэтому я счастлива.

Сойер рассеянно кивнул.

– И знаешь, что лучше всего в этом дереве, Сафиро? Мне не надо его сушить. Я могу использовать его сырым и сберегу уйму времени...

– Мне кажется, эти качели говорят о том, что ты стал другим, Сойер. Ты стал лучше ко мне относиться.

– Ага. Отличная работа, верно, Марипоса? – Сойер присел на корточки.

– Сойер, я с тобой разговариваю, но ты, похоже, слышишь хуже, чем пень!

– Я не глухой, как пень. Я все прекрасно слышу.

– Так когда ты научишь моих людей стрелять и скакать верхом?

– Стрелять и скакать верхом... – Сойер нахмурился. – Я не слышал, чтобы ты об этом говорила...

– Потому что ты меня не слушал. Я только что пыталась сказать тебе о том, что значат для меня эти качели. Понимаешь, Сойер, мне кажется, ты сделал эти качели, потому что все-таки решил пойти навстречу моим людям, позаниматься с моими стариками.

Сойер медленно поднялся.

– Только потому, что я сделал тебе эти качели, ты уже решила, что я соглашусь позаниматься с твоими стариками?

– Да.

– Тогда ты ошиблась. То, что я сделал тебе эти качели, не имеет никакого отношения к твоим старикам. И я вовсе не собираюсь учить их стрелять и скакать верхом.

– Но...

– Я дал им работу, как ты просила.

– Связывать лучины в пучки – это не...

– Это работа!

– Но ты заставляешь их это делать дома! А им нужна тренировка, Сойер. Они должны быть сильными, а откуда у них возьмутся мускулы, если они только и делают, что связывают палочки? Такая работа им не нужна, запили это себе на носу!

– Может, зарубить на носу?

– Пили, руби – делай что хочешь, мне плевать! Сойер начал терять терпение:

– Я не могу работать, когда эти старикашки крутятся у меня под ногами. Вчера вечером тебе не понравилось, что я за весь день сделал всего несколько досок, а теперь ты...

– Тебе не надо было делать мне качели. Твой замечательный поступок убедил меня в том...

– Послушай, я сделал эти качели только потому, что... – Он осекся. Надо поосторожней выбирать выражения, а то она, чего доброго, вообразит, что он влюбился в нее. – Я сделал их, потому что они могут тебе пригодиться, если у тебя когда-нибудь будет возлюбленный.

Сафиро помрачнела, и Сойер понял, что задел ее за больное.

– Я не хотел говорить «если», – поправился он, – я хотел сказать «когда». Когда у тебя будет возлюбленный, тебе понадобятся качели, чтобы качаться. Все влюбленные качаются на качелях, Сафиро, это каждый знает. Даже ты говорила, как видела в городке влюбленную пару, и она качалась на качелях...

– У меня никогда не будет возлюбленного, Сойер, и ты это знаешь. – Да, он знал.

– Будет, обязательно будет. У тебя...

– Ты меня поцеловал.

Он замер. Значит, вчера вечером.. , – она не спала? Черт бы ее побрал!

Сойер кашлянул.

– Да, поцеловал. Обычный поцелуй на ночь, ничего особенного.

– Но ты же не целуешь в губы Тья и Асукар, когда они ложатся спать.

Когда наконец она отстанет от него?!

– Я просто чмокнул тебя, черт возьми!

– Мне понравилось.

Сойеру очень хотелось выяснить, как сильно ей понравилось, но решил, что ни за что на свете не спросит об этом.

– Я рад, что тебе понравилось, но знаешь, я уже жалею о том, что поцеловал тебя. Ради Бога, Сафиро, забудь этот глупый поцелуй! Черт возьми, да это вообще был не настоящий поцелуй!

– Да? А какой же тогда настоящий?

Сойер молчал. Ее губы... Розовые лепестки, мед и лимон. О Господи, с каким удовольствием он показал бы ей, что такое настоящий поцелуй!

– Сойер?

– Я больше не хочу говорить о поцелуях! Поцелуи и заборы... это вещи несовместимые.

Он собрал инструменты и пошел туда, где лежали срубленные деревья. Сафиро – за ним. Сапфир у нее на груди раскачивался из стороны в сторону.

– Сойер, зачем ты меня поцеловал и сделал мне качели, если я тебе не нравлюсь?

– Что? Я не говорил, что ты мне не нравишься.

– Значит, я тебе нравлюсь?

Сойер бросил инструменты около сваленных бревен.

– Ты мне нравилась пять минут назад. Он взял пилу и начал отпиливать сук.

– Но если я тебе нравлюсь, почему же тогда ты не хочешь помочь моим людям?

– С чего ты взяла, что одна из женщин на портретах твоя мать? – сменил Сойер тему.

– Я не хочу говорить про эти портреты...

– Да? Ну а я не хочу говорить про твоих стариков. Мы квиты.

Сафиро сорвала с поваленного дерева листочек.

– У моего отца было много любовниц, и иногда они дарили ему свои портреты. Конечно, мне неизвестно, все ли его женщины на этих портретах, так что, возможно, моей матери среди них и нет. Мама подбросила меня отцу, когда мне был всего месяц от роду. Дедушка рассказывал, как это было. Однажды ночью они спали у костра, но проснулись от крика младенца и нашли рядом с лагерем корзинку. В корзинке была записка моему отцу. В ней говорилось, что я его дочь. Я очень похожа на отца, только глаза у меня другого цвета. Банда вырастила меня. Обо мне всегда хорошо заботились. Они и дальше будут заботиться, если только ты позанимаешься с ними и научишь их...

– О Господи, с меня хватит! Прекрати, слышишь? Если ты еще раз попросишь меня обучить твоих старикашек, я...

– Если бы ты выслушал, зачем мне нужна твоя помощь, ты бы...

– Чтобы защищаться. Ты уже говорила об этом в тот день, когда впервые рассказала мне о своей бредовой идее. Но от кого вам защищаться, черт возьми? И потом, у вас есть сторожевая пума. Если Марипосы вам недостаточно, можете подключить к делу Джинджибер.

Луис! Сафиро вздрогнула. Этот человек скоро будет здесь, и надо, чтобы Сойер все понял!

– Сойер...

– Никто не найдет Ла-Эскондиду, Сафиро. Если бы я тогда не видел, как ты сюда вошла, я бы в жизни не заметил ваш потайной ход. Черт, да легче найти источник вечной молодости, чем это убежище чокнутых преступников!

Девушка нахмурилась:

– Источник вечной молодости?

Сойер решил отвлечь ее рассказом про этот источник.

– Да, источник вечной молодости. Понимаешь, был такой парень, его звали Понсе де Леон. Он плавал по всем морям в поисках этого источника...

– Хватит, Сойер.

– ... вечной молодости. И он... Хватит? Я только хотел рассказать тебе про источник...

– Нет, ты хотел, чтобы я забыла про своих стариков. Думаешь, у меня сквозняк в мозгах?

«Как ловко она умудряется перевирать поговорки!»

– Нет, но мне часто кажется, что у тебя ветер в голове. Послушай, Сафиро. – Он отложил пилу и коснулся щеки девушки. – Я думаю, тебе не о чем беспокоиться. Если даже кого-то случайно занесет в Ла-Эскондиду, то через пять минут этот несчастный убежит отсюда сломя голову.

Сафиро отступила на шаг.

– Ты нас ненавидишь, да? Ненавидишь всей душой.

– Да. Я спас горящего Педро от смерти из ненависти. Я пытаюсь отремонтировать ваш дом из ненависти. И качели я тебе сделал тоже из ненависти. И...

– Любой человек, у которого осталась хоть капля жалости, спас бы горящего Педро. А дом ты ремонтируешь, потому что должен разработать ослабевшие мышцы – ты сам это говорил. А качели ты мне сделал, потому что... потому что...

– Почему? – Сойер ожидал ее ответа. Но Сафиро молчала.

– Потому что я хорошо к тебе отношусь, Сафиро, – ответил за нее молодой человек. – Никак нельзя объяснить, почему я не спал всю ночь, а делал тебе эти чертовы качели. Я сделал их, потому что хотел тебя порадовать, вот и все. Ладно. Поговорили. Пойду искупаюсь. Жарко что-то сегодня.

Сойер направился к ручью, на ходу расстегивая брюки.

Он нырнул в прохладную воду, выдохнул. На поверхность побежали пузырьки воздуха. Сойер открыл глаза и увидел водные растения, которые мерно раскачивались, точно танцующие зеленые человечки. Мимо его лица серебряной вспышкой пронеслась стайка мальков, и вдруг в воду стала падать галька. Камешки падали с тихим всплеском и медленно опускались на дно. Кто-то в него кидался!

Сойер вынырнул. На берегу стояла Сафиро. Она бросила в него камешек, попала в голову и радостно запрыгала.

– Думал спрятаться от меня в ручье, Сойер Донован? Ты неправильно сосчитал!

Сойер протер глаза.

– Ты тоже просчиталась, если думаешь, что я собираюсь выслушивать очередную чушь о подготовке твоих стариков! Оставь меня в покое!

– Нет.

– Ну ладно. Тогда стой и смотри.

Она стояла и смотрела, довольно улыбаясь. Стройный обнаженный мужчина плыл у самой поверхности воды, над его спиной струились длинные волосы. За то время, что Сойер провел в Ла-Эскондиде, его волосы еще больше отросли и теперь спускались ниже плеч. Он остановился и выпрямился. Мокрое тело блестело, несколько капель скатилось с шеи в ложбинку под кадыком. Сойер смотрел на Сафиро немигающим взглядом. Этот взгляд опять вызвал в девушке чувство томления и жара.

– Что, нравится? – самодовольно спросил Сойер, заметив, как внимательно она его разглядывает.

– Я уже видела тебя голым, Сойер. Да, мне это нравилось тогда. И сейчас нравится. У меня появляется странное чувство тепла, я как будто хочу чего-то.

Больше всего Сойеру нравилась в девушке ее откровенность. А еще ее глаза, улыбка, грудь, ноги... Неподражаемое и пленительное сочетание невинности и страстности.

– Ты тоже будешь купаться? – спросил он, видя, что Сафиро снимает обувь.

– Нет, – девушка высоко подняла юбку и зашла в воду по щиколотку, – только помочу ноги.

Сойер молчал. Он не мог говорить.

На девушке не было белья!