И стоит ли напрягаться? Прошла любовь, завяли одуванчики. Липа и так наплела черт-те что про безобидных, в сущности, чебурашек. Поверит ли тому, что произошло на самом деле, Станислав?! Липа с остервенением грызла колбасу. Она прекрасно знала, что не поверит, потому и врала. И нечего закармливать себя сказками про доброго бизнесмена, простившего невесте ночь с незнакомцем. Лучше еще покопаться в холодильнике. Интересно, а покупала ли она студень?

После завтрака ей действительно стало лучше. Олимпиада усмехнулась. Как оказалось, пища не только способствует проникновению нежных чувств в организм через желудок, будоража его внутренности, но и основательно его успокаивает. Этакий антагонизм нисколько не мешает людям жить и объедаться, ибо можно достигнуть чего угодно: или бури чувств, или успокоения души. Впрочем, успокаиваться ей было рано. Она прекрасно понимала, что история только началась, и завершение ее будет совершенно непредсказуемым. Липе снова придется увидеть Кудрина! Не может же она оставить свою сумку на произвол судьбы, там такая ценная записная книжка с адресами и телефонами респондентов, без нее она, как без рук. Можно было бы послать за сумкой Огурцова в обмен на интервью по мусору, но мешает подбитый глаз. Придется что-то придумывать самой.

Первое, что пришло в голову – позвонить Вике Наумовой и поздравить ее с наступившим Новым годом, а заодно и поинтересоваться, не желает ли она на днях проведать свою бабушку. Если желает, то пусть забежит за Липиной сумкой по такому-то адресу. Впрочем, адрес даже можно не записывать заранее, Вика знает Липин адрес наизусть, а Кудрин проживает на той же улице и в том же доме. Да еще и в тринадцатой, как Липа, квартире! Роковое совпадение! Домашний телефон Наумовой не отвечал, а мобильный тоном вышколенного робота сообщал о нахождении абонента вне зоны действия сети. Липа ужаснулась, неужели придется ехать самой? Естественно, она никого не боится, просто видеть еще раз все те же лица и пережить на трезвую голову заново все события, которые привели ее к разрыву с женихом, было достаточно тяжело.

Липа набрала полную ванну воды, хорошенько вспенила ее и наложила на лицо омолаживающую маску из серой глины, которая почему-то называлась голубой. Она залезла в воду и блаженно распростерлась по ванне. Пусть мир рушится! Ей сейчас все равно. Ничто не сможет вывести ее из равновесия. Ничто? Да, ничто. А вот никто ли?

– Доченька! Что у вас произошло?! – Защелка на двери в ванную комнату держалась на соплях, а теперь и вовсе с треском отлетела в сторону от могучего маминого рывка. У Евгении Петровны, как и у Станислава Дружинина, были ключи от Липиной квартиры. Только сейчас Липа поняла, как непредусмотрительно поступила, раздавая их налево и направо. – Мне только что позвонил Стасик! Он рыдал в трубку! – Липа презрительно хмыкнула. Представить Стасика рыдающим было совершенно невозможно. Он, как и сама Липа, никогда не давал воли слезам и не был сентиментальным. – Стасик сказал, что между вами все кончено, и этому во многом, практически во всем, способствовала ты, Липушка!

– Мама, – вяло пробормотала Липа, поворачивая к родительнице свое лицо, – я устала.

– А! – вскричала та от неожиданности и схватилась за сердце. – Скажи мне только одно: ты остаешься невестой этого прекрасного, воспитанного, состоятельного молодого человека?!

– Лично я остаюсь, – призналась дочь, – только вот по поводу его жениховства сомневаюсь. Мамуля, потри мне спинку, пожалуйста. – И Липа протянула той мочалку.

– Выкручивайся сама, дорогая. – Евгения Петровна поджала губы и вышла из ванной.

Липа знала, что далеко мама не уйдет и допрос продолжится с пристрастием. Она прислушалась, скорее всего, на кухне мама начала греметь кастрюлями и плошками. Что ж, если новогодней ночью она стойко выдержала нападение двуногих, то сегодня мама ей не страшна. Липа окунулась в воду и начала смывать маску с лица.

– А! – вскрикнула в очередной раз Евгения Петровна, увидев свою дочь в махровом халате на пороге кухни. – Что у тебя с глазом?! У бедного Стасика от твоих загулов затряслась рука?! Несчастный небось ушиб об тебя кулак. Олимпиада! Сейчас же признавайся, зачем ты ему изменила?!

– Он и это тебе сказал? – рассердилась дочь. – Вот трезвон нашелся на мою голову.

– Нашелся, нашелся, – едко заметила родительница, – один-единственный нашелся, кто захотел тебя спасти от вечного одиночества! Один-единственный! И ему ты умудрилась изменить? Ему! Этому святому человеку! – Евгения Петровна плюхнула последнюю картофелину в воду и приложила мокрую руку ко лбу.

– Мама! – строго сказала Липа. – Не нужно драматизировать обстановку! Я ему не изменяла.

– Так почему ты не сказала ему об этом? – спохватилась Евгения Петровна и побежала за телефоном. – Сейчас же позвони мальчику и признайся в том, что ты ему не изменяла! Мальчик рыдал в трубку!

Липа бы позвонила, но последний довод не был убедительным, ибо мальчик рыдать не умел.

– Я ему говорила, – она пожала плечами, – но он не захотел меня слушать и хлопнул дверью.

– Ты говоришь об этом так, – ужаснулась Евгения Петровна, – словно тебе все равно, вернется Стас или нет! Липушка, ты же его любила!

Липа задумалась и поймала себя на том, что особенно не переживает по поводу ухода Стаса. Ее больше заботит, как забрать свою сумку у Кудрина. Это что? Притупленная реакция сытого организма на неприятности? Или полный пофигизм в отношении бывшего жениха? Нет, она действительно любила Стаса, он был такой импозантный, солидный. Был? Нет, что-то все-таки есть в глубине души, похожее на сожаление оттого, что Стас «был». Но почему так глубоко? Может, ей лучше не обедать, чтобы прочувствовать до конца безвозвратную потерю жениха и заставить себя немного поплакать?

– Олимпиада, ты останешься перезрелой грушей, – вздохнула Евгения Петровна, разливая по тарелкам наскоро приготовленный супчик. – Упустить такого жениха?! Мне бы твои годы!

– Мама, – укорила ее дочь, – ты и так была вполне востребованной. Как-никак, четыре брака за плечами.

– С твоим вредным характером на тебе никто не женится, слышишь? Никто! – И мама помахала перед Липиным носом указательным пальцем, в точности так, как перед этим махал Дружинин. – Ни Стас и ни этот, как его там, я забыла… с которым ты провела ночь.

Стас пожаловался маме, дословно передав телефонный разговор. Такого коварства от него Липа не ожидала. Взбудоражить ее маму означало поворошить палкой в улье с пчелами, те возмутятся и сразу кинутся жалить, надоедая до последнего мгновения жизни.

– Мама, – Липа приняла решение рассказать правду хотя бы одному близкому человеку. – Все случилось спонтанно.

– Ах, доченька, у тебя всегда все спонтанно! – посетовала родительница и предусмотрительно замолчала. Мало ли, что придет в голову ее чаду, вдруг она передумает говорить маме правду?!

– Ты же знаешь, мама, что Эля Скороходова выходит замуж…

– Наконец-то, – кисло радовалась та, – хоть кто-то ее… – Тяжелый взгляд дочери оборвал ее на полуслове. – Я очень рада за Элечку, очень рада, – спохватилась она.

– Эля пригласила нас, своих близких подруг, на девичник тридцать первого декабря.

– Как будто она не могла подождать с этим девичником! – всплеснула руками мама.

– Мы посидели в ресторане, – продолжала рассказывать Липа, не обращая больше внимания на ее возгласы, – пообщались. Хорошо посидели. После этого поехали по домам. К сожалению, я села не в тот автобус. Перепутала случайно. Приехала в другой город, а там есть такая же улица Спортивная, такой же дом и квартира. И металлическая дверь с замком, ключ, как ни странно, подошел…

– Зачем ты пересказываешь сюжет моего любимого фильма?! Издеваешься над матерью?!

– Мама, поверь, – Липа вздохнула, – так все и было. К тому же я не сильно соображала, все-таки за Элькино счастье пришлось немного выпить.

– Хорошо, допустим, ты не соображала вообще, но тот, кто тебя нашел, должен был понять, что к чему? – Евгения Петровна искренне старалась верить дочери.

– Должен был, – согласилась с ней Олимпиада. – Он и понял, только это было уже поздно. Верочка не поняла и не простила. Верочка, его невеста.

– У него была невеста?! – изумилась мама так, будто у Кудрина в ванной жил пингвин.

– В том-то и дело, что была, – пояснила Липа, – как и Стас. Он тоже ничего не понял.

– Значит, ты плохо ему объяснила! – заявила Евгения Петровна. – Вот сейчас ты излагаешь свои мысли вполне разумно, я сразу все поняла. Я сама ему позвоню. – Она решительно поднялась из-за стола и взялась за телефон. – Стасик, милый, – защебетала Евгения Петровна, – все окончательно утряслось. Липа мне призналась! Нет, не в этом, Стасик, как ты мог вообще такое подумать о моей дочери?!

Липа мотыляла ложкой в супе и внимательно слушала беседу, ни на что хорошее она не надеялась, но кто знает, возможно, Стас поостынет и попытается помириться.

– Липушка просто села не в тот автобус, Стасик. Да, они праздновали Эличкино замужество. Нет, не с чебурашками, про них Липа ничего не рассказывала. – Мама сердито поглядела на дочь, та пожала плечами и покрутила пальцем у виска. – Никого, кроме подруг, там больше не было, уж поверь мне, Стасик. Так вот, я и говорю, она села не в тот автобус. И, представляешь, приехала в другой город, где также есть улица Спортивная, тот же дом и та же квартира. И ключ подошел, вот какие двери у нас нынче делают! Нет, милый, это не «Ирония судьбы»… Как такого не может быть? Вполне может быть! Еще как случается, да на каждом шагу… Представляешь, в молодости я не только дома путала, но и мужей! – Она поникла и положила трубку. – Он нажал на рычаг, наверное, про мужей я сказала зря. Стасик сказал, что ты – вся в меня. И в чем-то он прав. Но в твои годы я уже имела тебя и два брака! Олимпиада! Нельзя же быть такой безответственной! Как ты могла перепутать автобусы?!

Евгения Петровна снова вспомнила, что в свое время путала не только автобусы, и трагически замолчала. Она прикидывала, как оправдается перед соседками, которым вовсю растрезвонила про будущую дочкину свадьбу с состоятельным солидным бизнесменом. Теперь придется сочинять байку о том, что дочка передумала выходить замуж за состоятельного солидного бизнесмена. Кто же ей поверит? Лучше сказать, что бизнесмен умер, трагически погиб в борьбе за дело капиталистического труда.