В то самое мгновение, когда Себастьян коснулся губ Дейзи Меррик, он понял,

что ошибался, страшно ошибался, полагая, что никому не будет вреда от того,

что он сорвет у нее несколько поцелуев, что ему довольно будет лишь чуточку

ее обольстить. Ее губы оказались мягкими, в точности как он воображал, и

столь же сладкими на вкус, но он и представить не мог, как на него подействует

их поцелуй.

Прикосновение ее губ породило в нем волны наслаждения, столь

пронзительного, что почти напоминало боль. Сердце рвалось из груди, а по телу

мгновенно прокатилось возбуждение. Он чувствовал себя зеленым

шестнадцатилетним юнцом, впервые целующимся с девушкой. Ее вкус затмил

все, что он испытывал ранее, заставляя одно-единственное слово стучать в

голове и пульсировать в венах.

Еще.

Себастьян губами раздвинул ее губы и проник языком внутрь. Он понял, что его

напористость потрясла Дейзи, потому как она издала слабый, придушенный

возглас и, разжав руки, уперлась ими в его грудь, словно собираясь оттолкнуть.

В каком-то темном уголке сознания Себастьян отметил ее потрясение и понял,

что причиной ему неопытность, но его жажда была столь отчаянной и

непреодолимой, что он оказался бессилен против нее. Когда он коснулся ее

языка своим, Дейзи сделала едва уловимое движение, словно могла вырваться –

это было невыносимо. Рука графа скользнула за ее затылок, удерживая Дейзи на

месте, и поцелуй стал еще глубже.

Его тело незамедлительно отреагировало самым головокружительным образом.

В одно мгновение дурманящим потоком нахлынула эйфория, и, вместо того

чтобы удовольствоваться этим, он ощутил еще более всепоглощающую жажду.

Себастьян отстранился ровно настолько, чтобы глотнуть воздуха, затем, склонив голову в другую сторону, продолжил поцелуй. Пока он, исследуя рот,

пробовал Дейзи на вкус, в разум, помимо вкуса поцелуя, стали просачиваться и

другие ощущения. Волосы на ее затылке щекотали подушечки его пальцев.

Жесткий высокий воротник блузы почти хрустел под ладонями. Кожа щечек

под его большими пальцами была подобна теплому атласу. Шейка, стройная и

нежная, казалась в его руках хрупкой, как стебелек цветка. Он держал ее

бережно, изо всех сил сдерживая свои порывы.

И вновь Эвермор отстранился в надежде погасить яростный прилив желания

прежде, чем оно захлестнет их обоих. Но Дейзи неожиданно воспротивилась

этому. Обвив его шею руками, она еще крепче прижалась к нему, ее губы

искали его с неловкостью, говорившей о неискушенности, но со страстью под

стать его собственной.

Ее приоткрытые губы слегка коснулись его рта, и страсть разгорелась еще

жарче… как будто подкинули дров в и без того пылающий костер... и он

понял… слишком поздно… что их поцелуй вместо того, чтобы освободить его,

напротив лишь заключил в ловушку. Ему хотелось большего.

Ослепленный желанием, Себастьян накрыл ее рот своим в искреннем, хмельном

поцелуе. Все еще придерживая ладонью ее нежную шейку, другой рукой он

дернул за конец полушелковой ленты, красовавшейся на горле Дейзи, и развязал

бант. Расстегнув три верхние пуговицы блузы, пальцами раздвинул ее края.

Оторвался от ее губ, желая увидеть то, что перед ним открылось. Один беглый

взгляд на ирисочно-золотистые веснушки, рассыпавшиеся по коже над розовым

кружевом корсета, грозил свести его с ума. Сомкнувшись на вырезе, его руки

дрожали от попыток сдержать, побороть варварское желание разорвать рубашку

донизу, чтобы увидеть больше.

Медленно, неимоверно медленно Себастьян склонил голову и уткнулся в вырез

ее расстегнутого воротничка, вдыхая свежий садовый аромат и женственное

тепло, исходящее от кожи. Когда он прижался губами к основанию изящной

шейки, его одурманило ритмичное биение ее сердца.

– Боже мой, – выдохнул он, – как ты прекрасна.

Все еще желая большего, Себастьян переместил руку ниже, обхватив маленький

округлый холмик ее груди под несколькими слоями одежды, и тут же понял, что

зашел слишком далеко. Ее тело дернулось в ответ, и Дейзи пихнула его в грудь,

отталкивая от себя.

– Господи, – еле переводя дух, проговорила она, ее частое дыхание пробивалось

сквозь припухшие от поцелуев губы. – Что мы делаем?

– Превращаем работу в развлечение? – предположил граф и наклонил голову в

надежде вновь завладеть ее ртом.

– Прекратите. – Упершись ладонью Эвермору в подбородок и вдавив пальцы

ему в лицо, она пресекла это движение. Стоя с откинутой головой, он опустил

взгляд и меж пальцев Дейзи увидел, как сузились ее глаза.

– Если вы хоть на минуту подумали, что я намерена спустить это вам с рук, –

выдохнула она, – то жестоко ошиблись!

Она с новой силой оттолкнула его, ожидая, что он отпустит ее и отойдет, но

Себастьян не склонен был принять столь внезапное отступление. В нем все еще

бушевало желание, и он был слишком захвачен им, чтобы позволить ей уйти.

Дейзи, казалось, не была расположена ждать, пока он вновь обретет

самообладание. Вскинув руки и оттолкнув его, она вырвалась и отступила

назад.

– Вы настоящий дьявол, – накинулась она с обвинениями. – Хитрый

расчетливый дьявол.

Без нее в своих объятиях, Себастьян почувствовал себя до странности

обделенным, но когда потянулся к ней снова, ее ладонь уперлась ему в грудь,

сдерживая порыв.

– Не смейте больше меня оскорблять.

– Оскорблять? О чем вы говорите?

– Вы действительно полагали, что любовные ласки убедят меня позволить вам

увильнуть от исполнения обязательств?

– Я поцеловал вас не поэтому, – пробормотал он, силясь собраться с мыслями. –

Просто я… вы так прекрасны, что я не сдержался.

Стоило это произнести, как все его творческие инстинкты немедля

взбунтовались. Ни один писатель, обладающий хоть каплей таланта, подумал

Себастьян в приступе отвращения к себе, не сочинил бы такого избитого

сюжета. Никогда прежде, соблазняя женщин, он не прибегал к подобной

банальщине. Но сию секунду голова шла кругом, тело сгорало в огне и он

просто не смог придумать лучшего объяснения.

Вполне понятно, что Дейзи ему не поверила.

– Вы, должно быть, считаете меня совершенной маленькой дурочкой.

– Нет, вовсе нет. Возможно, вы чуточку наивны, но… – Он замолчал, вдруг

поняв, что сказать такое было, вероятно, не лучшей идеей. – Я никогда не

считал вас дурочкой. По правде говоря…

– Могу только представить, как вы себе это вообразили, – отрезала она. – «Вы

так прекрасны, Дейзи» и «я просто не смог удержаться, Дейзи». – Умолкнув,

она закатила глаза и усмехнулась. – Само собой мне, как какой-нибудь

пустышке, полагалось, не помня себя от восторга, упасть в ваши объятия. И в

этот самый момент вы нанесли бы решающий удар: «О, кстати, дорогая, мне

ведь не придется и впрямь вносить эти исправления»?

Похоже, на этом плане можно было поставить крест.

– Что-то вроде того, – со вздохом признался Себастьян.

– Какая наглость! Полагать, что ваши заигрывания увлекут меня настолько, что

я позабуду об обязательствах по отношению к своему нанимателю! Уж не

говоря о моей чести и самоуважении.

Эти слова уязвили его.

– Вряд ли несколько поцелуев поставили под угрозу вашу честь и

самоуважение! И в свою защиту, – добавил он, – хочу заметить, что вы не особо

сопротивлялись.

– Мне бы и не пришлось! – парировала Дейзи. – В первую очередь вам не

следовало делать из меня объект своих нежелательных ухаживаний.

– Нежелательных? А, значит, так вы объясняете то, что обняли меня за шею и

целовали в ответ.

– Я не делала ничего подобного!

– Лгунья.

Сложив руки, Дейзи сердито воззрилась на него.

– Единственный лжец здесь – это вы, – возразила она, отказываясь становиться

в положение защищающегося. – Вы ведь даже не собирались вносить те

поправки, верно?

– Мои намерения здесь не при чем. Вы требуете слишком существенных

изменений, а рукопись слишком сыра. Мне бы пришлось начать с самой первой

страницы и переписать всю книгу целиком. Я не могу этого сделать.

– Вы имеете в виду, что не станете этого делать.

– Понимайте, как вам хочется. Писательство давно стало для меня

невыносимым, но не по моей воле. Мне нечего добавить, потому что вы все

равно не поймете.

Дейзи глубоко вздохнула.

– А вдруг пойму. Объясните.

Застигнутый врасплох, Себастьян запрокинул голову, уставившись в потолок.

Как, черт возьми, он мог объясниться, не вдаваясь при этом в подробности?

– Сначала, писательство – это желание, – начал он. – Желание выразить себя,

желание быть услышанным, убежденность в том, что тебе есть, что сказать. –

Опустив голову, Себастьян заглянул ей в глаза. – Вы понимаете, о чем я?

– Конечно. Продолжайте.

– Когда тебя публикуют, писательство становится навязчивой идеей,

потребностью… не только быть услышанным, но еще и потребностью в

восхищении, даже в обожании. Чем больше внимания получаешь, тем больше

жаждешь. Эту жажду не утолить. Но теперь все чего-то от тебя ждут: твой

издатель, твоя семья и друзья, читатели – и ты понимаешь, что однажды

разочаруешь их, потеряешь их восхищение и, возможно, даже уважение. Итак,

ты усерднее работаешь, больше пишешь, не спишь ночами. В душу начинает

закрадываться отчаяние, потому что глубоко внутри ты понимаешь, что

заведомо обречен на провал. Попытки оправдать свои и чужие ожидания

изматывают, и однажды ты… – Себастьян умолк, тщательно подбирая слова. –