опьяняющая радость от творчества на кокаине превратилась в зависимость от

самого наркотика. Писательство из главенствующей страсти его жизни стало

утомительной обязанностью, мешавшей развлекаться. Италия, вместо того

чтобы служить источником вдохновения, обратилась бесконечной чередой

гулянок и женщин, с эликсиром, на поверку оказавшимся далеко не

волшебным.

Себастьян отложил рукопись и вновь обратил внимание на «Крэнделл».

Пробежавшись кончиками пальцев по верхнему ряду клавиш, он вспомнил тот

роковой день во Флоренции три года тому назад, когда он написал «Девушку с

красной сумочкой». Всего лишь за сутки он настрочил комедию из трех

действий, барабаня по клавишам печатной машинки со всей скоростью и

самоуверенностью, что мог дать ему только кокаин. Впоследствии он не

потрудился поправить или хотя бы прочитать свою работу.

Выслал ее Ротерштейну в Лондон, потребовал первой выплаты по контракту и

вознаградил себя трехдневным разгулом пьянства, дебоширства и еще большей

дозой кокаина.

Себастьян не помнил, как вдохнул последнюю дозу. Не помнил, как потерял

сознание. Но помнил, как очнулся во флорентийской аллее, ощущая в ноздрях

омерзительный запах собственной рвоты. Помнил, как его друг Сент-Сайрес

стоял подле него на коленях, громко зовя доктора, но итальянские слова

медленно и приглушенно доносились до его ушей. А затем глаза резанул яркий

свет, возникло странное дергающее ощущение, словно кто-то внутри схватил

его за грудки и оторвал от земли, однако это не причинило ему боли. Тогда он

понял, что умирает.

Себастьян, как ему помнилось, боролся, отпинываясь, извергая проклятья, крича

Богу и дьяволу, чтобы те оставили его в покое, ибо он ни с кем из них никуда не

пойдет – он вовсе не хотел умирать. Он хотел жить.

И в конце концов, получил желаемое, придя в себя в итальянском госпитале,

мучаясь от вызванной кокаиновой ломкой боли. И там длиннолицый

британский доктор отказался снабдить Себастьяна наркотиком, необходимым,

дабы облегчить его страдания. Врач сообщил, что кокаин убьет графа, если тот

продолжит его принимать, и посоветовал тихое, уединенное местечко в

швейцарских Альпах.

Выдержав столь тяжелое сражение за свою жизнь, Себастьян был намерен и

дальше бороться изо всех сил, лишь бы ее сохранить. Он уехал в Швейцарию,

где избавился от физической тяги к наркотику. Но гораздо тяжелее оказалось

преодолеть эмоциональную зависимость от него. Даже теперь, спустя три года,

ему порой страстно хотелось вернуть те безумные, донкихотские деньки,

проведенные в Италии, воскресить то время, когда все сомнения были немы и

он чувствовал себя непобедимым. И неважно, что сами его труды в ту пору

оставляли желать лучшего, – тогда он этого не знал и не хотел об этом думать,

он наслаждался эйфорией самообмана. Физическая зависимость осталась в

прошлом, но то чувство, что сопутствовало наркотику, ни с чем не сравнимое

ощущение неуязвимости… тоска по нему никогда не проходила. И никогда не

пройдет.

Себастьян легко ударил кончиком пальца по клавише, и в голове его эхом

раздались слова Гарри, сказанные неделю назад:

«Нужно сидеть и писать… одно слово, затем другое, и еще, пока не получится

книга».

Если бы все было так просто.

Схватив печатную машинку, Себастьян поднялся. Петляя между чемоданами и

коробками, он пробрался к письменному столу. Уронил машинку на свое пресс-

папье и вытащил из среднего ящика стопку писчей бумаги. Уселся за стол,

вставил один лист в машинку, глубоко вдохнул и положил пальцы на

клавиатуру.

Она настигла его сразу – та зияющая пустота, тот всепоглощающий,

бессмысленный, безотчетный страх. Себастьян стиснул зубы.

«Напиши что-нибудь, − приказал он себе. − Ради бога, напиши хоть что-то».

Дверь распахнулась.

Себастьяна захлестнуло облегчение, он поднял голову в надежде на

возможность отвлечься, но при виде возникшего в дверях дворецкого понял, что

надежда оказалась тщетной. В отвлекающих делах Уилтон был совершенно

безнадежен.

− Да, в чем дело?

− К вам посетитель, милорд, − сообщил слуга в столь любимой всеми

дворецкими скучающей, самодовольной манере. – Молодая женщина.

Вот и вся польза от титула и поместья.

− Черт подери, парень, разве я не говорил тебе не беспокоить меня визитами

глупых, помышляющих лишь о замужестве дебютанток и их мамаш-сводниц? –

Он забарабанил по клавишам «Крэнделла» и напустил на себя благонравный

вид. – Я работаю.

− Я извиняюсь, сэр, но мне думается, что именно с этой женщиной вы,

возможно, захотите встретиться.

Настойчивость Уилтона пробудила в Себастьяне интерес. Обычно дворецкий не

позволял себе подобных дерзостей.

− Почему? Она хорошенькая?

Но смутить Уилтона, прежде служившего лакеем в доме тети Матильды, было

невозможно. Матильда, его сугубо правильная незамужняя тетушка, ожидала,

чтобы ее слуги неукоснительно держались в невозмутимой манере, невзирая на

любые возможные обстоятельства. Так что вышколенный ею Уилтон научился

не терять присутствия духа задолго до того, как был повышен до должности

дворецкого скандально известного племянника Матильды.

− Полагаю, любой джентльмен счел бы ее весьма хорошенькой, сэр, − ничуть не

поменявшись в лице, ответил дворецкий.

Повисла пауза, и Себастьян догадался, что есть еще что-то, о чем дворецкому не

терпится поведать.

− И? – поторопил он Уилтона.

− Она пришла без сопровождения, сэр.

При упоминании столь значимой детали Себастьян поднял брови.

Респектабельная юная женщина, решившая без сопровождения нанести визит

неженатому мужчине, относилась к разряду невозможных вещей. В ином разе,

она вовсе не была респектабельной. Воображение тут же начало рисовать

интермедию любовной интриги, Себастьян ощутил немедленный подъем духа,

и все намерения попытаться что-нибудь написать пошли прахом.

Он улыбнулся, вставая.

− Вы всегда изыскиваете способы сделать мой день ярче, Уилтон.

− Благодарю, сэр.

− А у молодой женщины есть имя? – спросил Себастьян и, стряхивая с рукавов

пыль и соломинки, взглянул на дворецкого.

Уилтон поднес к глазам визитную карточку.

− Мисс Дейзи Меррик, − прочитал он. – Холборн, тридцать второй дом по

Литтл-Рассел-стрит.

Себастьян застонал, все его надежды разбились в мгновение ока.

− Только не эта маленькая нахалка! Что, ради всего святого, она здесь делает?

− Она здесь по просьбе лорда Марлоу.

Все хуже и хуже.

− Да хоть по просьбе королевы, мне плевать! Мисс Меррик одна из этих

современных эмансипированных старых дев, безнаказанно и без малейшего

чувства такта выражающих свои взгляды. Видишь ли, такие, как она, всюду

идут напролом, маршируют по улицам с плакатами, приковывают себя к

рельсам, требуя права самим зарабатывать себе на жизнь. – Он бросил

раздосадованный взгляд на стоявшую на столе машинку. – Будто человек,

обладающий здравым смыслом, может такого пожелать.

− Только они не старые девы, сэр, − благодушно поправил его Уилтон. –

Кажется, в наши дни их называют холостячками.

− Холостячки? Боже правый, ну и прозвище. Называй ее, как знаешь, но мисс

Дейзи Меррик – наихудшее из зол, что могло приключиться с человечеством:

она критик. Всем и каждому готова высказать свое наглое мнение, даже когда

понятия не имеет, о чем, собственно, вообще говорит. Очевидно, Марлоу

считает забавным прислать ее, чтобы та меня донимала. – Себастьян

пренебрежительно махнул рукой. – Отошли ее прочь.

Уилтон виновато кашлянул.

− Прошу прощения, сэр, но учитывая… ммм… сомнительное на сей день

положение вещей и принимая во внимание то обстоятельство, что ее прислал

лично лорд Марлоу, возможно, вы сочтете мудрым… ээ… уделить ей минутку

своего времени?

Заглянув в ясные глаза дворецкого, граф вспомнил, что задолжал парню

жалование за три месяца. Уилтона вместе с поваром, экономкой, лакеем,

горничной и кучером прислала из Девоншира тетушка, дабы подготовить дом к

приезду племянника в феврале, но, к сожалению, Матильда в придачу не

прислала денег, чтобы им платить. И если вскоре Себастьян не сумеет

выполнить свои обязательства, все они подыщут себе новое место работы, о чем

Уилтон деликатно напомнил хозяину. Даже Аберкромби, старый верный пес,

прошедший с ним через тяготы черных швейцарских дней, может покинуть его,

не получив должной оплаты.

Себастьян задумчиво поскреб подбородок. Пьесу закрыли, оставив его без

гроша. Из-за смерти отца он задолжал казне ее величества внушительную сумму

денег наследственными пошлинами, а, учитывая нынешние неудачи на

литературном поприще и некогда расточительный образ жизни, у него вдобавок

имелись собственные долги. Его девонширское поместье было заложено и

перезаложено, и вследствие сельскохозяйственных невзгод, поразивших всю

британскую экономику, от Эвермор-парка в любом случае не стоило ожидать

больших доходов. Финансовое положение было поистине удручающим.

В отличие от него лорд Марлоу был очень богат, и Себастьян вскоре, возможно,

вынужден будет попросить у него очередной аванс за несуществующую

следующую книгу. Какую бы шутку на его счет не решил сыграть Марлоу,

прислав мисс Меррик, лучше Себастьяну оставаться вежливым. И пусть она

самоуверенная старая дева с неистощимым запасом дерзостей, созерцать ее все