Питер садится и принимается меня щекотать. Я ахаю, но пытаюсь продолжать:

– Уверена, что панды… или гориллы… как-то греют ноги… зимой. Может, у них есть и технология дезодорантов для лап! – Меня одолевает смех. – Хватит, хватит!

– Тогда перестань говорить гадости про мои ноги!

Я засовываю руку ему под футболку и яростно принимаюсь щекотать. Но тем самым подставляюсь новым атакам.

– Ладно, ладно, перемирие! – кричу я.

Питер останавливается, и я притворяюсь, что тоже остановилась, но украдкой щекочу его подмышку, и он издает высокий визг, совершенно ему несвойственный.

– Ты же сказала – перемирие! – возмущенно говорит он. Мы оба киваем и укладываемся обратно, переводя дыхание. – Ты правда считаешь, что мои ноги плохо пахнут?

Нет, не считаю. Мне нравится, как он пахнет после матча – потом, травой, собой. Но дразнить его весело, тогда у него на лице на долю секунды появляется неуверенное выражение.

– После игры бывает… – говорю я. Питер нападает снова, и мы сражаемся и смеемся, когда входит Китти с подносом, на котором бутерброд с сыром и стакан апельсинового сока.

– Занимайтесь этим в комнате, а не на людях, – говорит она, усаживаясь на пол.

Я отодвигаюсь и сердито смотрю на нее.

– Мы ничего такого не делаем, Кэтрин.

– Твоя сестра говорит, что у меня воняют ноги, – говорит Питер, тыкая ногой в ее сторону. – Она врет, правда?

Китти отбивает его ногу локтем.

– Я не буду нюхать твои ноги. – Ее передергивает. – Вы извращенцы.

Я с воплем кидаю в нее подушкой. Она ахает.

– Тебе повезло, что ты не опрокинула мой сок! Папа тебя убьет, если ты опять испачкаешь ковер. Помнишь, как разлила лак для ногтей?

Питер ерошит мне волосы.

– Неуклюжая Лара Джин.

Я отталкиваю его руку.

– Вовсе нет. Это ты вчера у Гейба споткнулся о собственные ноги на пути к пицце.

Китти хихикает, и Питер кидает в нее подушкой.

– Хватит объединяться против меня! – восклицает он.

– Ты останешься на ужин? – спрашивает Китти, когда перестает хихикать.

– Не могу. Мама готовит стейк из курицы.

– Повезло! – Китти шире раскрывает глаза. – Лара Джин, что у нас на ужин?

– Я вот прямо сейчас размораживаю куриную грудку, – говорю я. Она морщится. – Если тебе не нравится, научись готовить сама. Я не смогу готовить тебе ужин, когда уеду в колледж.

– Да ладно. Ты наверняка каждый вечер будешь приезжать. – Она поворачивается к Питеру. – Можно я приду к тебе ужинать?

– Конечно, – отвечает он. – Вы обе можете.

Китти начинает радоваться, но я ее обрываю.

– Если мы пойдем, папе придется ужинать одному. Сегодня у мисс Ротшильд велотренажеры.

Китти кусает свой бутерброд.

– Тогда сделаю еще один бутерброд. Не хочу есть старую размороженную курицу.

Я резко сажусь на диване.

– Китти, я приготовлю что-нибудь другое, если завтра утром ты заплетешь мне волосы. Я хочу особую прическу для Нью-Йорка.

Я никогда не была в Нью-Йорке. Когда мы в последний раз ездили в отпуск всей семьей, я хотела в Нью-Йорк, но большинство голосов было за Мексику. Китти хотела есть рыбные тако и плавать в океане, а Марго – осматривать руины майя и совершенствовать свой испанский. В итоге я была даже рада результату. До этой поездки мы с Китти ни разу не выезжали из страны и никогда не видели такой синей воды.

– Заплету, но только если у меня останется время после моей прически, – заявляет Китти. На большее не стоило и надеяться. Она так хорошо делает прически…

– Кто будет заплетать мне волосы в колледже? – задумчиво спрашиваю я.

– Я могу, – уверенно отвечает Питер.

– Ты не умеешь, – фыркаю я.

– Ребенок меня научит. Научишь, ребенок?

– Не бесплатно, – говорит Китти.

Они торгуются и наконец решают, что Питер отведет Китти и ее подружек в кино в субботу. Вот так и получается, что я сижу, скрестив ноги, на полу, а Питер и Китти – на диване, у меня за спиной; Китти показывает, как плести французскую косичку, а Питер снимает процесс на телефон.

– Теперь ты попробуй, – говорит она.

Прядки все время ускользают от него, и Питер раздражается.

– У тебя много волос, Лара Джин.

– Если французская косичка не получается, я научу тебя чему-нибудь попроще, – говорит Китти, не скрывая снисхождения в голосе. Питер тоже его слышит.

– Нет, я справлюсь. Дай попробовать. Я освою французскую косичку, как освоил французские поцелуи. – Он мне подмигивает.

Мы с Китти хором на него кричим.

– Не говори об этом перед моей сестрой! – восклицаю я, толкая его в грудь.

– Я пошутил!

– И ты не так хорошо целуешься по-французски. – Хотя на самом деле хорошо.

Питер смотрит на меня с выражением «кого ты пытаешься обмануть?», и я пожимаю плечами, потому что «кого я пытаюсь обмануть?».


Позже я провожаю Питера к машине. Он останавливается перед пассажирской дверью и спрашивает:

– Эй, скольких парней ты целовала?

– Всего трех. Тебя, Джона Амброуза Макларена, – я произношу это имя быстро, словно отклеиваю пластырь, но Питер все равно успевает нахмуриться, – и кузена Элли Фельдман.

– Того косоглазого?

– Да. Его зовут Росс. По-моему, он симпатичный. У нас была вечеринка с ночевкой у Элли; я поцеловала его на спор. Но мне хотелось.

Питер задумчиво меня рассматривает.

– Значит, меня, Джона и кузена Элли?

– Ага.

– Ты одного забыла, Кави.

– Кого?

– Сандерсона!

Я отмахиваюсь от него.

– Нет, это не считается.

– Росс, кузен Элли Фельдман, которого ты поцеловала на спор, считается, но не Джош, с которым ты мне технически изменила? – Питер грозит мне пальцем. – Ну нет, так не пойдет.

Я его толкаю.

– Мы с тобой тогда не встречались, сам знаешь!

– Это детали, но ладно. – Он косится на меня. – У тебя получается больше человек, чем у меня. Я целовался только с Джен, Джамилой и с тобой.

– А та девочка, с которой ты познакомился, когда ездил на пляж Миртл-Бич с двоюродными родственниками? Анджелина?

На его лице мелькает странное выражение.

– Ах да. Откуда ты про нее знаешь?

– Ты всем этим хвастался!

Это было лето перед седьмым классом. Я помню, что Женевьева с ума сходила, потому что какая-то другая девочка поцеловала Питера раньше, чем она. Мы пытались найти Анджелину в Интернете, но слишком мало про нее знали. Только ее имя.

– Значит, ты целовался с четырьмя девочками. И ты не только целовался, Питер.

– Ну ладно!

Но я уже не могу остановиться.

– Ты единственный, с кем я целовалась по-настоящему. И ты был первым. Первый поцелуй, первый парень, все с тобой первое! Тебе досталось все первое, а мне от тебя – ничего.

Он смущенно говорит:

– Вообще-то это не совсем правда.

Я сощуриваюсь.

– О чем ты?

– Не было никакой девочки на пляже. Я все это придумал.

– Анджелины с большой грудью не было?

– Я не говорил, что у нее большая грудь!

– Говорил. Тревору.

– Ладно, ладно, господи. Но суть не в этом.

– А в чем, Питер?

Он прочищает горло.

– В тот день в подвале Макларенов… У меня это тоже был первый поцелуй. С тобой.

Я резко перестаю смеяться.

– Со мной?

– Да.

Я смотрю на него в упор.

– Почему ты мне не рассказывал?

– Не знаю. Забыл, наверное. И мне стыдно, что я придумал девчонку. Никому не рассказывай!

Меня переполняет теплый восторг. Выходит, первый поцелуй Питера Кавински был со мной. Как чудесно!

Я обвиваю руками его шею и запрокидываю голову в ожидании поцелуя на ночь. Он трется щекой о мою, и я рада, что у него гладкие щеки, пока что ему едва нужно бриться. Я закрываю глаза, вдыхаю его запах, жду поцелуя. А он просто невинно чмокает меня в лоб.

– Спокойной ночи, Кави.

У меня распахиваются глаза.

– И это все?

Он самодовольно отвечает:

– Ты же сказала, что я не так уж хорошо целуюсь.

– Я пошутила!

Он подмигивает мне и садится в машину. Я провожаю его взглядом. Мы уже целый год вместе, но это все еще в новинку. Любить мальчика, который любит тебя в ответ. Это чудесно.

Я не сразу возвращаюсь в дом. На случай если он вернется. Уперев руки в боки, я жду целых двадцать секунд, а потом отворачиваюсь к крыльцу. И тут его машина подъезжает задним ходом и останавливается прямо перед домом. Питер высовывается в окно.

– Ну ладно, – окликает он меня, – давай попрактикуемся.

Я бегу к машине, притягиваю его за рубашку и наклоняю голову навстречу, а потом отталкиваю его и убегаю со смехом. Мои волосы развеваются на ветру.

– Кави! – кричит он вслед.

– На этом все на сегодня! – ехидно отвечаю я. – Увидимся завтра в автобусе!


Вечером, когда мы с Китти чистим зубы в ванной, я спрашиваю:

– По шкале от одного до десяти – как сильно ты будешь по мне скучать, когда я уеду в колледж? Только честно.

– Еще слишком рано об этом говорить, – отвечает она, споласкивая щетку.

– Просто ответь.

– На четыре.

– На четыре! Ты сказала, что по Марго скучаешь на шесть с половиной!

Китти качает головой.

– Лара Джин, почему ты запоминаешь каждую мелочь? Это нездорово.

– Ты могла хотя бы притвориться, что будешь скучать! – восклицаю я. – Ради приличия.

– Марго уехала на другой конец света. Ты будешь в пятнадцати минутах езды, так что я не успею заскучать.

– Все равно!

Она прижимает ладони к сердцу.

– Ну хорошо, я буду скучать по тебе так, что каждую ночь буду плакать!

– Так-то лучше, – улыбаюсь я.

– Я буду скучать так сильно, что перережу запястья! – хохочет она.

– Кэтрин, не говори так!

– Тогда перестань напрашиваться на комплименты, – говорит она и отправляется в постель.

А я остаюсь паковать все, что нужно для поездки в Нью-Йорк. Если меня примут в университет Вирджинии, я, наверное, просто оставлю один набор косметики, кремов и расчесок дома, чтобы не возить их с собой каждый раз. Марго пришлось продумывать все, что она брала с собой в Сент-Эндрюс, потому что Шотландия далеко, и она не могла часто приезжать домой. А я могу взять вещи на осень и зиму, все летнее оставить дома, а потом менять.