– Ты увидишь меня через неделю, когда я сбегу обратно домой, – шутит она. В ее голосе слышна едва заметная нотка трепета. Несмотря на хвастовство и браваду, Крис нервничает.

– Ни за что. Все только начинается. Настало время, Крис. – Я обнимаю ее и пытаюсь не плакать. – Теперь это случится.

– Что?

– Жизнь!

– Ты такая сентиментальная, – говорит она, но я готова поклясться, что вижу в ее глазах слезы.

– Я тебе кое-что принесла. – Я достаю из сумки и вручаю подарок. Крис срывает упаковочную бумагу и открывает коробку.

Внутри фотография в рамке в форме сердечка, не больше елочной игрушки. Мы вдвоем на пляже в одинаковых купальниках, нам лет двенадцать, может, тринадцать.

– Повесь это на стену там, где окажешься, и все будут знать, что дома тебя кто-то ждет.

У нее выступают слезы на глазах, и она стирает их тыльной стороны ладони.

– О господи, ты ужасна, – говорит она.

Я слышала, что лучших друзей встречают в колледже и они остаются с тобой на всю жизнь. Но я уверена, что всю жизнь буду дружить с Крис. Я все коллекционирую и сохраняю навсегда.


Когда я возвращаюсь домой, Трина – в «Соул-сайкл», папа продолжает расставлять стулья, Марго отпаривает платья подружек невесты, а Китти нарезает бумажные флажки для растяжек над столами с десертом. Я начинаю покрывать торт глазурью. Желтый торт с ванильным сливочным кремом, как я и обещала Трине. Торт жениха уже готов и даже украшен крошкой от печенья. Торт невесты я переделываю второй раз: от первого пришлось отказаться, потому что я недостаточно обрезала верхние слои, и, когда сложила их вместе, торт получился безнадежно кривым. Второй тоже немного неровный, но толстый слой сливочного крема скроет все огрехи. По крайней мере, я на это надеюсь.

– На этом торте столько глазури, что у нас всех будет диабет, – замечает Китти.

Я прикусываю язык и продолжаю крутить торт и смазывать верхушку, чтобы все было гладко.

– Хорошо выглядит, Марго?

– Выглядит профессионально, – успокаивает она, проводя отпаривателем по подолу платья.

Проплывая мимо Китти, я не могу удержаться от замечания:

– Кстати, три последних флажка кривые.

Китти меня игнорирует, напевая про себя: «Сахарная кома, оу бэби, от этого торта у нас сахарная кома» – на мотив старой песни «Сахарный домик». Тут я сама виновата, потому что ставлю ее каждый раз, когда что-то пеку.

– Мы в последний раз в таком составе, – говорю я. Марго поднимает голову и улыбается.

– Я рада, что нас станет больше, – говорит Китти.

– И я, – подтверждает Марго, и я практически уверена, что она говорит искренне. Семьи уменьшаются и увеличиваются. Все, что можно сделать, – радоваться этому, радоваться друг другу, пока есть возможность.


Я не могу заснуть, поэтому спускаюсь за чашкой «засыпай-чая». Наливая воду в чайник, я выглядываю в окно и вижу красные искры сигареты в темноте. Трина курит на улице!

Я решаю отказаться от чайного ритуала и пойти в кровать, пока она меня не увидела, но когда я выливаю воду из чайника, она входит в кухню с банкой «фрески» в руке.

– Ой, – говорит она от неожиданности.

– Я не могла заснуть, – поясняю я.

А она одновременно просит:

– Не рассказывай Китти!

Мы смеемся.

– Честное слово, это был последний раз. Я много месяцев не курила!

– Я не скажу Китти.

– Я тебе должна, – выдыхает Трина.

– Хочешь «засыпай-чая»? – спрашиваю я. – Его делала нам мама. Он очень успокаивает. Становится уютно, и хочется в постель.

– Звучит волшебно.

Я наполняю чайник и ставлю на плиту.

– Ты переживаешь из-за свадьбы?

– Не переживаю… просто нервы. Я так хочу, чтобы все прошло задорно, без сучка без задоринки… – У нее вырывается хихиканье. – Каламбур. Люблю хороший каламбур. – А потом она говорит: – Расскажи, что случилось между тобой и Питером.

Я отворачиваюсь, раскладывая мед по чашкам.

– Ничего. – Последнее, что нужно Трине в ночь перед свадьбой, – слушать про мои проблемы.

Она выразительно смотрит.

– Ну же, подруга, рассказывай.

– Не знаю. Мы, наверное, расстались. – Я пожимаю плечами, чтобы не заплакать.

– Ох, милая. Бери свой чай и иди сюда, на диван.

Я приношу с собой кружки и сажусь рядом с Триной, которая подбирает ноги и накрывает нас обеих пледом.

– Теперь рассказывай, – говорит она.

– Мне кажется, все начало портиться, когда я поступила в Северную Каролину. Мы планировали, что я пойду в Уильяма и Мэри, а потом переведусь – первый год у нас будут отношения на расстоянии. Но Северная Каролина намного дальше, и когда я туда съездила, мне там очень понравилось. Настолько, что я могу не захотеть переводиться. – Я мешаю чай. – Я действительно хочу дать этому университету шанс.

– Я считаю, что ты права на тысячу процентов, – Трина греет руку над кружкой. – Вы поэтому расстались?

– Не совсем. Мама Питера сказала, что он стал говорить про перевод в Северную Каролину. Она хотела, чтобы я с ним рассталась, пока он ради меня не испортил себе жизнь.

– Черт! Мама Питера немножко стерва!

– Она не совсем это сказала, но смысл был такой. – Я отпиваю чай. – Я тоже не хочу, чтобы он переводился ради меня… Мама говорила, что нельзя выбирать колледж ради парня, потому что можно лишиться всех возможностей первого курса.

– Будем честны: твоя мама не была знакома с Питером Кавински. У нее не было всех фактов на руках. Если бы она с ним познакомилась… – Трина негромко присвистывает, – может, она бы говорила по-другому.

У меня на глазах наворачиваются слезы.

– Честно, я жалею, что с ним рассталась! Я хочу все вернуть!

Трина берет меня за подбородок.

– Тогда почему бы этого не сделать?

– Он меня никогда не простит за такую боль. Он трудно сближается с людьми. Наверное, он уже не хочет меня видеть.

Трина пытается скрыть улыбку.

– Сомневаюсь. Послушай, поговори с ним завтра на свадьбе. Он увидит тебя в этом платье – и все простит.

Я шмыгаю носом.

– Он не придет.

– Уверена, что придет. Нельзя спланировать мальчишник, а потом не явиться на свадьбу. Не говоря уже о том, что он без ума от тебя.

– Но что, если я снова причиню ему боль?

Трина обнимает кружку обеими руками и делает глоток.

– Ты не можешь защитить его от боли, детка, что бы ты ни делала. Для любви нужно быть уязвимым, подпускать людей к себе… испытывать боль.

Я обдумываю ее слова.

– Трина, когда ты поняла, что у вас с папой все по-настоящему?

– Не знаю… Наверное, я просто решила.

– Что решила?

– Решила выбрать его. Нас. – Она улыбается. – Все это.

Трудно представить, что год назад она была просто нашей соседкой. Мы с Китти сидели на крыльце по утрам и смотрели, как она бежит к машине и обливается горячим кофе. А теперь она выходит за нашего папу. Она станет нашей мачехой. И я этому рада.

Глава 40

ВОЗДУХ ПАХНЕТ ЖИМОЛОСТЬЮ И ЛЕТНИМИ ДНЯМИ, которые длятся бесконечно. Идеальный день для свадьбы. Не знаю, есть ли что-то красивее Вирджинии в июне. Все цветет, все зеленое, солнечное и полно надежды. Думаю, я тоже буду выходить замуж дома.

Мы проснулись рано, и казалось, что времени будет много, но, конечно, мы бегаем как курицы без голов. Трина носится по второму этажу в шелковом халате цвета слоновой кости, который купила ей Кристен. Для подружек невесты она купила розовые с именами, вышитыми золотом на нагрудном кармане. У Трины вышито «Невеста». Должна признать, Кристен может раздражать, но подходит к делу с размахом.

Подруга Трины, фотограф, снимает нас всех в халатах. Трина сидит посередине, как очень загорелый лебедь. Потом пора одеваться. С Китти мы договорились, что вместо смокинга она наденет белую рубашку с коротким рукавом, щегольской галстук-бабочку в клетку и брюки до щиколотки. Волосы у нее заплетены в косы и уложены вокруг головы. Она очень хорошенькая. И такая… Китти. Я согласилась не надевать венок, только вставила гипсофилы в волосы. А вместо волшебных ночных рубашек мы сошлись на том, что я и Марго наденем винтажные платья в цветочек в стиле пятидесятых. У Марго – кремовое, с желтыми маргаритками, у меня – в розовый цветочек, с бретельками, завязывающимися на плечах. Мое носила невысокая девушка, потому что его даже не пришлось подгонять, оно достает ровно до колена, как и должно.

Трина-невеста прекрасна. Ее платье выглядит ослепительно-белым на фоне загорелой кожи.

– Я не глупо выгляжу? – Она нервно на меня посматривает. – Не слишком старая для белого платья? Я один раз разводилась…

Марго отвечает раньше меня:

– Ты выглядишь идеально. Просто идеально.

Моя старшая сестра умеет убеждать. Трина расслабляется всем телом, словно выдыхает.

– Спасибо, Марго. – Голос у нее дрожит. – Я такая… счастливая.

– Не плачь! – вскрикивает Китти.

– Т-ш-ш, – говорю я. – Не кричи. Трине нужен покой.

Китти весь день – нервный комок энергии, словно сегодня ее день рождения, Рождество и первый день школы одновременно.

Трина обмахивается руками.

– Я потею. Нужно больше дезодоранта. Китти, от меня не пахнет?

Китти подходит ближе.

– Все нормально.

Мы уже сняли сотни фотографий и снимем еще больше; но я знаю, что любимой у меня будет та, на которой мы, все три девочки Сонг, собрались вокруг Трины. Марго промакивает платочком ее глаза, Китти, стоя на табуретке, поправляет волосы, а меня Трина просто обнимает. Мы широко улыбаемся. Что-то заканчивается, что-то начинается.

От Питера ничего не слышно. Каждый раз, когда по улице проезжает машина, я подхожу к окну посмотреть, не он ли приехал, но его нет. Он не придет, и я его не виню. Но все равно надеюсь – не могу не надеяться.


Задний двор увешан гирляндами и белыми бумажными фонарями. Конечно, стены из роз нет, но выглядит все равно очаровательно. Все стулья расставлены, посередине постелена дорожка, по которой пройдет Трина. Я приветствую приходящих гостей – небольшую группу, меньше пятидесяти человек. Идеально для свадьбы во дворе. Марго сидит с бабушками, папой и сестрой Трины в первом ряду, составляя им компанию, пока я хожу и приветствую наших соседей Шахов, тетю Кэрри и дядю Виктора, кузину Хэйвен, которая хвалит мое платье. Все это время я не свожу глаз с дороги, поджидая черную «ауди». Но ее нет.