А теперь я снова плачу. По Сторми, по маме, по всему.

Сторми хотела, чтобы я переписала ее мемуары. Она собиралась назвать их «Штормы Сторми». Мы так за это и не взялись. Как теперь люди узнают ее историю?

Звонит Питер, но мне очень грустно, чтобы разговаривать, поэтому я не отвечаю. Мне кажется, что надо позвонить Джону, но на самом деле у меня нет на это права. Он внук Сторми, а я – всего лишь девочка-волонтер в доме престарелых. Единственная, с кем я хочу поговорить, – Марго, потому что она тоже знала Сторми и потому что она знает, как меня успокоить; но в Шотландии сейчас глухая ночь.

Я звоню Марго на следующий день, как только просыпаюсь. Рассказывая новости, я плачу снова, и она тоже. Марго подает идею провести мемориальную службу в Бельвью.

– Ты можешь сказать несколько слов, угостить всех печеньем, а гости поделятся своими воспоминаниями. Уверена, что ее друзьям понравится: они ведь тоже не могут попасть на похороны.

Я сморкаюсь.

– Сторми бы тоже понравилось.

– Я бы хотела быть на службе.

– Я бы хотела, чтобы ты там была, – говорю я, и голос дрожит. Рядом с Марго я сильнее.

– По крайней мере, там будет Питер, – говорит она.

Перед выходом в школу я звоню своей бывшей начальнице Джанетт в Бельвью и предлагаю устроить мемориальную службу. Она сразу же соглашается и говорит, что можно провести ее в четверг, перед бинго.

Но когда в школе я рассказываю об этом Питеру, он мрачнеет.

– Черт. Я должен идти на «Дни на лужайке» с мамой. – «Дни на лужайке» – открытое мероприятие для абитуриентов университета Вирджинии. Они посещают университет вместе с родителями, сидят на занятиях, осматривают общежития. Это большое событие. Когда я думала, что поступлю, то очень их ждала.

– Я могу не ходить, – предлагает Питер.

– Не можешь. Мама тебя убьет.

– Я переживу, – говорит он, и я ему верю.

– Все в порядке. Ты не знал Сторми.

– Да, но я хотел бы тебя поддержать.

– Главное – намерение, – говорю я.


Вместо черного я надеваю сарафан, который нравился Сторми. Он белый, с голубыми незабудками на подоле, короткими пышными рукавами, приоткрывающими плечи, и складками на талии. Я купила его в конце лета и надевала всего раз, когда заезжала в Бельвью по дороге в кино. Сторми сказала, что я выгляжу как девушка из итальянских фильмов. Поэтому я надеваю платье, белые сандалии, которые купила для выпускного, и кружевные белые перчатки, которые она бы наверняка оценила. Я нашла их в винтажном магазине «Былое» в Ричмонде и легко могу представить, как Сторми была в таких же в одном из котильонов[34] или на субботних танцах. Кольцо с розовым бриллиантом я оставляю дома. Я надену его на выпускной, как хотела бы Сторми.

Я приношу с собой чашу для пунша, хрустальную чашу с орешками, стопку коктейльных салфеток с вышитыми вишнями, которые нашла на распродаже имущества, и скатерть, которую мы достаем на День благодарения. Кладу несколько роз на пианино, где любила сидеть Сторми. Пунш приготовлен из имбирного эля и фруктового сока, без алкоголя. Сторми бы возмутилась, но не все в доме престарелых могут пить алкоголь из-за лекарств. Однако я ставлю рядом с пуншем бутылку шампанского для тех, кто хочет добавить огонька. И наконец я включаю Фрэнка Синатру. Сторми всегда говорила, что он должен был бы стать ее вторым мужем.

Джон обещал прийти, если успеет вернуться из Род-Айленда. Я немного нервничаю, потому что в последний раз видела его почти год назад, в свой день рождения. Мы никогда по-настоящему не встречались, но почти начали, и для меня это имеет значение.

Постепенно появляются люди. Одна из медсестер привозит в кресле миссис Армбрустер, которая поддалась старческому маразму, но до того была со Сторми в дружеских отношениях. Мистер Перелли, Алисия, Шанис из приемной, Джанетт. Небольшая группа приятных людей. По правде говоря, в Бельвью остается все меньше людей, которых я знаю. Одни переехали к детям, другие умерли. Среди персонала тоже не так много знакомых лиц. Я и не заметила, как это место изменилось.

Я встаю посреди комнаты, сердце колотится в груди. Я ужасно нервничаю перед речью. Боюсь, что стану запинаться, что речь окажется недостойной Сторми. Я бы хотела, чтобы она мной гордилась. Все выжидающе смотрят на меня, кроме миссис Армбрустер, которая вяжет, глядя в пространство. У меня дрожат колени. Я делаю глубокий вдох и уже готова начать, когда входит Джон Амброуз Макларен в отглаженной рубашке и брюках хаки. Он садится на диван рядом с Алисией. Я машу ему рукой, он одобрительно улыбается в ответ.

Я снова делаю вдох.

– На дворе было лето 1952 года. – Кашлянув, я смотрю на листок. – По радио звучал Фрэнк Синатра. Лана Тернер и Ава Гарднер были звездами сезона. Сторми было восемнадцать. Она участвовала в марширующем ансамбле, ее ноги выбрали лучшими в конкурсе, и каждую субботу она ходила на свидания. В этот раз она шла с юношей по имени Уолт. Она на спор пошла купаться нагишом в городском озере. Сторми никогда не отступала перед вызовом.

Мистер Перелли смеется:

– Это правда.

Другие согласно ему вторят.

– Фермер вызвал полицию, и когда они направили фары на озеро, Сторми велела им отвернуться. В тот вечер домой она ехала в полицейской машине.

– Не в первый раз и не в последний, – выкрикивает кто-то, и все смеются, а у меня расслабляются плечи.

– Сторми за одну жизнь прожила больше, чем большинство за все свои годы. Она была как стихия. Она научила меня тому, что любовь… – у меня затуманиваются глаза, и я начинаю сначала. – Сторми научила меня тому, что любовь – это смелые решения каждый день. Так поступала Сторми. Она всегда выбирала любовь и приключения. Для нее они были неразделимы. А теперь ее ждет новое приключение, и мы желаем ей всего наилучшего.

Джон вытирает глаза рукавом. Я киваю Джанетт, она поднимается и включает стерео. Комнату заполняют звуки песни «Stormy Weather»: «Не знаю, почему нет солнца в небе…».

После речи Джон подходит ко мне с двумя пластиковыми стаканчиками с пуншем и с сожалением говорит:

– Она наверняка велела бы подлить ей спиртного, но… – Он вручает мне стакан, и мы чокаемся. – За Эдит Синклейр Макларен Шиэн, более известную как Сторми.

– Настоящее имя Сторми – Эдит? Оно такое серьезное. Женщина с таким именем должна носить шерстяные юбки и толстые колготки и пить по вечерам ромашковый чай. Сторми пила коктейли!

Джон смеется.

– Да, верно!

– Тогда откуда взялось имя Сторми? Почему не Эди?

– Кто знает? – с усмешкой говорит Джон. – Ей бы понравилась твоя речь. – Он смотрит на меня с теплом и одобрением. – Ты такая славная, Лара Джин.

Я смущаюсь и не знаю, что сказать. Хотя мы никогда не встречались, чувства у меня такие же, как при встрече с бывшим парнем, по крайней мере, мне так кажется. С долей сожаления. Привычно, но немного неловко, потому что так много осталось между нами невысказанным.

Потом он говорит:

– Сторми все просила меня привезти мою девушку познакомиться, а я так и не успел. Теперь чувствую себя виноватым.

Как можно более легким тоном я говорю:

– О, так ты с кем-то встречаешься?

Он всего секунду колеблется, а потом кивает.

– Ее зовут Дипти. Мы познакомились на «Модели ООН» в университете Вирджинии. Она меня обошла и стала главой нашего комитета.

– Ого, – говорю я.

– Да, она замечательная.

Мы оба начинаем говорить одновременно:

– Ты уже знаешь, где будешь учиться?

– Ты уже решил?..

Мы смеемся и достигаем некоего взаимопонимания. Он говорит:

– Я еще не решил. Выбираю между Колледж-Парком и Уильяма и Мэри. В Колледж-Парке хорошая школа бизнеса, и он совсем близко к Вашингтону. У Уильяма и Мэри выше рейтинг, но Уильямсбург – это глушь. Так что пока не знаю. Отец расстроен, потому что он хотел, чтобы я учился в университете Северной Каролины, но туда меня не приняли.

– Сочувствую, – я решаю не упоминать, что меня там внесли в список ожидания. Джон пожимает плечами.

– Может, я переведусь на втором курсе. Посмотрим. А ты? Пойдешь в университет Вирджинии?

– Туда меня не приняли, – признаюсь я.

– Ох, беда! Я слышал, что в этом году они очень разборчивые. Девочка со вторым высшим баллом во всей моей школе туда не попала, а у нее заявка была потрясающая. Уверен, что и у тебя тоже.

Я застенчиво говорю:

– Спасибо, Джон.

– Так где ты будешь учиться, если не в Вирджинии?

– В Уильяма и Мэри.

Он расплывается в улыбке.

– Серьезно? Это замечательно! А Кавински?

– В Вирджинии.

Джон кивает.

– За лакросс, конечно.

– А твоя… Дипти? – Я делаю вид, что забыла имя, хотя слышала его всего две минуты назад. – Где она будет учиться?

– Ее еще осенью приняли в университет Мичигана.

– Ого, так далеко!

– Намного дальше, чем Вирджиния от Уильяма и Мэри.

– Но вы собираетесь… продолжать встречаться?

– Такой план, – говорит Джон. – По крайней мере, мы попробуем отношения на расстоянии. А вы с Питером?

– У нас такой же план, во всяком случае, на первый курс. На втором я попытаюсь перевестись в Вирджинию.

Джон чокается со мной стаканчиками.

– Удачи, Лара Джин.

– И тебе, Джон Амброуз Макларен.

– Если я выберу Уильяма и Мэри, то позвоню тебе.

– Не забудь, – говорю я.

Я остаюсь в Бельвью куда дольше, чем планировала. Кто-то достает старые пластинки, и начинаются танцы. Мистер Перелли настаивает на том, чтобы научить меня танцевать румбу, несмотря на больное бедро. Когда Джанетт ставит «In the Mood» Глена Миллера, я встречаюсь взглядом с Джоном, и мы обмениваемся секретной улыбкой, вспоминая вечеринку сороковых. Тот вечер был как в кино. И кажется, что он был очень давно.

Странно испытывать счастье на поминках человека, которого ты любил, но я счастлива. Рада, что день удался и Сторми проводили достойно. Хорошо, когда есть такая возможность.