Он стонет.

– Я слишком устал, чтобы думать про танцы.

– Ну пожалуйста, это же твоя свадьба! Поучаствуй, папа.

Трина смеется и тыкает его в бок ногой.

– Поучаствуй, Дэн!

– Ладно, ладно. Трина большая поклонница Шанайи Твейн. – Они обмениваются улыбками. – Может, «From This Moment on»?

– Ах, – говорит она, – ты действительно меня знаешь.

– Шанайя Твейн? – переспрашиваю я. – Она поет песню «Man! I Feel Like a Woman»?

Трина поднимает кружку как микрофон и склоняет голову:

– С этого момента я буду любить тебя, – фальшиво поет она.

– Не уверена, что слышала эту песню, – говорю я, стараясь не выдавать эмоций.

– Включи ей на телефоне, – говорит Трина папе.

– Не вздумай осуждать, – предупреждает он и включает песню.

Эта песня совсем на него не похожа. Но он глупо улыбается все время, особенно когда Трина обнимает его за плечи и заставляет покачиваться в такт вместе с ней.

– Идеально, – говорю я. На глазах внезапно наворачиваются слезы. Я прокашливаюсь. – Хорошо, с песней решили, можно переходить к остальному. Я переписываюсь с пекарней «Десерты Тилли» по поводу банановых мини-пудингов в маленьких консервных баночках, но они говорят, что не могут сделать дешевле, чем по семь долларов за штуку.

Папа встревожен и хмурится.

– Это дороговато?

– Не беспокойся, я позвоню в пекарню в Ричмонде, и если доставка получится не слишком дорогой, закажу у них. – Я листаю папку с планами. – Из-за десертов у меня не было возможности посмотреть на группу, с которой я переписывалась. В эти выходные они играют в Кесвике, я хочу сходить и послушать.

Во взгляде папы читается озабоченность.

– Милая, мне кажется, ты теперь используешь подготовку свадьбы как способ снятия стресса вместо выпечки. Все это немного торжественно.

– Это на самом деле не совсем группа, – быстро говорю я. – Певец и гитарист. Они только начинают, так что все очень скромно. Я буду знать больше, когда на них посмотрю.

– Разве у них нет видеозаписей? – спрашивает Трина.

– Конечно, но вживую все иначе.

– Не думаю, что нам нужна группа, – говорит папа, переглянувшись с Триной. – Достаточно включить музыку на компьютере.

– Хорошо, но нужно арендовать звуковое оборудование… – Я начинаю листать папку. Трина кладет ладонь мне на руку.

– Милая, я рада, что ты хочешь нам помочь, и очень благодарна. Но, честное слово, не стоит так переживать. Нам с твоим папой не так важны все эти мелочи. Мы просто хотим пожениться. Нам не нужны фургоны-киоски и банановые мини-пудинги. Мы с тем же успехом можем заказать барбекю у «Бибикью Эксчейндж». – Я начинаю говорить, но она меня останавливает. – Выпускной класс бывает раз в жизни, и я хочу, чтобы ты получила от него все. У тебя горячий парень, ты поступила в отличный колледж. Скоро твой день рождения. Сейчас самое время быть молодыми, радоваться и наслаждаться друг другом!

– В разумных пределах, конечно, – торопливо добавляет папа.

– Но я правда не переживаю, – возражаю я. – Подготовка к свадьбе меня успокаивает!

– И ты нам очень помогаешь, но есть другие дела, заслуживающие твоего времени. Окончание учебного года, подготовка к колледжу. – У папы на лице твердое, неприступное выражение, которое я редко вижу.

– Вы что, больше не хотите, чтобы я помогала со свадьбой? – хмурюсь я. Трина отвечает:

– Я по-прежнему хочу, чтобы ты занималась платьями для подружек невесты, и было бы замечательно, если бы ты испекла свадебный торт…

– И торт для жениха?

– Конечно. Но с остальным мы разберемся сами. Честное слово, я говорю это для твоего же блага, Лара Джин. Хватит торговаться с кондитерскими.

– И никаких поездок в Ричмонд за столами для десерта.

Я с неохотой вздыхаю.

– Если вы настаиваете…

Трина кивает.

– Наслаждайся молодостью. Сосредоточься на платье для выпускного. Ты уже начала его искать?

– Понемногу. – До меня доходит, что выпускной уже через месяц, а платья у меня еще нет. – Если вы точно уверены…

– Мы уверены, – говорит папа, и Трина кивает.

Поднимаясь по лестнице, я слышу, как папа шепчет:

– Зачем ты советуешь ей наслаждаться ее горячим парнем?

Я едва сдерживаю смех.

– Я не это имела в виду! – говорит Трина. Папа возмущенно фыркает.

– Прозвучало именно так.

– Господи, Дэн, не воспринимай все так буквально. К тому же парень у нее действительно горячий.


Я просматриваю на ноутбуке платья для выпускного и смеюсь каждый раз, когда думаю про папу и «горячего парня». Через час я почти уверена, что нашла платье. Оно в стиле «балерины», с корсажем из металлической сетки и юбкой из тюля. Цвет на сайте называется «пыльно-розовый». Сторми понравится.

Покончив с этим, я захожу на сайт университета Уильяма и Мэри и оплачиваю регистрационный взнос, как следовало сделать много недель назад.

* * *

Через несколько дней по дороге в школу Питер говорит, что должен доставить что-то для мамы и может съездить со мной посмотреть на группу в Кесвике. Я мрачно отвечаю:

– Оказывается, папа и Трина не хотят приглашать группу. И все остальное устраивать – тоже. Они хотят очень простую свадьбу. Одолжат колонки и включат музыку на компьютере. Знаешь, какую песню они выбрали для первого танца?

– Какую?

– «From This Moment on» Шанайи Твейн.

– Никогда ее не слышал.

– Она очень сладкая, но им нравится. Ты знаешь, что у нас с тобой нет своей песни?

– Давай выберем!

– Так не делают. Нельзя просто выбрать свою песню. Она должна выбрать нас. Как сортировочная шляпа.

Питер глубокомысленно кивает. Он наконец дочитал все семь книг «Гарри Поттера» и всегда готов продемонстрировать, что понимает мои отсылки.

– Это происходит… само собой. Возникает момент, и песня превосходит его, понимаешь? Песней моих родителей была «Wonderful Tonight» Эрика Клэптона. Они танцевали под нее на свадьбе.

– Как же она стала их песней?

– Под нее они впервые танцевали медленный танец на вечеринке в колледже, вскоре после того, как начали встречаться. Я видела фотографии с того вечера. На папе костюм, который ему велик, а у мамы волосы собраны во французский пучок.

– Что если сделать так: песня, которая следующей заиграет на радио, будет нашей песней? Пусть решит судьба.

– Нельзя взять и заставить судьбу решать.

– Конечно, можно. – Питер тянется включить радио.

– Постой! На любой станции? А если это окажется не медленная песня?

– Хорошо, давай включим «Лайт 101». – Питер нажимает кнопку.

– «Винни-Пух не знает, что делать, нос застрял в медовом горшке», – мурлыкает женщина.

– Что за черт? – говорит Питер.

– Это не может быть нашей песней, – говорю я.

– Лучший вариант из трех?

– Давай не будем заставлять судьбу. Мы узнаем эту песню, когда услышим.

– Может, услышим на выпускном, – говорит Питер. – О, кстати! Какого цвета твое платье? Мама попросит свою подругу-флориста сделать для тебя браслет из цветов.

– Оно пыльно-розового цвета. – Платье пришло вчера, и когда я его примерила и показала остальным, Трина сказала, что оно просто создано для Лары Джин. Я отправила фотографию Сторми, она прислала в ответ «О-ла-ла!» и эмодзи с танцующей женщиной.

– Что это за цвет такой? – уточняет Питер.

– Он похож на розовое золото. – Питер все еще в недоумении, и я вздыхаю. – Просто скажи маме, как он называется. Она поймет. Кстати, может быть, ты принесешь цветочный браслет и для Китти, но сделаешь вид, что это твоя идея?

– Ладно, но я мог бы сам это придумать, – ворчит он. – А ты могла хотя бы дать мне возможность что-то придумывать самому.

Я глажу его по коленке.

– Главное – не забудь.

Глава 21

УЖЕ ПОЗДНО. Я лежу в кровати и листаю вводный пакет документов от колледжа Уильяма и Мэри. Оказывается, что первокурсникам не разрешают держать машину в кампусе. Я собираюсь позвонить Питеру и рассказать, когда получаю сообщение от Джона Амброуза Макларена. От его имени на экране по мне пробегает электрическая искра изумления: мы так давно не разговаривали. А потом я читаю сообщение:


Прошлой ночью Сторми умерла во сне. Похороны будут в Род-Айленде в среду. Я подумал, что ты захочешь узнать.


Я сижу как громом пораженная. Как это могло случиться? Я недавно ее видела, и она была в порядке. Все было отлично. Она вела себя как обычно. Она не может умереть. Не моя Сторми. Сторми, которая жила как вихрь, которая учила меня наносить красную помаду так, «чтобы держалась даже после ночи поцелуев и шампанского». Я начинаю плакать и не могу остановиться. Не могу набрать воздуха в легкие. Ничего не вижу вокруг. Слезы падают на телефон, и я вытираю их тыльной стороной руки, снова и снова.

Что сказать Джону? Сторми была его бабушкой, а он – любимым внуком. Они были очень близки.

Сначала я набираю: «Мне так жаль. Могу я что-то сделать?». Но стираю, потому что чем я могу помочь?


Мне так жаль. Она была самой яркой душой, какую я знала. Мне ее будет очень не хватать.


Спасибо. Я знаю, что она тебя тоже любила.


От его сообщения у меня из глаз снова льются слезы.

Сторми говорила, что, по ее ощущениям, ей не больше двадцати. Что иногда ей снится, будто она снова девушка и встречается со своими бывшими мужьями, они старые, а она все еще Сторми. Что, просыпаясь утром, она удивляется своему старому телу, старым костям.

– Но ножки у меня все те же, – говорила она. Чистая правда.

Раз похороны будут в Род-Айленде, это слишком далеко, чтобы мне поехать, отчего я чувствую облегчение. Я не была на похоронах с тех пор, как умерла мама. Мне было девять, Марго – одиннадцать, Китти – всего два. Самое отчетливое воспоминание того дня – то, как я сижу рядом с папой, который держит Китти, и чувствую, как его тело дрожит от беззвучного плача. Щечки Китти были мокрыми от его слез. Она не понимала ничего, кроме того, что ему грустно, и повторяла: «Не плачь, папочка». Он пытался ей улыбнуться, но улыбка все время таяла. Я никогда до того не испытывала таких чувств: словно мир уже никогда не будет безопасным.