Амелия Грей - С любовью, герцог

Лоретта шумно втянула воздух, но он тут же закрыл ей рот поцелуем. Она дрожала всем телом, а он целовал ее уже далеко не нежно: страстно, проникая все глубже; покрывал поцелуями шею и плечи, впивался в губы. Он оттягивал как мог то, о чем мечтал, едва увидев нежные холмики. И вот настал момент, когда сопротивляться искушению больше не было сил. Он втянул ее сосок и услышал тихий вздох удовлетворения, который дал ему знать, что она хочет того же, что и он, и так же сильно, как он.

Хок застонал, словно его пытают, что было недалеко от истины, когда она, запрокинув голову, обеими руками требовательно прижала его лицом к груди, ожидая поцелуев. Он был почти на вершине блаженства, и она, судя по судорожным движения рук, хриплому дыханию, еще ближе к заветному пику.

– Вам нравится? – прошептал Солан, перед тем как переключиться на другую грудь.

– Это… это восхитительно!

От ее слов обжигавшее его желание стало нестерпимым. Сам не ведая, что творит, он прижал ее к стене, и, когда она прогнулась ему навстречу, вжимаясь в его бедра, с губ его сорвался стон наслаждения.

Она тоже тяжело дышала и вздрагивала под его ласками. Мечтая об этом свидании, Солан не рассчитывал продвинуться так далеко, но обстоятельства складывались таким образом, что ничего изменить он уже не мог.

– Я знаю, что это не лучшее место и мое желание соблазнить тебя вот так не делает мне чести, но, видит бог, больше нет сил терпеть, – задыхаясь, прохрипел Хоксторн и вдруг, совершенно неожиданно, почувствовал, как все изменилось.

Лоретта уже не была с ним. Руки ее безвольно повисли, тело расслабилось, дыхание выровнялось. Похоже, его слова отрезвили ее, помогли ей вырваться из водоворота страсти и вернуть власть разуму. Но какие именно?

Она ведь желала его не меньше, чем он – ее.

Солан подождал немного, надеясь, что страсть вернется, но этого не произошло. И как бы ни трудно это было сделать, он поступил так, как желала она: отпустил ее ногу, разжал кулак, в котором держал подол поднятой до талии юбки, и на шаг отступил.

Грудь ее все еще часто вздымалась, когда она поправляла лиф и возвращала на место рукава платья, а его тело терзала непереносимая боль.

Судорожно сглотнув комок в горле, она спросила:

– Неужели в Лондоне мало дам, которые больше подходят для ваших утех?

Если бы она дала ему пощечину, это потрясло бы меньше, чем всего несколько слов, сказанных безжизненным тоном. Каждое из них попало точно в «яблочко».

– Более чем достаточно, – буркнул Хоксторн, добавив мысленно: «Но ни одной желанной».

– Значит, переживете, не получив желаемое от меня.

– Уж точно не умру!

Солан провел рукой по волосам и, мысленно облегчив душу отборной бранью, сказал:

– А теперь, когда с оскорблениями покончено, мы можем поговорить?

– Мне нечего добавить к уже сказанному.

– Ну что же, зато у меня есть. Я знаю: вы злитесь из-за того, что не справились со своей страстью и невольно выдали истинные чувства ко мне. О моем желании вы знали с нашей первой встречи, и оно ничуть не ослабело, где бы вы ни были. Так признайтесь же наконец себе, что и вы чувствуете то же самое.

– Было бы бесполезно отрицать это. Да, меня влечет к вам, вы это чувствовали.

– Тогда почему вы меня остановили?

– Вам это известно: я не могу идти на поводу у безрассудного чувства, которое к вам питаю.

– Вы о своей клятве? – с брезгливым презрением процедил Солан.

– Уже нет. В тот раз, когда мы целовались впервые, – да, и во второй, пожалуй, тоже, но сейчас – нет. Я говорила, что считаю целомудрие неотъемлемой частью своего обета, и подразумевала под этим не только невинность и чистоту, но и безбрачие. Пусть в церкви я не произнесла ни слова о целомудрии, но, когда поклялась не выходить замуж, никаких мыслей о чистоте и невинности у меня не было, так что совсем не это удерживает меня от… – Лоретта запнулась. – От продолжения.

Солану было больно на нее смотреть, больно за нее. Он видел, что ей не по себе, что она мучительно подбирает слова, но должен был получить ответ на свой вопрос: почему?

– Что же тогда? Вы же не имели в виду… – осенило вдруг его.

Хоксторн замолчал, и Лоретта, преодолев неловкость, подтвердила:

– Да. Я не слишком осведомлена о том, что происходит между мужчиной и женщиной, но знаю: если мы не остановимся, то у меня может быть ребенок.

Он шагнул к ней.

– Лоретта, я бы никогда…

– Никогда бы не бросили меня? – Она выставила перед собой руки, запрещая ему приближаться. – Вы хотели получить ответ – так дайте мне договорить.

Он хотел ее успокоить, все объяснить, но как джентльмен не мог не уступить даме и лишь молча кивнул.

– Стоит мне запятнать свою репутацию, и дядя лишит меня средств к существованию. Но дело не только в этом. Несмотря на то что могла бы затаить обиду на него, зла ему я не желаю и не хочу бросать тень на его доброе имя. Однажды я уже так поступила, за что мне нет прощения.

– Он выслал вас словно прокаженную! – не выдержал Солан. – И вы его простили?

– Да, простила, – спокойно ответила Лоретта. – Потому, что, простив, жить легче. Смирившись с судьбой, легче нести свою ношу.

– Но…

– Позвольте мне договорить, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, – попросила Лоретта. – А потом я терпеливо выслушаю вас.

Хоксторн кивнул, уважая ее желание, поскольку видел, как трудно ей дается эта исповедь.

– Вы наверняка станете меня убеждать, что возьмете на себя заботу обо мне и ребенке, если ему суждено родиться, и мы ни в чем не будем нуждаться. И я верю, что так и будет, потому что знаю: вы человек чести. – Взгляд ее стал мягче, плечи поникли, и, глядя на нее, он мечтал лишь об одном – вернуть ее в свои объятия. – Я бы с радостью родила, но увы…

Ее глаза излучали какой-то особый свет: мечтательный и теплый. Свет материнской любви.

– Я думаю, – продолжила Лоретта, – моя жизнь не стала бы хуже, скорее наоборот, но для меня совершенно неприемлемо, чтобы ребенок рос без отца, который мог бы его признать своим по законам того общества, в котором мы с вами живем, со всеми вытекающими последствиями. Я бы никогда не обрекла свое дитя на такую судьбу.

– Но ведь есть способы избежать беременности…

– Да, я знаю.

Солан вопросительно вскинул бровь, а Лоретта невесело рассмеялась:

– В Маммот-Хаусе много книг, и среди них есть такие, о которых, как мне думается, дядюшка даже не знает. Каким образом они попали в библиотеку – одному богу известно. Только вот в чем проблема: способы есть, но все они не слишком надежны.

– Согласен, и не стану вас переубеждать.

– Тогда примите как данность, что я не могу на это пойти, и, к счастью, я опомнилась до того, как непоправимое свершилось. Я не так сильна, как вы, и, боюсь, могу и не устоять, поэтому прошу вас: будьте джентльменом и не просите меня об этом впредь.

– Тогда выходите за меня замуж, – быстро проговорил Солан, не отдавая себе отчета в том, что говорит и откуда взялись эти слова.

Впрочем, он не предлагал ей ничего такого, что не готов был исполнить, и, больше того, хотел на ней жениться. Впервые в жизни он видел перед собой леди, которую ни за что не хотел терять.

Лоретта задержала дыхание, потом, попятившись, прижалась спиной к стене, и, запинаясь, прошептала:

– Что? Вы шутите? Да как вы можете…

– Могу. Потому что я знаю, знаю сердцем, что вы моя и ничья больше, Лоретта. Выходите за меня замуж.

– Я не могу, и вам это известно. Я дала клятву!

– Так нарушьте ее! – не выдержал Солан и схватил ее за плечи.

Едва в ее глазах мелькнул лучик надежды, как она вдруг высвободилась и зашептала, глядя в пол:

– Нет-нет, я не могу. Не могу. Вы поступили со мной жестоко, предлагая то, что я не могу принять.

– Я не кривлю душой! – в ярости выкрикнул Хоксторн. Неужели он дал ей повод считать, что способен, сделав леди предложение, как ни в чем не бывало взять свои слова обратно? – Вам было всего восемнадцать, когда вас принудили дать безумную клятву!

– Вы правы, но у меня был выбор: могла выйти замуж за виконта Деннингкорта. И что бы мы по этому поводу ни думали и ни чувствовали, взятые на себя обязательства надо выполнять. Я дала слово, и я его сдержу.

– Да мало ли обещаний люди дают друг другу и себе! Из них выполняется лишь малая часть, – заметил Солан, раздосадованный ее упрямством.

– Но я давала обещание в церкви, перед викарием! – воскликнула Лоретта. – И для меня происходящее не было фарсом. Я давала клятву не для того, чтобы забыть о ней, как только выйду из церкви, поэтому, пожалуйста, больше никогда не требуйте от меня нарушить ее.

Не дав ему возможности возразить, она стремительно развернулась и выбежала в коридор.

Позвякивание упряжи и ржание лошадей, в нетерпении перебиравших ногами, ласкали слух не хуже волшебной музыки: пришло время покинуть поместье Хоксторна.

Лоретта и представить не могла, что с таким нетерпением будет ждать возвращения в Маммот-Хаус, но сейчас ей больше всего на свете хотелось остаться одной, наедине со своей сердечной болью. Что побудило герцога сделать ей предложение: веление сердца или требовавшая немедленного утоления похоть, а может, стремление одержать победу в той битве, что, как он сказал, разгорелась между ними, – она так и не узнала и, даст бог, никогда не узнает.

Глаза уже попривыкли к сумраку раннего утра, и Лоретта могла видеть, как возятся возле экипажа слуги, закрепляя ремнями багаж. Осталось дождаться Пакстона, и можно трогаться. Дорожный наряд – накидка на меховой подкладке, теплое платье, перчатки и капор – не спасал от ветра и холода. Она и постояла-то на улице всего ничего, а нос и щеки уже покраснели.