Амелия Грей - С любовью, герцог

– Сказал, что ты не игрок: никогда не ставишь на кон больше, чем лежит у тебя в кармане; никогда не пьешь сверх меры; не перемываешь никому кости, и вообще никто не отзывался о тебе плохо.

– Прямо так и сказал? – Пакстон пожал плечами. – Ну что на это ответить… Тот, кто дал мне такую характеристику, явно поторопился с выводами. Но мы-то с тобой знаем, что я не часто сажусь за карточный стол и играю по маленькой лишь потому, что играть мне особенно не на что. И пью я мало по той же причине. Чтобы выжить на то пособие, что мне назначил дядя, надо быть довольно экономным, так что достойно содержать жену я пока не в состоянии. – Он помолчал, потом, глотнув бренди, продолжил:

– Но за сестрой герцога, надо полагать, дадут щедрое приданое, и тогда беспокоиться будет не о чем.

Лоретта уставилась на него с нескрываемым осуждением, и Пакстон со смехом взмахнул рукой:

– Да нет же, женитьба пока не входит в мои планы, но подумать над предложением герцога все же стоит. Ты не согласна? Ничего не говори! Я должен с ним увидеться и внимательно его выслушать, и тогда уже принять решение. Пожалуй, завтра утром, не откладывая дела в долгий ящик, я поеду в Лондон и все узнаю из первых уст.

– Нет, – сказала Лоретта.

– Ах, ну да, конечно! – сокрушенно взмахнув свободной рукой, воскликнул Пакстон. – Какой же я эгоист! Это может и подождать: я и так оставил тебя одну на непозволительно долгое время, к тому же тебе пришлось ухаживать за этим несчастным. Решено, я остаюсь. Ни о какой поездке в Лондон не может быть и речи.

Лоретта покачала головой и улыбнулась. Ее всегда умиляла манера брата делать массу ненужных движений и произносить множество лишних слов по любому, даже самому незначительному, поводу.

– Я совсем не об этом, Пакстон. Тебе никуда не нужно ехать: герцог намерен еще раз посетить Маммот-Хаус, чтобы поговорить с тобой.

– Приехать сюда? Еще раз? Хотелось бы знать, к чему такая спешка.

От исходившего от камина жара щеки Лоретты раскраснелись, и она отступила на шаг в глубь комнаты.

– Он сказал, что хочет проведать Фарли.

У Пакстона от удивления глаза на лоб полезли.

– Он знает о мальчике?

– Да, – осторожно подбирая слова, кивнула Лоретта. – Герцог в ту ночь как раз был здесь.

– И что, тебе не о чем было поговорить с герцогом, кроме как о потерявшемся беспризорнике?

– Я бы не стала ничего ему говорить, но… – Лоретта с шумом втянула воздух и выпалила на одном дыхании: – Мы с герцогом находились в гостиной, когда миссис Хадлстон пришла сообщить, что у двери черного хода мальчик. Хоксторн, разумеется, заинтересовался и захотел помочь ему, что мы все вместе и сделали. Для меня до сих пор остается загадкой, как Фарли удалось забрести так далеко от деревни. Как бы там ни было, герцог твердо решил приехать еще раз: Фарли проведать и заодно с тобой встретиться.

Пакстон выглядел растерянным, и Лоретта понимала почему.

Не желая сообщать, что герцог остался ужинать и ночевать, она лишь запутала его, но вдаваться в подробности по понятным причинам ей не хотелось, пусть единственный брат и заслуживал знать правду.

– Как же я тебя подвел! Столько всего свалилось сразу: приезд герцога, больной ребенок, – и, что удивительно, одновременно!

– Должна признаться, я была потрясена. – Впрочем, насыщенность событиями имела и иную, приятную сторону: ей не пришлось с тоской думать, чем бы заполнить очередной день. – Но, как видишь, я благополучно справилась. И, возвращаясь к нашей теме, передаю тебе просьбу герцога никуда не уезжать до его приезда, а еще он просил никому не говорить о его предложении. Я дала слово, что никто ничего не узнает.

– Разумеется, я буду нем как рыба. мы даже графа не станем пока озадачивать. Он сказал, когда вернется?

– Со дня на день должен приехать.

Пакстон допил остатки бренди.

– Должен признаться, я польщен: мне приятно, что он выбрал меня. Он не говорил, есть ли у него на примете другие кандидатуры?

– Нет, этого я не знаю, но думаю, что нет, – честно ответила Лоретта. – Он настаивал, что ему нужен именно ты. – И вдруг по спине ее пробежал холодок. – Ты ведь не собираешься всерьез рассматривать его предложение?

– Почему же? Непременно обдумаю, – шутливо возразил Пакстон. – Но это вовсе не значит, что соглашусь. Твоя история многому меня научила.

– Вот и хорошо, – сказала Лоретта, хотя ей показалось, что Пакстону явно не достает убежденности в своей правоте. – Кроме того, сестра герцога наверняка избалована донельзя: никого, кроме себя, не любит и…

– Продолжай, – с интересом глядя на сестру, попросил Пакстон. – Кому, как не мне, ты должна это сказать.

– Ладно, – решилась Лоретта. – И совсем не красива.

– Скорее всего так и есть.

– Ну вот, даже ты так думаешь.

В ответ Пакстон вдруг расплылся в улыбке от уха до уха, и глаза его заблестели от едва сдерживаемого смеха.

– А что, если она не такая?

– Тогда она сама выбирала бы себе мужа, а не позволяла делать это своему заносчивому брату, – в сердцах парировала Лоретта.

Ей хотелось найти аргументы поубедительнее, чтобы доказать Пакстону свою правоту, а тот смотрел на нее с неизменной улыбкой, и по глазам его Лоретта видела, что ни одного ее слова он не принимает всерьез. Да она и сама, признаться, понимала слабость своих аргументов. Герцог весьма и весьма привлекателен, и с большой долей вероятности можно предположить, что его сестра тоже далеко не дурна собой.

Одна лишь мысль, что сестра герцога может оказаться красавицей, окончательно испортила Лоретте настроение.

– Забудь мои слова, – попросила она брата. – Я чувствую себя гадкой из-за того, что, возможно, оговорила девушку, которую совсем не знаю, и все-таки убеждена, что брак должен совершаться по взаимной любви. Слушай свое сердце, и оно тебе подскажет, с кем жить до конца дней. Всего каких-то десять минут назад ты восхищался мисс Притчард и надеялся на скорую встречу с ней. Пакстон, я хочу, чтобы ты женился на той, в ком души не чаешь, на той, что заставляет твое сердце петь и слагать стихи, а не на той, которая даст тебе положение в обществе, богатство и свободу от дяди.

– Тогда, пожалуй, я превращусь в лепесток и буду лететь туда, куда подует ветер, до тех пор, пока не переговорю с герцогом, – с улыбкой пообещал Пакстон и чмокнул сестру в щеку. – Не переживай напрасно: все уладится, вот увидишь.

– Это тебе все трын-трава, а я так не могу, – проворчала Лоретта, но обижаться на брата было выше ее сил. К тому же такими они уродились: она слишком серьезной, а он – беспечным, как весенний ветер.

– Пока мне еще никто ничего не предлагал, – заключил Пакстон. – А герцога я выслушаю хотя бы потому, что уважаю.

Протянув Лоретте пустой бокал, он улыбнулся:

– Плесни-ка мне еще немного бренди: думать помогает – а подумать есть над чем.

И Лоретта исполнила его просьбу.

В Лондоне немало клубов для джентльменов, что называется, на любой вкус: одни попроще, в другие доступ открыт только для наследников титула, – но, по единогласному признанию всех завсегдатаев лондонских клубов, «Уайтс» – самый лучший, причем остается таковым уже более ста лет, с первого дня своего существования. Каменное здание на Сент-Джеймс-стрит нельзя назвать примечательным ни снаружи, ни изнутри, хотя само его месторасположение говорит за себя. В небольших помещениях клуба царил полумрак, и мебель, в особенности кресла, для таких высоких мужчин, как Хоксторн, была не особенно удобной. Престижным делали клуб два обстоятельства: исключительная избирательность при приеме джентльменов в его члены и тот самый потрепанный журнал ставок.

Хоксторн любил здесь бывать, и, едва вернувшись в Лондон, именно сюда стремился первым делом. В клубе было многолюдно в любое время суток. Ни обеденный зал, ни бильярдная, ни библиотека никогда не пустовали, и Хоксторн всегда мог рассчитывать, что застанет в «Уайтсе» кого-нибудь из знакомых, готовых выложить ему все последние новости, если его друзей – Ратберна и Гриффина – не окажется в городе.

Впрочем, сегодня оба были на месте и сидели напротив него за столом в обеденном зале. Все молчали, а Рат и Гриффин смотрели на него в молчаливом недоумении. И на то была причина: Хок только что изложил им то, что вчера сообщил сестре.

Все трое выделялись из толпы завидным ростом, атлетическим сложением и безукоризненными манерами потомственных британских аристократов. Внешне, правда, Рат с его темными глазами и вьющимися коротко стриженными темными волосами не был похож на англичанина, скорее на итальянца или грека. Хок и Гриффин поступили в Итон одновременно и быстро сдружились. Рат присоединился к студенческому братству годом позже, а еще через год был принят в их компанию (после совместного распития бутылки портвейна, которую стащил у отца и пронес в колледж в сумке с двойным дном). За годы учебы дружба их, закаленная во многих испытаниях, так окрепла, что они сумели остаться друзьями, несмотря на то что постоянно соперничали друг с другом. Каждый оспаривал право называться лучшим: студентом ли, стрелком, фехтовальщиком, наездником… Список можно продолжать до бесконечности.