Хельга Петерсон - С именем ветра

— Я и так дорого заплатил, — наконец проговорил он. — И знаешь что? Лучше бы я потерял деньги.

— Женщины — это чума, — глубокомысленно протянул Иден, глядя в одну точку.

Шейн чокнулся горлышком своей бутылки о бутылку гостя.

— Я давно знал, что мы поладим.

________________

16. Wind — ветер (англ.)

________________

Пора было возвращаться к жизни. Проведя две ночи на диване Идена (он был не настолько хорошим братом, чтобы уступить бедной сестренке кровать), Мира заглушила головную боль таблетками, взяла себя в руки и вернулась домой. Ее ждала работа. Работа была смыслом ее жизни до появления Шейна и сейчас это все, что у нее осталось, как бы драматично это ни звучало.

Мира шла по улице с ужасным настроением и стаканчиком кофе. Она смотрела себе под ноги, чтобы прохожие не видели ее лицо. Ей казалось, что на нем крупными буквами написано «неудачница». Боковым зрением Мистраль уловила движение в стеклянной витрине справа от себя, и это движение заставило ее повернуться.

Витрина оказалась книжная, девушка в форме магазина выставляла в нее партию нового товара. Мистраль застыла возле стекла. В несколько аккуратных рядов были выставлены одинаковые книги, на обложках был акварельный рисунок, выполненный в технике скетчинг (17). На фоне свинцового неба и бушующих волн спиной к зрителю, спрятав руки в карманы, стояла девушка. О том, что это девушка, говорили только длинные темные волнистые волосы, спускающиеся из-под шапки до самой талии. На девушке были явно большие джинсы, парка, ноги увязали в пляжном песке. Сверху обложки как бы покосившимися от ветра буквами было написано «Ella», а в самом низу, возле сноски-звездочки мелким шрифтом расшифровывалось «ella — она (испанский)».

Мира долго не могла оторвать взгляд от обложки, а когда опомнилась, машинально дотронулась до длинных волос, спускающихся из-под шапки, и осмотрела себя сверху вниз. Распахнутая парка, джинсы Идена, зимние тяжелые ботинки на тракторной подошве. Когда Мира снова подняла глаза, они встретились с глазами продавщицы в форме магазина. Та тоже смерила Мистраль взглядом, а затем улыбнулась.

Мира бросилась к входной двери. Внутри было тепло, пахло кофе и книгами, стайка девушек толпилась возле стенда с новой литературой. Над стендом висел яркий плакат с указанием, что здесь стоит бестселлер месяца. Мира протолкалась мимо девушек, схватила книгу, и замерла с нею в руках. Погладила обложку, пролистала страницы, развернула задней стороной обложки и наткнулась на другой рисунок. На том же фоне стояла та же девушка, только сейчас был виден ее курносый профиль. Рядом с нею был высокий мужчина с черными растрепанными волосами. Он стоял немного вполоборота, протягивая ей кружку, над которой шел пар. Девушка смотрела на мужчину, будто раздумывая, брать ей эту кружку или нет.

Мистраль прижала к себе книгу и метнулась к кассе. Продавец только что рассчитала предыдущих покупателей, повернулась к ней и странно заулыбалась. Молча взяла деньги, упаковала книгу в фирменный пакет магазина, и уже отдавая покупку Мире, проговорила:

— А знаете, в романе у нее даже глаза такие же, как у вас.

Мира моргнула, и тщательно сдерживаемые слезы брызнули из глаз.

— Знаю, — выдавила она и опрометью выбежала вон. Вслед ей смотрели несколько любопытных пар глаз.

Отправив Гаррету сообщение, что ее сегодня не будет, Мира бегом вернулась домой, сбросила с себя ботинки и куртку, забралась в кровать и раскрыла книгу. И забыла обо всем. Читая короткое вступление, она как будто слышала бархатный, обволакивающий баритон Шейна, представляла его, сидящего здесь и рассказывающего свою историю.

«Хочу посвятить эту книгу М., которая танцевала возле камина под испанские мотивы, с босыми ногами и распущенными волосами, даже не подозревая в тот момент, как меня завораживает это зрелище.

Возможно, эта история произошла на самом деле. Возможно, это всего лишь выдумка писателя в творческом кризисе. Решать вам…»

Далее начинался сам роман, разделенный на три части. В первой Шейн писал о некоем писателе, голубоглазом блондине (тут было расхождение с обложкой), который задолжал своему издателю новую книгу, но никак не мог сочинить что-то стоящее. Рассказ шел от первого лица, главный герой смешно, с самоиронией описывал, как медленно деградировал, затапливая свои печали в алкоголе и пытаясь выжать из себя хоть один хороший абзац. Рассказывал, как в раковине росла гора посуды, по комнатам были разбросаны коробки из-под китайской еды, а вещи носились в прачечную только по праздникам. И, тем не менее, иногда, прилагая адские усилия, писатель приводил себя в порядок и шатался по вечеринкам своих знакомых и коллег, чтобы казаться им всем успешным и беззаботным. На вопросы о книге он многозначительно улыбался, от издателя отделывался потоками лжи, но его все больше и больше одолевала безысходность. На одной из таких вечеринок кто-то невзначай упомянул Корнуолл как рай на земле, и герой будучи уже изрядно выпившим, в этот же вечер нашел себе там жилье, собрал вещи и наутро, не до конца протрезвев пустился в шестичасовую поездку на побережье. На этом первая часть заканчивалась.

«…Свинцовое небо нависало над головой, будто хотело раздавить маленькие домишки. Ветер с яростью бросал волны на пляж небольшой бухты. Холод на побережье пробирал до костей, больше всего хотелось сидеть возле камина, завернувшись в одеяло, с бутылкой чего-то горячительного. Но именно сегодня выяснилось, что в холодильнике остался только высохший кусочек сыра и яблоко…»

Это было начало второй части, и Миры как будто снова оказалась там, в Монк-Бэй, графство Корнуолл. Эта часть была про нее, про них. Шейн мастерски описал все: и саму деревню, и утес, и безлюдную бухту, не забыл и прекрасную Шанну (здесь ее звали Шерон) из магазина продуктов. Описал два одинаковых коттеджа. Рассказал про то, как впервые увидел ее, Миру, выложил все свои эмоции и чувства. Это был самый настоящий дневник. Их две недели были описаны порой с точностью до фразы, но это не казалось чем-то личным и оскорбительны. Шейн сделал так, чтобы читалось легко и интересно.

«…В проеме стояла девушка. Джинсы были те же, что и всегда, но вместо широкой толстовки обнаружился тонкий трикотажный джемпер, обрисовывающий стройную, гибкую фигуру. Исчезла надетая до самых бровей шапка, и каскад черных, вьющихся волос доставал до талии. Меня как будто ударили по голове. Боже, последний раз я допустил такую ошибку в шестнадцать лет, когда сказал приятелю что хочу переспать с девчонкой, не зная, что она его сестра. Приятель тогда очень хорошо по мне проехал, ребра болели неделю, а глаз заплыл. Сейчас ощущения были примерно те же, только в этот раз меня никто не бил…»

В романе немота Миры не была чем-то ущербным, она с лихвой компенсировалась жестами, мимикой и перепиской, читатель мог даже забыть, что с героиней что-то не так. Шейн писал от себя, про свои чувства и эмоции, не имея понятия про мысли Мистраль, и от этого некоторые ситуации казались очень забавными и смешными. Вся вторая часть книги была пронизана уютом, уединением и незримым взаимопониманием.

А потом пришло время третьей части, все снова вернулось в Лондон. Героиня сбежала, и горе-писатель последовал за нею. Тут он описывал свои недели ожидания, когда практически непрерывно писал книгу только для того, чтобы не начать карабкаться на стены. Рассказал, как успел придумать массу сценариев развития событий, и все они заканчивались печально. Как отбивался от нападок издателя, и все время искал повод написать короткое сообщение Эм. Он шутил над своей сентиментальностью и обзывал себя маленькой девочкой-подростком (только с бородой), но ничего не мог с собой поделать.

Вскоре наступила развязка сюжета, если можно так сказать. История заканчивалась хорошо, на том вечере, когда они вместе расправились с изменником-бойфрендом, вернулись домой к героине на такси и целовались на пороге ее мансарды. Создавалось впечатление, что автора оборвали на полуслове, что должно быть продолжение. Но это был все-таки своего рода дневник, автор мог в любой момент прекратить его писать, а продолжение читатель мог додумать сам.

Перелистнув последнюю страницу, Мистраль закрыла книгу и погладила обратную сторону обложку, где они с Шейном стояли перед бушующими волнами и он протягивал ей кофе. Глядя на этот рисунок, Мира так и слышала его слова «Не волнуйся, пузырек с ядом я оставил в другом чемодане», и сдерживаемые много часов подряд слезы хлынули бурным потоком. Было пять утра, она не ела со вчерашнего дня, глаза болели и были, как будто, засыпаны песком, но все это было не важно. Мира свернулась калачиков, обняла книгу и плакала до тех пор, пока, наконец, не уснула.

Телефон звонил в шестой раз. Это был Рэннальф, Мира сознательно его игнорировала, но на седьмом звонке сдалась. Она нажала на кнопку ответа, но ничего сказать не успела.

— Ты в витринах каждого книжного, — выпалил до противного жизнерадостный голос Ральфа.

— Это всего лишь рисунок акварелью, — громко шмыгнула носом Мистраль.

— Не нужно недооценивать нашего писателя. Мне кажется, он незаметно стащил у тебя эти чертовы джинсы и показал их художнику.

— Это самые обычные мужские джинсы, Ральф.

В ответ послышался нервный вздох.

— Самые обычные мужские джинсы, рассчитанные на рост в шесть с половиной футов (18), которые таскает на себе пятифутовая девчонка. Ты и дальше собираешься сидеть в кровати и жалеть себя?

Мистраль огляделась по сторонам, на сбившееся одеяло, пустые пакеты от сухих завтраков, грязные чашки. В зеркало она не смотрелась пару дней, но догадывалась что на голове у нее гнездо, а лицо раздулось как подушка. Как Ральф догадался?

— Я не сижу в кровати и не жалею себя, — буркнула она после паузы.