— Ну, с Пашей ты себя не равняй! На него многие зуб точили, — вздохнула Танька. — А вот Оляля? Тут я прямо не знаю… Может, из-за денег его порешили? Он получил на днях крупный гонорар в долларах. Тысяч десять, если не двадцать… Миша об этом должен сказать прокурору. Сделка через нашу галерею оформлялась.

— Скажи, а каким образом Гришины картины вывозились за рубеж? Ведь масса разрешительных документов требуется, притом от Министерства культуры, заключение экспертов, что они не представляют художественной ценности. Как вам удавалось это проделывать? Ведь на Западе Гришины картины шли за большие деньги.

— Ты что, следователем подрабатываешь на досуге? — с заметным ехидством в голосе спросила Танька. — Ты прямо как прокурор! Только зря стараешься, я в этих делах не Копенгаген. Миша в дебри своего бизнеса меня не пускает. Но наверняка объяснит все следователю, так что не лезь не в свои дела, подруга!

— Выходит, смерть Гриши не мое дело? — поразилась Даша. — Ты в это дело советуешь мне не лезть?

— Дура ты, Богатырева, — ответила сердито Татьяна. — Я говорю, успокойся! Все, что надо, без нас раскопают, найдут и опишут! У тебя других забот нет? У меня вон дочь с внучатами вчера нарисовалась. На праздники прикатили. Мне их кормить надо, в цирк водить, на утренники… Ты сама-то не забыла, что Новый год на носу?

— Завтра Пашу хоронят, а через два дня — Гришу, — сказала Даша и, не попрощавшись с Татьяной, отключила телефон. Затем подняла мрачный взгляд на Полевого. — Вы правы, мне надо искать другое пристанище. Но, убей бог, я не знаю, куда приткнуться.

— Что ж, тогда будем думать вместе, — вздохнул Полевой, — а пока вам нужно переодеться, прежде чем ехать в гостиницу.

— Позвольте сделать еще один звонок. Щеглову, тому самому, из МЧС. Я обещала ему позвонить, но так и не сумела. Скажите только номер, конечно, если он на службе…

Алексей мгновенно взял трубку, словно ждал этого звонка. По его голосу Даша поняла: да, ждал и, похоже, уже перестал верить, что дождется.

— Дарья Витальевна, здравствуйте! — Кажется, бывший десантник даже подпрыгнул на стуле от радости, потому что голос его заметно дрогнул. — Я уже не надеялся, что вы позвоните.

— Простите, Алексей, так вышло, — неожиданно Даша почувствовала, что тоже волнуется. И радость Алексея сейчас ей скорее приятна, чем наоборот. — Я хочу вас поблагодарить за помощь. Так получилось, что у меня осталось мало друзей в этом городе. Вы дважды спасли меня, и я никогда не забуду того, что вы сделали. Большое вам спасибо! Я думаю, мы еще встретимся и поговорим. Надеюсь, я могу считать вас своим другом?

— Даша, не исчезайте, — сказал Алексей тихо и как-то устало, что ли. — Я слишком долго ждал вашего звонка. Я сейчас хочу увидеть вас, а не когда-нибудь.

— К сожалению, это невозможно. Я должна уехать в связи с последними событиями. Я тоже очень хочу вас увидеть, но, поймите, это не в моих силах.

— Я понял, — быстро сказал Алексей, — вам надо на время исчезнуть, и так, чтобы никто, кроме доверенных людей, не знал, где вы находитесь. Я правильно догадался?

— Правильно, — вздохнула Даша, — я не могу ничего вам сказать хотя бы по той причине, что сама не знаю, куда меня увезут. Я хотела остановиться у друзей, но у них свои проблемы…

— Погодите, для вас не имеет значения, где провести это время, лишь бы пресса не пронюхала?

— Если бы только пресса, — вздохнула Даша. — Если б только она…

— Понял, — быстро сказал Щеглов, — вы опять из кабинета генерала звоните? Дайте ему трубку, если он рядом.

Даша передала трубку Полевому.

— Щеглов хочет с вами поговорить.

Полевой поднял в удивлении густые брови, но трубку взял и, поздоровавшись с Алексеем, спросил:

— У тебя что, Алексей Федорович, есть конкретное предложение? — потом некоторое время слушал его, кивая головой и одобрительно хмыкая. Затем посмотрел на Дашу. — Вы знакомы с его матушкой?

— Конечно, — улыбнулась Даша, — чудесная женщина. Я ночевала в ее доме, и мы быстро нашли общий язык.

На душе у нее полегчало. Кажется, она догадалась, о каком варианте Алексей говорит с генералом. Лучшего предложения просто не могло быть. Единственное смущало, что Кирбижель довольно далеко от Краснокаменска, а ей, как ни верти, придется встречаться со следователем. Потом, завтра похороны Паши, а через два дня — Оляли… Она скрестила пальцы. Нет, нельзя думать о Грише как о мертвом, пока нет данных экспертизы…

Полевой отнял трубку от уха и прикрыл мембрану ладонью.

— Щеглов предлагает вам пересидеть суматоху в его доме в Кирбижеле. Он говорит, что его матушка от вас без ума. Как вам этот вариант?

Даше вариант откровенно понравился, но она высказала Полевому все свои соображения и опасения, в первую очередь об удаленности села от краевого центра.

— Ну, это не ваша забота, — сказал Полевой и улыбнулся. Похоже, он был откровенно рад такому решению проблемы. Хоть одна мигрень отступила от его головы, поседевшей в битвах с местным криминалом. — Дарья Витальевна согласна, — сказал он в трубку, — правда, она еще нужна нам по кое-каким делам, но часика через два-три заберешь ее до завтрашнего утра. Дома с этим проблем не будет? — И через паузу пояснил: — Мои ребята станут пасти ее на похоронах. Ты лишний раз не светись, соболезнования и все такое прочее — это, конечно, можно, но не больше. Там будет кому крутиться рядом. не мешай нам! А после мы поможем исчезнуть вам незаметно. Но смотри, — генерал улыбнулся и весело подмигнул Даше, — ты парень у нас ухажористый, чтобы никаких амуров. Дарья Витальевна человек серьезный. Романы не крутит, она их пишет.

— Василий Иванович, — произнесла Даша укоризненно, — не ставьте меня в неловкое положение. Какие амуры, о чем вы?

— Простите, — Полевой виновато склонил голову, — но живое живым, Дарья Витальевна! Жизнь, как ни верти, продолжается. Если умирать вместе со всеми, кого мы любим, то не земля была бы, а сплошное кладбище. Горе, конечно, великое, но надо жить, надо помнить, что остались те, кто нас тоже любит и ждет.

— Я понимаю, — ответила Даша и взяла трубку из рук генерала. — Алексей, я согласна, — сказала она просто. — И страшно рада, что снова увижу Марфу Артемьевну.

— А у меня для вас подарок есть от нее, от матушки. — сообщил Алексей. Он и не скрывал, что обрадован ее согласием. — Обязательно напомните о нем, если позабуду его отдать.

— Непременно напомню! — отозвалась Даша. — Подарки я люблю! — И попрощалась: — До встречи! — потом не удержалась, добавила: — Кажется, вы спасаете меня и на этот раз?

И почувствовала ответную улыбку в его голосе:

— Что поделаешь, личная служба спасения Дарьи Княгичевой. Согласитесь, это звучит гордо!

Гордо, — призналась Даша и почувствовала, что впервые за последние дни тревога отступила. На душе стало тепло и спокойно. И лишь в самой-самой глубине сознания мышкой скреблась одна и та же мысль: только бы Гриша был жив, только бы эксперты подтвердили, что на пожарище обнаружили труп другого человека. Но рассудок подсказывал, что надежды ее напрасны. И надо приготовиться принять этот удар достойно и без лишних истерик. Ей повезло, что в эти нелегкие дни рядом будет Алексей, человек, который дважды подставил ей свое плечо. Оно у него крепкое и надежное, об этом она знала из собственного опыта, равно как и то, что только собственный опыт никогда и ни в чем не подводил ее.

Глава 26

Смеркалось. К спальным районам города устремилась масса автомобилей. Но Алексей умудрялся каким-то образом проскакивать пробки и не застревать на светофорах. Первое время Даша пыталась понять, по каким улицам и в каком направлении они едут, но затем решила, что это неважно. Лишь бы скорее добраться до дома, чтобы прекратились наконец ее треклятые хождения по мукам. Она чувствовала себя выжатым лимоном, который нечаянно уронили на пол и вдобавок еще потоптали.

Она приняла более удобное положение и расслабилась, насколько это было возможно в условиях заднего сиденья подержанного «Лендровера», на котором они мчались сквозь простроченные сверкающими нитями уличных фонарей сумерки. Прошедший день напомнил ей какой-то дурной спектакль с быстрой сменой декораций, переодеваниями и длинными нудными диалогами, которые Даша опять вела с оперативниками и со следователем прокуратуры. На этот раз ею оказалась молоденькая девчонка, усталая, с синими кругами под глазами. Но дело свое она знала и дотошная была до безобразия…

Даше пришлось не только в деталях описывать, когда она заметила человека, пытавшегося проникнуть в ее номер, но и постараться вспомнить, как он выглядел (можно подумать, в тот момент она его детально разглядывала), уточнить по возможности, поднялся ли он вверх на жумарах (у нее в памяти тотчас всплыло слово «жмурики») или на руках. Даша вежливо пояснила, что в то мгновение ей показалось, что он взлетел на крыльях… И она понятия не имеет, что такое «жумары». И вообще, она с великим трудом вспомнила, что проорала, когда наставила в морду этого проходимца газовый пистолет.

Следователь недовольно дернула носом и скривилась в ответ на ее сердитые тирады, а Даша, опять же серьезно и вежливо, пообещала ей прежде очень внимательно разглядеть преступника, если, не дай бог, опять на нее нападут, и только во вторую очередь оказывать ему сопротивление…

Но сначала Дашу переодели. Привезли с вещевого склада несколько комплектов камуфляжа и с горем пополам подобрали то, из чего она, по крайней мере, не выпадала. Правда, брюки в поясе пришлось заколоть булавкой, в ремне проткнуть еще одну дырочку, чтобы затянуть его на поясе. Но даже эти ухищрения не могли скрыть, что форменная куртка шире ее в плечах не меньше, чем на два размера.

Тогда полковник Корнеев, который руководил процедурой Дашиного перевоплощения в бойца ОМОНа, посоветовал ей надеть куртку прямо на пуховик. Даша послушалась. Вдобавок ко всему ее упаковали в почти неподъемный бронежилет, так что, взглянув в зеркало, она едва не задохнулась от смеха. Омоновец получился что надо, лихой, широкоплечий и накачанный, как и положено мастеру силового захвата. Но «костюмеры» ее внешний вид одобрили, и она не стала им перечить, хотя столь нелепо никогда не выглядела и не представляла, что до подобного безобразия докатится. Впрочем, разве могла она когда-нибудь представить, что за несколько дней ей придется пережить три смерти дорогих ее сердцу людей? Она вздохнула и не стала противиться, когда на ее голову нахлобучили тяжеленный шлем с фибергласовым забралом и вручили дубинку. Автомат, правда, даже с пустым магазином, не доверили. Сказали, что лишнее. И так, дескать, сойдет.