Получив заманчивое предложение от одной фирмы в Риме, он оставил Нью-Йорк и вскоре вошел в узкий круг приближенных одного из известнейших римских модельеров. Это был поистине выдающийся человек, придирчивый и требовательный как в работе, так и в постели. Санни всей душой отдался новому приключению, но прославленный мастер оказался слишком бережливым: он делал эффектные, но не всегда ценные подарки и почти не давал денег. Таким способом он удерживал возле себя своих любимцев.

Его тактика, безусловно, приносила плоды, но в случае с Санни она не сработала. Молодой американец просто не знал, что ему делать с шелковыми рубашками, золотыми запонками и шикарными клюшками для гольфа.

В душе он по-прежнему оставался фермером и, если бы не постоянные ссоры с отцом-самодуром, ставшие совершенно невыносимыми, наверное, не уехал бы из Орегона. Практичная крестьянская натура и на новом поприще заставляла его все оценивать прозаически и конкретно. Ему нужны были деньги, чтобы приобрести новую ферму или хотя бы выкупить долю у своего старика и быть с ним на равных. Его отец был деспот, но отнюдь не дурак, а мать, обожавшая своего единственного сына, только о том и мечтала, чтобы он вернулся домой. Получая от него редкие письма, она всякий раз плакала от умиления, надеясь на скорую встречу.

Этого упрямого мальчишку, принесшего свое обаяние в мир, полный обещаний, но скупой на конкретные результаты, нелегко было объездить. Поэтому после бурного разрыва с гениальным модельером из Рима он покинул столицу и переехал в Болонью, где его агентство пообещало ему работу по полному графику, но уже не в поднебесных сферах высокой моды, а в области готового платья.

Он стал вращаться в кругу моделей средней руки. Заработки были приличными, работа менее изматывающей, к тому же появилась возможность подрабатывать на свиданиях по вызову. Такого рода встречи для него обычно устраивали манекенщицы, коллеги по работе. Вот и в этот вечер одна из девушек Моретты предложила ему принять участие в вечеринке на загородной вилле. Сумма вознаграждения была просто фантастической. Он согласился.

И вот теперь, оставшись один на один с министром, Санни изо всех сил старался ему угодить, но клиент попался капризный, как никогда. Ему хотелось, чтобы его осыпали бранью и хлестали по щекам.

Изучая новый язык, Санни первым долгом, как это обычно бывает, освоил сквернословие и непристойности; при желании он мог извергнуть на собеседника целый водопад цветистой и замысловатой ненормативной лексики.

Но вот к садизму он был не приучен и на отчаянные призывы клиента отвечал твердым отказом.

— Я слизняк, ничтожество, я никчемная тварь, — рыдал министр. — Ты должен меня ударить, выплюнуть мне в лицо все свое презрение. — Он слез с кровати и рухнул на колени перед молодым человеком, плача, как ребенок. — Ты должен меня наказать за всю мою мерзость. Бей меня! Прошу тебя, — умолял он, цепляясь за ноги юноши. Тот высвободился, твердо решив положить конец гнусному спектаклю, и начал одеваться. — Почему ты меня покидаешь? Я этого не переживу.

— Подумаешь, какая потеря! — Санни был вне себя.

— Я заплачу сколько скажешь.

— Иди ты в задницу! — в сердцах послал его Санни. Белый порошок, которого он нюхнул, едва войдя в комнату, не оказал должного действия. Нервы у него были натянуты до предела.

Министр вытащил из кармана толстую пачку банкнот. Санни никогда в жизни не видел столько денег разом. Старик рассыпал их веером по простыне.

Молодой человек продолжал одеваться, не испытывая ни малейшего желания переменить решение. Ему не нужны были эти деньги.

Когда старик вновь попытался уцепиться за него, Санни схватил его за плечи и оттолкнул изо всех сил.

— Оставь меня в покое, гнида, а то убью! — закричал он, наклоняясь, чтобы завязать шнурки.

Министр тяжело повалился навзничь, ударившись головой о мраморный пол.

— Я убью тебя! — повторил юноша. — Ты меня слышишь?

Он выпрямился и только тут заметил, что старик лежит на полу неподвижно.

Санни действительно убил его.

7

Было два часа ночи. В маленькой квартирке на улице Арко-де-Толомеи в Риме, не умолкая, звонил телефон. Хозяин квартиры, оглушенный лошадиной дозой снотворного, максимальной дозой, дозволенной домашним врачом, лечившим его в течение многих лет и хорошо знавшим своего пациента, крепко спал и никак не мог проснуться. Хрупкие природные механизмы, погружающие человека в целительный сон, износились, не выдержав напряженного ритма жизни и постоянного стресса. Он существовал исключительно на транквилизаторах.

Наконец, все еще заторможенный лекарствами, он протянул руку к ночному столику и на ощупь, опрокинув стоявшие на нем вещицы, дотянулся до телефонной трубки.

— Да, — произнес он сонным голосом.

— У нас неприятности, — объявил собеседник на другом конце провода. Голос был хорошо знаком обитателю римской квартиры.

— Лоренцо? — спросил он, называя агентурную кличку, присвоенную министру, невольной жертве импульсивного Санни.

— Именно, — ответили ему. — Он в нокауте. Окончательно и бесповоротно.

— В гостях?

— Да.

— Политические проблемы?

— Нет, постельные.

— Возвращайтесь в гостиницу, — приказал человек из Рима.

— А Лоренцо?

— Я о нем позабочусь, — и хозяин римской квартиры повесил трубку.

Потом он включил свет на ночном столике и сел на кровати. Голова была как ватная, тупая боль в желудке, мучившая его годами, внезапно обострилась. Он подобрал с полу бутылочку «Маалокса», отвинтил крышку и с отвращением глотнул прямо из горлышка мерзкой на вкус, беловатой, как разведенный мел, жижи. Через несколько минут боль от застарелой язвы желудка, обострявшаяся всякий раз, когда он нервничал, утихла.

Еле волоча ноги, он прошел к себе в кабинет, отыскал в настольной записной книжке нужный номер и набрал его.

На первый же звонок ответил женский голос.

— Передайте трубку вашему мужу, — приказал он.

Женщина, давно привыкшая к этому тону и к подобным приказам, не раз будившим ее по ночам, тотчас же исполнила, что было велено.

— Кто это? — недовольно пробормотал в трубку Антонино.

— Ты лучше спроси, кем ты будешь, если немедленно не уладишь заваруху, устроенную твоей подружкой, — угрожающе произнес голос из Рима. — Чтоб через полчаса Лоренцо был у себя в постели, в гостинице. Пусть все думают, что он спит. А ты тем временем выясни, как было дело, и распорядись соответственно.

— А девчонка?

— С этой проблемой ты тоже справишься.

Он повесил трубку и поплелся обратно в спальню. Ему стоило нечеловеческих усилий держаться на ногах. Но он знал, что придется немедленно проинформировать шефа. Дело было даже не в субординации, хотя шеф являлся его прямым начальником. Главное состояло в том, что только шеф мог расхлебать заварившуюся кашу. Пользоваться телефоном было запрещено: шеф не любил рисковать. Поэтому пришлось одеться и тащиться через весь город, который, к счастью, в этот час словно вымер. Он вышел из такси на Пьяцца-дель-Пополо, пешком направился к улице Корсо, прошел по ней, еле волоча ноги, несколько кварталов и наконец свернул налево, на улицу Томачелли. Позвонив у парадного подъезда пышного палаццо в стиле барокко, он вынужден был дожидаться, пока ему откроют. Он прекрасно знал, что его лицо взято на прицел видеокамерами и что никто его не впустит прежде, чем он будет опознан.

* * *

Моретта совершенно выбилась из сил. Она монотонно, как автомат, отвечала на вопросы, которыми забрасывал ее Антонино.

— Ты все сделала как надо. Тебе не в чем себя упрекнуть, — заключил он по окончании допроса.

Американец рыдал, уронив голову на спинку стула. Он был сломлен и чувствовал себя потерянным, как ребенок. Тело министра было уже вынесено и увезено в машине двумя неизвестными. Неподалеку от гостиницы они разыграли падение на обледеневшем тротуаре, потом один из них подбежал к швейцару и попросил помочь перенести бездыханное и уже начавшее коченеть тело в гостиничный номер. На загородной вилле осталась Моретта с двумя девушками, американец и Антонино. Отбросив свою обычную агрессивность и злобу, он был на сей раз настроен на редкость миролюбиво.

Моретта смотрела на него в страхе.

— Я знаю, Моретта, в том, что произошло, нет твоей вины. Но, когда принимаешь таких именитых гостей, надо все-таки знать, кто будет их обслуживать.

— Меня предупредили только за пару часов, пришлось положиться на девушку, которая сказала, что хорошо его знает. Он вовсе не буйный. Просто этот клиент вывел его из себя. Это был несчастный случай. С кем угодно могло случиться, — оправдывалась Моретта.

— Ну конечно. Это был несчастный случай. Я уверен, все забудут, что они вообще здесь были.

— Девушки хотят вернуться домой, — еле слышно попросила Моретта.

— Все верно. Не будем дожидаться следующей амнистии, чтобы их отпустить, — пошутил Антонино. — И пусть заберут с собой американца. Ему бы следовало вернуться на родину. Здешний воздух ему вреден.

Вскоре молодой человек и обе девушки уехали на своей малолитражке. Моретта всеми силами пыталась их успокоить, но американец был в отчаянии. Напуганный до смерти, он ничего не хотел слушать и лишь твердил одно:

— Первым же рейсом улечу в Нью-Йорк. Хочу забыть Италию и эту жуткую историю.

Девушки поклялись, что никогда в жизни больше не согласятся участвовать в такого рода вечеринках. Было еще темно, когда они свернули на улицу Эмилия, по направлению к городу. Все трое молчали. Слышалось только урчание двигателя.

Девушка, сидевшая за рулем, нажала на педаль тормоза, чтобы повернуть направо, но тормоза не сработали. Быстро сообразив, что к чему, она принялась переключать скорости и сумела остановить малолитражку у самого берега реки Рено. Когда машина встала, она затянула ручной тормоз.