— Это стремление делает вам честь.

— Пожалуй, комплиментов сказано достаточно. — Геннадий указал жестом на стол. — Не будем больше испытывать терпение Светланы Сергеевны, которая постаралась, как всегда, и приступим к ужину.

— Я только «за».

— Ну тогда мы начнем, — нарочито торжественно произнес Геннадий и обратился уже к Светлане Сергеевне: — Заранее благодарю вас.

— Я могу идти? — с натянутой улыбкой спросила та.

— Да, конечно.

Кажется, оба почувствовали облегчение, оставшись вдвоем. Сначала Геннадий помог Маре удобно устроиться, а потом сам сел напротив. По правде говоря, есть ему совершенно расхотелось. По той простой причине, что это отвлекало бы его от созерцания красоты, нежданно-негаданно представшей перед глазами. Он смотрел на девушку, понимая, что неприлично долго задерживает на ней свой взгляд, но ничего не мог с собой поделать. Да, если эта папина знакомая или кем она ему приходится, оказалась в их доме, так он даже рад! Не каждый день удается встретить такую красоту, прикоснуться к ней и ощутить себя словно причастным к ее ежесекундному благоуханию. Геннадий про себя сравнил Мару с цветком: у него очень сильный аромат, необычная форма и очень важно непрестанно заботиться о нем, потому что при всей своей красоте он хрупок. Гурин почувствовал, что готов стать для этого цветка самым надежным защитником на сколь угодно долгий период. Оставалось выяснить одно деликатное обстоятельство: в каком качестве эта прекрасная девушка живет в их доме? Чем она успела прогневить вездесущую Светлану Сергеевну? И наконец, какие у отца планы на ее счет? Конечно, ответ на первый вопрос исключал последний, но сейчас Геннадий не мог четко выстраивать логический ряд. Он оказался во власти синих глаз, рыжих волн роскошных волос, очаровательной улыбки и несомненного ума. Как щедро наградила ее природа! В сказке было бы написано, что при рождении этой девушки все добрые феи поспешили подарить ей все самое лучшее.

— Вы не откажетесь от шампанского? — спросил Геннадий.

— Не откажусь.

— «Вдова Клико» — это то, к чему вы привыкли? — Наполнив бокалы, он озорно посмотрел на Мару. Ему захотелось немного ее всколыхнуть, спровоцировать на откровенность.

— У меня нет привычек и предпочтений, когда речь идет о еде, — насторожилась Мара.

— Почему? Это странно, — не унимался Геннадий. — В вашем возрасте пора обзаводиться привычками, подчеркивать вкус. Почему вы так легкомысленно относитесь к этому?

— Потому что я долгое время была лишена возможности выбора. Для меня очень долгое время не существовало понятия «любимая еда». Она или была, или нет, — тоном, в котором отчетливо слышалась напряженность, ответила Мара. И, чтобы положить конец расспросам, добавила: — Знаете, Геннадий, я бы не хотела именно сейчас стать главной темой для разговора.

— А что в этом плохого? Я пытаюсь узнать о вас хоть что-то.

— Информация о том, какой кусок мяса из всей туши я предпочитаю, считается важной?

— Все, сдаюсь! Вы умеете постоять за себя, — засмеялся Геннадий, поднимая бокал. Он не успел произнести тост, потому что увидел, как изменилось лицо Мары. Оно словно разгладилось, глаза засияли. Обернувшись, Геннадий понял, в чем дело. Он увидел отца, остановившегося в дверном проеме. Эрнест Павлович стоял в верхней одежде, сдерживая сбившееся дыхание, как будто бежал.

— Отец! — Геннадий поднялся из-за стола, шагнул ему навстречу.

Крепкое объятие, молчаливое созерцание друг друга. Эрнест Павлович не скрывал слез. Мара видела, как он закрыл глаза, а слезы все бегут, бегут. И это было так ново — видеть такого Гурина. Ей стало неловко. Она почувствовала себя лишней в этот радостный момент. Имеет ли она право быть свидетелем этих скупых мужских слез, этих долгожданных слов? Неловко завозившись на стуле, она только привлекла к себе их внимание.

— Гена, вы уже познакомились, как я понял? — крепко держа сына за руку, поглаживая его по плечу, произнес Гурин. Говорил он быстро, словно переживал, что кто-то его перебьет и он не успеет сказать главного.

— Да, отец, — сдержанно ответил Геннадий.

— Это моя Галатея, — честно признался Эрнест Павлович. — Я помогаю этой девушке делать первые серьезные шаги в этой жизни. Не спрашивай, зачем. Я просто знаю, что должен помочь ей, понимаешь, сын?

— Нет.

— Пусть пока так, мы с тобой еще поговорим об этом. Это мое искупление… А пока я не хочу, чтобы вы видели друг в друге соперников. — Гурин подвел Геннадия поближе к Маре, которая к этому моменту уже успела подняться и наблюдала за происходящим. — Мара, это мой самый любимый человечек на свете. Ради него я готов горы свернуть, изменить орбиту Земли. Я все сделаю, если это будет ему жизненно необходимо. Мы были в ссоре, потому я и просил тебя не расспрашивать о моем прошлом. Геннадий здесь, а значит, все самое худшее позади. И вообще теперь все будет замечательно.

— Будет, — криво улыбнулся Геннадий, — если ты хотя бы сделаешь правильное предположение причины моего появления именно сегодня. Так хочется верить, что ты не забыл…

Гурин выпустил его руку, мгновенно разжав пальцы. Потирая их, он молча вышел в коридор и через мгновение вернулся, неся что-то в руках. На столе появилась бутылка ликера «Куантро». Сын опустил глаза.

— Это ее любимый, — тихо сказал Гурин. Он ослабил узел галстука и устало опустился на один из свободных стульев. — Я только что с кладбища. Увидел цветы и все понял. Я хотел выпить любимый ликер мамы за столом вместе с Марой, но ты сделал мне бесценный подарок. Ты приехал, и теперь наша семья снова воссоединилась. Мама была бы счастлива. Мы больше не в ссоре. Ты ведь это хочешь сказать?

— Пожалуй. — Геннадий больше не мог держать в напряжении отца и эту удивительную девушку, в глазах которой застыли слезы. Она так близко принимала к сердцу происходящее, что у него улетучились последние сомнения на ее счет. Геннадий убедился, что она ему безусловно понравилась, очень понравилась. Настолько, что он решил отложить известие о предстоящей женитьбе на Рэйчел на другое время.

— Ну а вторая желание увидеть своего упрямого старика. Я прав?

— Да, отец.

— Тогда я буду рад присоединиться к вашей трапезе. Мы пригубим «Куантро», по чуть-чуть. Хорошо?

— Обязательно, — поспешно ответила Мара, поймав на себе пристальный взгляд Геннадия.

— Добрый вечер, Эрнест Павлович. — Светлана Сергеевна уже ставила для него приборы. — Как жаль, что вы не предупредили о своем приезде.

— А что бы изменилось?

— Вообще-то ничего, но все же… — Она растерялась и никак не могла справиться с досадой, которая просто распирала ее изнутри. Гурин сломал все ее планы. И вообще эти мужчины ведут себя непредсказуемо: они словно попали под влияние этой рыжеволосой ведьмы. Ишь, как уставились на нее оба. Того и гляди, будут сражаться из-за нее! Светлана Сергеевна, как могла, держала улыбку, боясь встретиться взглядом с Марой. Уж она-то постарается расписать хозяину их последний разговор в библиотеке. Кажется, дело может обернуться так, что придется покинуть насиженное теплое местечко. Жаль, не для этого она была так откровенна. Кто ее за язык тянул? Ведь сколько раз говорила себе, что ее работа молчать и выполнять свои обязанности, так нет — взыграло!

— Светлана Сергеевна, надеюсь, вы присоединитесь к нам. — Гурин открыл ликер и разливал его по рюмкам. — Где ваша рюмка?

— Минуту. — Она, не поднимая глаз, взяла наполненную рюмку. Вдохнув приятный аромат ликера, Светлана Сергеевна осмелилась взглянуть на своего хозяина.

— За Галину, мир ее праху, земля пухом… — тихо произнес Гурин и пригубил ликер.

Наблюдая за ним, Светлана Сергеевна вспомнила, как однажды застала его спящим в коридоре и пустую бутылку «Куантро», лежащую рядом. Она почувствовала себя неловко. Словно подсмотрела в замочную скважину, а кто-то застал ее за этим занятием.

— С вашего позволения я пойду, — сказала она, поставив пустую рюмку на стол.

— Да, конечно. — Эрнест Павлович оглядел стол. — Вы прекрасно потрудились, Светлана Сергеевна. Я вижу здесь любимые блюда Гены. Вы ничего не забываете.

— Это моя работа, — скромно отозвалась она, выходя из столовой.

— Честно говоря, я голоден, — улыбнулся Гурин. — Поездка оказалась полна неожиданностей, отбивающих аппетит, а теперь мне кажется, что я готов съесть слона.

— В конце концов, нельзя оставить кулинарные шедевры Светланы Сергеевна без внимания, — заметила Мара. — А главная похвала для нее — пустые тарелки.

— Тогда приступим. — Геннадий взял на себя роль хозяина за столом и усердно следил за тем, чтобы тарелки не оставались надолго пустыми.

Было поднято еще два тоста за хозяйку этого дома. Мара чувствовала себя несколько скованно. Ей казалось, что все слишком официально, натянуто, и все из-за ее присутствия. Она искала повод покинуть столовую, но всякий раз ловила на себе взгляд Эрнеста Павловича. В нем была просьба остаться. Геннадий тоже вел себя очень приветливо, так, словно они друг друга давно знали. Это было непостижимо, но разговаривая с ним, Мара ловила себя на том, что ей нравится в нем все: как он ест, как небрежно прикуривает сигарету, задумчиво стряхивает пепел. Каждое его движение было словно отработанным, рассчитанным на зрителя. И этим зрителем сейчас была Мара. Она была абсолютно уверена, что Эрнест Павлович не придает значения таким мелочам, несмотря на нескрываемую радость. Он весь буквально светится в связи с приездом сына, и это делает его чуть более словоохотливым, чем обычно, чуть более живым, раскованным, молодым.

«Как же они похожи», — подумала Мара, то и дело переводя взгляд с Геннадия на Эрнеста Павловича. Но дальше ее мысли не шли. Она не сожалела, что Гурин не так молод, что сын у него старше ее самой. В ее отношении к нему это ничего не меняло, абсолютно ничего. Напротив, она решила, что теперь есть шанс, что он станет более мягким, более чувственным. Сбросив груз обиды, тоски, он, быть может, отважится испытать то, от чего бежит, чего так боится. Он нужен ей, и она не отказывается ни от одного своего слова. Она готова снова повторить, что любит этого мужчину и хочет быть с ним. Ей не нужна свадьба, брак. Какие мелочи, когда речь идет о любви. Разве любовь становится крепче, когда под звуки марша Мендельсона молодых провозглашают мужем и женой? Ей не нужна официальность. Ее душа, ее тело истосковалось по ласке, и он, этот невесть откуда взявшийся, всемогущий и такой беззащитный мужчина, боится позволить себе следовать голосу сердца. Мара была рада, что вернулся его сын. Наверняка этот лед, который холодил его изнутри, теперь растает, а ей нужно не упустить момент, когда Эрнест Павлович будет готов к продолжению разговора. Он давал ей три дня на обдумывание. Так вот она готова решительно ответить ему, что ее чувства не так легкомысленны, чтобы испариться за несколько часов, суток, недель. Мара пригубила шампанское, боясь, что улыбка, скользнувшая по ее губам, будет неверно истолкована. Она улыбалась потому, что была уверена: теперь Эрнест Павлович не будет играть роль равнодушного, трезво мыслящего мужчины. Весь его житейский опыт — это прекрасно, но сейчас ей нет до этого никакого дела. Она немного подождет и снова попытается поговорить. Геннадий наверняка ей не помеха. Это только домоправительнице хотелось бы, чтобы их отношения с самых первых дней накалились. Не дождется! Мара пообещала себе, что обязательно поговорит по душам и с Геннадием. Она объяснит ему, что ей ничего не нужно от Гурина. Ничего, кроме его самого, его любви, его чувств, его тепла. Это никак не связано с тем, что он — человек, который, кажется, может все. Его связи, положение в обществе, доходы ее не касаются и не волнуют… Здесь Мара остановила течение мыслей. Так ли она искренна, утверждая это?