— Прошу вас, не говорите загадками! — Мара встала и умоляюще сложила руки.

— Нет никаких загадок. — Ирина Петровна рассмеялась. Ее забавляла неопытность и доверчивость девушки. Наверное, она и сама была такой много лет назад. Наверное… — Ты сама поймешь, как нужно поступить, дорогуша. Ведь ты знаешь, что с посетителями нужно быть предельно вежливой?

— Да.

— Ну вот. Хорошо, чтобы они всегда оставались довольны тобой. Есть особый контингент, которым Елена Константиновна дорожит. Спектр их заказов значительно отличается от меню, понимаешь? С ними ты должна превзойти саму себя. Все в твоих руках, но по их желанию.

— А вдруг я сделаю что-то не так?

— Ошибки делятся на две категории: те, которые можно исправить, и те, которые лучше не совершать.

— О господи. — Мара снова тяжело опустилась на стул. Она чувствовала себя совершенно разбитой.

— Нечего причитать, когда радоваться нужно. Тебе оказано доверие, будь умницей. Все. — Ирина Петровна посмотрела на часы. — Я больше не задерживаю тебя. Иди работай.

Мара едва поднялась и на непослушных ногах направилась к двери. Она вдруг поняла, что с этой минуты каждый посетитель, который окажет ей знаки внимания, не должен остаться без взаимности. Она должна быть вежлива и предупредительна без ограничений. Это означает, что она получила благословение на открытый флирт? Нет, на серьезные отношения с мужчинами, которыми дорожит хозяйка. А как это назвать? Попросту говоря, она должна…

— Ирина Петровна, — Мара резко повернулась.

— Да, что еще?

— Я не смогу. Боюсь, что я не смогу.

— У тебя хорошая работа, Мара. Ты вытащила счастливый билет.

— Да, но…

— Твоя жизнь только начинается. Ты решила строить ее в чужом городе, начать все с нуля. Правда? Это нелегко, но если действовать не под влиянием эмоций, а думать, добиться можно очень многого. Кстати, ты не подумывала о прописке, о том, что нужно продолжить образование? — перебила ее Ирина Петровна. Она демонстративно не поднимала на Мару глаза, перебирая рабочие бумаги на столе. — А вот Елена Константиновна думает об этом. Тебе повезло. Она далеко не каждому уделяет столько внимания. Не разочаровывай ее.

— И насколько я должна быть благодарна?

— Этот вопрос ты задай самой себе. Не мне, никому, кроме самой себя. Ответ на поверхности. Глупо не понимать этого. Все. Иди. Пора работать.

Мара вышла из кабинета, испытывая непреодолимое желание убежать из ресторана навсегда. Одно дело, когда ты сама решаешь начать отношения с мужчиной, и совсем другое, когда тебя направляют на необходимость таких отношений с нужными людьми. Это попахивает элементарным сводничеством. Амуры под прикрытием, с разрешения, так сказать. Мара шла через зал, не замечая никого вокруг. Ей было страшно всматриваться в лица сидевших за столиками посетителей. Что, если за одним из них тот, с кем она должна быть особенно любезна? Неужели у нее нет другого выхода?

Едва дождавшись окончания смены, Мара поспешила домой. Евдокии Ивановны еще не было. На плите ее ждал ужин, на столе — свежая выпечка. Пахнущие корицей булочки особенно удавались Евдокии Петровне. Не раздеваясь, Мара села за стол, взяла булку и, машинально откусывая кусочек за кусочком, медленно жевала. Она не ощущала вкуса, погруженная в свои мысли. Впервые за время пребывания в этом доме Маре было неуютно. Она даже подумала о том, что могла бы прямо сейчас быстро собраться и навсегда исчезнуть из жизни этой женщины. Мару не интересовало, что подумают о ней, когда завтра она не придет на работу. Желающих занять ее место предостаточно. Другое дело, что Евдокия Ивановна точно расстроится, может быть, у нее даже будут неприятности из-за того, что ее протеже оказалась такой безответственной, легкомысленной девчонкой, упорхнувшей искать более теплое местечко. В этом кругу понятия о чести и достоинстве, кажется, совсем иные. Нет, усложнять жизнь Евдокии Ивановне Мара никоим образом не хотела. Оставалось решить, говорить с ней о разговоре с Ириной Петровной или промолчать? Мара сжевала уже вторую булку. Почувствовав неприятный тяжелый комок в груди, она подошла к плите и сделала несколько глотков прямо из чайника.

— Ничего не стоит говорить, — тихо произнесла Мара, осторожно поставив чайник на место. Она вдруг успокоилась. — Рано или поздно это все равно случится… И совершенно не обязательно, что это произойдет с любимым человеком. Может быть, даже лучше, если…

Решение было принято. Поглядывая на часы, Мара ожидала возвращения Евдокии Ивановны. Сегодня та задерживалась. Мара переоделась, приняла душ и почувствовала, что хочет спать. Попытки бороться с этим состоянием ни к чему не привели: над газетой Мара зевала, телевизор убаюкивал ее, словно колыбельная. Мара выключила его, оставила ночник у своей кровати, устроилась под легким пледом и, едва укрывшись, погрузилась в глубокий сон.

Вернувшись с работы, Евдокия Ивановна застала Мару крепко спящей. Ее спокойное лицо ничего не выражало, черты застыли в том выражении безмятежного бездумья, которое возникает во время сладкого, физически необходимого сна. Мара спала, не подозревая, что Евдокия Ивановна в этот день тоже имела важный разговор со своей хозяйкой: Елена Константиновна задала несколько вопросов, из которых становилось понятно, что с прежней более-менее беззаботной жизнью Мары, которую она неожиданно обрела под крылом Евдокии Ивановны, будет покончено. Глаза женщины наполнились слезами, она крепко зажмурилась, отчего прозрачные ручейки заструились по щекам.

— А я ведь оказала тебе медвежью услугу, — прошептала Евдокия Ивановна. — Неужели все хорошие поступки наказуемы? Это неправильно. Ты не этого заслуживаешь… Бедная девочка…

Евдокия Ивановна погладила Мару по блестящим, свежевымытым волосам, наклонилась и поцеловала ее в еще пахнущую мылом щеку. Поправила сползающий на пол плед. Девушка улыбнулась во сне и, повернувшись на другой бок, продолжала безмятежно спать. Ей ничего не снилось. Сны еще будут приходить к ней. Полные страсти, фантазий и страхов перед своими желаниями, они сделают беспокойными ее ночи. А пока Мара просто отдыхала. Ей снова предстояло сделать очередной шаг на пути к новой жизни.

* * *

Он вел себя вызывающе и всякий раз, когда Мара проходила мимо, откровенно заигрывал с ней. Несмотря на свободные столики в зале, он с компанией садился именно за ее столик и, увидев Мару, подзывал небрежным жестом. Потом он долго изучал меню, время от времени заговаривая с ней. От волнения Мара часто отвечала невпопад, чем приводила его в восторг. Он наслаждался ее растерянностью, кажется, возбуждавшей его самого больше, чем откровенная или показная уверенность. Его язвительные двусмысленные комментарии вызывали смех за столом, а черные глаза сверлили Мару, пронизывая, раздевая. От этого взгляда ей становилось не по себе, жар разливался внизу живота, ноги подгибались, становились непослушными, а голова — удивительно пустой. Мара ощущала себя невесомой, безмозглой частицей окружающего пространства, которая была неспособна ни на что, кроме как внимать глуховатому, низкому голосу и стараться не встретиться очередной раз взглядом с невероятной энергетикой черных глаз. Магнетическое действие страстного, призывного взгляда лишало Мару способности мыслить. Никаких мыслей, кроме панического страха перед тем, что может быть дальше, если однажды этот успевший завладеть ее вниманием, уже чем-то нравившийся мужчина захочет пойти дальше. Она не устоит. Мара как в тумане передвигалась по залу, принимая заказы, расчеты. Она улыбалась, стараясь не смотреть в сторону возмутителя спокойствия, потому что каждый раз после очередного обмена взглядами ей едва удавалось держать себя в руках, стараясь делать вид, что ничего не происходит.

И в этот раз все повторилось. Мара ловила на себе недвусмысленные взгляды мужчины, ставшего постоянным посетителем их ресторана. Он облюбовал столик, который обслуживала Мара, и ей ничего не оставалось, как подойти с улыбкой, предложить меню, а потом принять заказ, не допустив ошибок. Она старалась пропускать мимо ушей шутки, которые однозначно были обращены к ней. Время словно останавливалось, и Мара с облегчением выдыхала, когда величаво, покачивая бедрами, шла с заказом на кухню. Она чувствовала, что ей смотрят вслед, но, следуя урокам, преподанным Ларисой, не семенила, а именно плыла через просторный зал. Потом так же важно легко несла тяжелый поднос, ловко ставила одно за другим заказанные блюда и с неизменной улыбкой удалялась. Ей стоило немалых усилий не бежать, а сохранять вид достойный, полный внешнего спокойствия и уверенности. Оказавшись за пределами зала, Мара прижала руку к груди: сердце стучало неистово, громко и властно напоминая о том, что нет на свете ничего сильнее зова природы. Осторожно выглядывая из-за тяжелой портьеры, отделявшей зал от входа в служебные помещения, Мара видела, как мужчина ведет размеренный разговор с двумя собеседниками примерно своего возраста. Наверняка это не было обсуждением чего-то важного, просто общение для отдыха, расслабления. Они то и дело смеялись, каждый раз наполняя бокалы густым красным вином, которое заказывали уже в третий раз. Мара была уверена, что они все время придумывают новый заказ просто для того, чтобы она в очередной раз подошла к их столику. И едва она вышла в зал, как ее снова жестом попросили подойти. Ей диктовали заказ, а мужчина словно ненароком коснулся ее бедра. Прикосновение обожгло. Она едва могла писать, борясь с возрастающим желанием кокетливо ответить, игриво посмотреть. От волнения ручка выводила на белой бумаге какие-то каракули, а щеки становились такими красными, что жар от них, казалось, должен коснуться сидящих вокруг.

— Итак, мы ждем, красавица. — Он улыбнулся уголками губ. — Поторопись, вино у нас очень скоро закончится.

— Одну минутку. — Мара снова проследовала на кухню. В ожидании заказа она снова принялась выглядывать из-за портьеры, быстро найдя в наполненном музыкой зале того, кто заставил ее сердце выпрыгивать из груди. Мара не могла понять, чего в ее ощущениях больше: страха или желания. Наверное, это была своеобразная гремучая смесь, равновесие в которой легко могло быть нарушено настойчивостью мужчины.