— Познакомься, Ларочка, это Мара, — спохватилась Евдокия Ивановна, перехватив взгляд Ларисы.

— Очень приятно, Лариса, — кокетливо улыбнулась она и тут же поспешила добавить: — Какое красивое имя — Мара. Редкое, впрочем, как и твоя красота, девочка. Ты мне понравилась, честное слово. Люблю все экзотическое.

— Взаимно. — Мара восхищенно смотрела на девушку, которая вблизи показалась ей еще красивее. Это был эталон красоты, недосягаемый, которым можно восхищаться бесконечно. Вот бы и ей самой такие гладкие волосы, такую матовую кожу и этот удивительный разрез чуть раскосых глаз. Мара так засмотрелась, что совершенно не заметила ответного интереса, который сама она вызвала у Ларисы.

— Мы бы хотели хорошо позавтракать, — прервав обоюдное разглядывание, сказала Евдокия Ивановна. — Хорошо, плотно, не вычурно. И чтобы нас не разглядывали немногочисленные ранние посетители. Получится?

— Обязательно. Мы просто пойдем к вашему любимому столику. — Лариса улыбнулась.

— Ты угадала мое желание, — призналась Евдокия Ивановна. Она растрогалась и шла за Ларисой, отгоняя от себя нахлынувшие воспоминания. Ей было о чем вспомнить: и хорошего, и дурного, но ничего из своей памяти Евдокия Ивановна выбрасывать не собиралась. Это была ее жизнь.

— Устраивайтесь, я через несколько минут все принесу. — Улыбчивая Лариса помогла Евдокии Ивановне удобно сесть на стул с высокой резной спинкой. Проследила, чтобы и Мара заняла место напротив.

Столик стоял неподалеку от барной стойки, закрытый от нее и большого общего зала полупрозрачной ширмой. Раздвинув ее, Лариса исчезла, оставив после себя легкий аромат цветочных духов. Мара закрыла глаза, пытаясь лучше ощутить пьянящий запах, очень знакомый, волнующий.

— Это Кристиан Диор «Диориссимо», — заметила Евдокия Ивановна. — Любимые духи Лары. Ландыш чувствуешь?

— Ну конечно, ландыши, — подхватила Мара. Она вспомнила, как однажды с подружками нашла в лесу большую поляну этих удивительных цветов. У девчонок дух захватило от такой красоты. Солнечные лучи, словно желтые лучи прожектора, прорывались сквозь высокие густые кроны деревьев, а зеленая поляна была усеяна белыми дрожащими капельками. Тогда они даже не смогли сорвать ни одного ландыша. Это казалось кощунством. Просто бродили между ними, боясь наступить. Наклонялись к самому цветку и вдыхали крепкий, но в то же время нежный, неповторимый запах. Мара знала, что это одно из воспоминаний, которое остается на всю жизнь, одно из немногочисленных светлых воспоминаний ее недолгой жизни.

— А вот и я. — Лариса быстро составляла с подноса на столик горячую картошку с тушеным мясом, салаты, бутерброды, высокие узкие стаканы с ярко-желтым напитком.

Мара старалась сделать так, чтобы на ее лице не было написано, как она голодна. Она спрятала руки под стол, крепко, до боли в суставах сжав кулаки. Она не набросится на все это сказочное изобилие! Она будет осторожно, медленно поглощать его, и пусть эта чертова слюна перестанет выделяться в таких огромных количествах. Мара опустила глаза, делая вид, что разглядывает скатерть, пол, узор на ширме.

— Попозже я принесу десерт и чай.

— Спасибо, Ларочка. — Евдокия Ивановна взяла салфетку и положила ее себе на колени. Глядя на нее, то же самое проделала Мара. Она была рада, что ей есть чем занять руки, и была благодарна своей неожиданной знакомой за то, что она устроила для нее этот праздник. Быть может, Евдокия Ивановна даже не представляла, какое впечатление произвела на Мару.

— Приятного аппетита. — Лариса вновь исчезла.

— Ешь, детка. — В голосе Евдокии Ивановны Мара не заметила и тени иронии, издевки, превосходства. Эта милая женщина не хотела казаться доброй, она была такой на самом деле. И Мара почувствовала, что ей не стоит притворяться.

— Честно говоря, я с рождения не помню такого изобилия, — призналась Мара, накалывая на вилку кусочек тушеного мяса. — Я боюсь, что съем все, совершенно все, и мне станет плохо.

— Тебе не будет плохо, детка. Ешь, дорогая, а потом мы поговорим. Ешь, здесь хорошо готовят, приятного аппетита, — Евдокия Ивановна задумчиво посмотрела на Мару. В ее серых глазах застыло выражение жалости, которого Мара не замечала. Она была слишком поглощена едой. Стараясь есть медленнее, она время от времени закрывала глаза, чтобы насладиться вкусом. Это был настоящий пир! Как же ей повезло, что такая удивительная женщина, как Евдокия Ивановна, почему-то обратила на нее внимание и решила принять участие в ее судьбе.

Мара не заметила, как ее тарелка оказалась пустой. Салаты, вкус которых был ей совершенно не знаком, не очень понравились, но Мара съела и их, предпочитая не распространяться об этом. Ей, для которой в последнее время самой шикарной едой была перловка со шкварками и жареным луком и жидкая похлебка, было бы просто смешно говорить о том, что ей что-то не понравилось.

— Что будем пить, Мара? — Евдокия Ивановна вытерла салфеткой губы.

— Не знаю. Вот в стакане что-то налито…

— В бокале апельсиновый сок. Ты даже не попробовала.

— Очень вкусно. — Мара залпом выпила весь. — Божественно. Ничего подобного не пила.

— Чаю хочешь? Горячего, чтобы окончательно согреться. И что-нибудь сладкое, как ты?

— Нет, спасибо. Всего было достаточно.

— Отказываешься от сладкого? Невероятно! — Евдокия Ивановна, улыбаясь, смотрела на Мару, замечая, как она вдруг на глазах сникла. Похоже, теперь ей было не до десерта, не до чая. Девушка явно хотела спать. Насытившись, она действительно ощутила, как волна приятной усталости нахлынула на нее, делая непослушным язык, неуправляемым тело. Мара поняла, что ее состояние очевидно и скрывать его нет смысла, а потому безмятежно засмеялась. Сейчас не было чужого города за порогом этого уютного ресторана, не было прошлого, не существовало даже приблизительного плана действий на ближайшую перспективу. Было только осознание сытости и невозможности думать. Мара впервые ощущала себя настолько сытой, что это чувство затмило остальные, позволяя овладеть мыслями, подчинить движения.

— Евдокия Ивановна, мне так хорошо, — подперев щеку ладонью, сказала Мара. — И не хочу ни чаю, ни десерта. Я сейчас вообще ничего не хочу. Со мной такое впервые, честное слово.

Евдокия Ивановна неожиданно звонко рассмеялась и, вытирая повлажневшие глаза, встала.

— Посиди, пожалуйста. Я скоро приду, — сказала она и так же, как не так давно Лариса, исчезла за расписной ширмой.

Мара еще вольготнее расположилась на стуле, закинув ногу за ногу. Чуть покачивая ею, Мара закрыла глаза. Ей представилась картина, как она идет через просторный зал ресторана с нагруженным подносом. Идет легко, призывно покачивая бедрами, а стук ее каблучков звучит в ритм музыке, которая льется отовсюду. И посетители, глядя ей вслед, тут же переговариваются между собой. Наверняка они завидуют ее формам, ее роскошным волосам, собранным в низкий узел на затылке, ее легкой, летящей походке и, конечно, ее молодости. Никому не придет в голову назвать ее шваброй, дылдой, рыжей дрянью. Но тут происходит что-то невообразимое. Кто-то подставляет ей подножку, Мара со всего размаху падает, а с подноса во все стороны летят тарелки с салатами, горячим, бьются бокалы. От ужаса у Мары сбивается дыхание. Чья-то рука уже легла ей на плечо. Это конец!.. Но тут раздается знакомый голос:

— Мара, Мара, девочка, проснись. — Евдокия Ивановна неохотно будила ее, но деваться некуда. Не может же она сидеть здесь столько, сколько понадобится для полноценного сна ее новой знакомой. А спит она так сладко, так крепко. — Мара!

— Что?! — Мара дернулась, но Евдокия Ивановна осторожно придержала ее.

— Ты уснула.

— Извините.

— Ничего страшного. Пойдем. Нам пора.

Мара поднялась, стряхивая с себя остатки сна, потерла глаза, зевнула. Нехотя она оставляла уютный столик. Идя следом за Евдокией Ивановной, она заметила, что посетителей осталось всего трое: два молодых крепких парня, напряженно наблюдавших за всем происходящим в зале, и видный мужчина лет шестидесяти. Его стол был сервирован, видимо, только что, потому что блюда стояли нетронутыми. А сам он пристальным взглядом провожал Мару. Она чувствовала на себе его пронизывающий взгляд, спеша спрятаться за свою спутницу. Вот наглость какая! Мара разозлилась, окончательно проснувшись. Из глубины зала Лариса помахала им рукой. Евдокия Ивановна ответила ей, поглядывая на скованную Мару. Та едва выдавила из себя улыбку и облегченно вздохнула, только оказавшись в гардеробной. Любезный и улыбчивый Сергей подал Евдокии Ивановне их одежду, еще раз откровенно покосившись на изорванную подкладку пальто Мары.

— Спасибо, Сережа, поправив меховой воротник дубленки, сказала Евдокия Ивановна.

— Всегда рад.

— Ну теперь уж не знаю, когда придется, — заметила та на ходу и обратилась уже к Маре: — Пойдем.

— До свидания. — Мара поймала ехидный взгляд швейцара и, смутившись, поспешила выйти из ресторана.

Только теперь она поняла, что сказка дочитана. Сейчас Евдокия Ивановна скажет ей слова прощания и пойдет своим путем. Наверняка она устала после работы, и этот незапланированный поход в ресторан был совершен исключительно ради Мары. Чем она заслужила такой подарок, пока оставалось для нее загадкой. Быть может, все объяснялось очень просто: ей повезло. В таком огромном чужом городе сразу встретить хорошего человека. Это ли не везенье? Наверняка это предвестие того, что все у нее сложится так, как мечтала. Но чем больше Мара себя уговаривала, что все хорошо, тем больше червячок сомнения пробирался внутрь, разрушая шаткие постройки уверенности.

— Ну что побледнела? — Евдокия Ивановна стояла, спрятав руки в карманах дубленки. Солнце освещало ее седые вьющиеся волосы, лицо, покрытое паутинкой морщин, и подрагивающие от желания удержать улыбку губы. — Что будем делать дальше, Мара? Вернее сказать, что ты собираешься теперь делать?