Ни один из них не мог больше терпеть ни минуты. Они скинули одежду и повалились в редкую траву, не обращая внимания на острые обломки скал. Мимо них на расстоянии нескольких дюймов могла бы прогромыхать почтовая карета, Фокс ее не заметила бы. В мире не существовало ничего, кроме нависшего над ней Таннера.

Фокс была уверена, что ни одна женщина на свете не испытывала тех чувств, которые она испытывает к Таннеру, и ни один мужчина, кроме Таннера, не знал ни как воспламенить все чувства женщины, ни как подвести ее к самой вершине блаженства, удивления и восторга.

Потом они лежали на своей одежде, подставив потные тела прохладному ночному ветерку. Фокс положила голову на плечо Таннера и смотрела на звезды и луну. Она была счастлива. Сначала она не поняла, откуда взялась та легкость, которая наполняла ей грудь. А когда поняла — громко рассмеялась от радости.

С ее губ чуть было не сорвалось: «Я люблю тебя», но, благодарение Богу, она сумела подавить в себе желание произнести вслух эти слова. Ведь если их скажешь, обратно не вернешь. Если бы она все же их произнесла, и без того запутанная ситуация стала бы еще сложнее.

— Фокс, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Нет, ничего не говори. Просто послушай меня. Мы с тобой очень похожи. Нам дороги одни и те же ценности. У нас с тобой одинаковые взгляды на долг, верность и честь. Нас обоих сформировало прошлое. Я хочу это изменить. Думаю, что и ты тоже. Я верю, мы можем все начать сначала здесь, в этой благословенной долине.

Закрыв глаза, Фокс зарылась носом в тепло его кожи. От нее пахло речной водой и мужским потом.

— Такого не бывает. Я имею в виду — начать все сначала. Нельзя стряхнуть с себя прошлое подобно тому, как стряхивают грязь с сапог. Прошлое — это часть того, кто и что мы есть, Таннер.

— Я пытаюсь сказать тебе, что это не имеет значения.

— А я говорю тебе, что имеет. Для тебя важны мнение и одобрение твоего отца, и я этим восхищаюсь. Разве для сына не важна любовь отца? — Она немного помолчала, потому что у нее перехватило горло от эмоций. — И у меня есть дело. — Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я должна его сделать, Таннер. Должна. Если я не смогу, значит, у меня нет чувства долга и чести, о которых ты говорил.

— Ну так сделай это дело, а я тебе помогу. А потом, что бы это ни было, мы о нем забудем и сможем смотреть только вперед.

— Не получится.

— Тебе не нужно его убивать, Фокс.

Она замерла и напряглась. Она так и знала, что он догадается.

— Мы можем обратиться к властям.

— Я ничего не могу доказать, — прошептала она. — Кузина моей матери умерла. Единственный человек, кто знает правду, — это Пич. Он был там в тот день, когда я приехала. Он видел моего отчима и знает его в лицо. Неужели ты думаешь, что власти поверят свидетельству женщины и чернокожего?

— Ты говорила, что твой отчим известный человек. Ты по крайней мере можешь устроить скандал, который его дискредитирует.

Она чуть было не рассмеялась.

— Неужели ты действительно думаешь, что этого достаточно? — Она села и подтянула колени к подбородку. Ее взгляд стал холодным. — Нет, Таннер. Были времена, когда мы с Пичем голодали. — Она посмотрела на свои руки. — Все эти мозоли, все до единой, были заработаны тяжелым трудом. В меня стреляли, меня избивали, унижали. Чтобы выжить, мне приходилось быть сильнее тех женщин, которых ты знал. — Нет. Напугать этого негодяя скандалом? Этого недостаточно. Я хочу, чтобы он умер! Многие годы я только об этом и думала.

— Фокс…

— Мне уже давно следовало его убить. Но я позволила его богатству и власти запугать меня. И мне не хотелось расплачиваться за это такой высокой ценой. Но потом, как раз перед тем, как появился ты, я решила, что цена не так высока. Умереть, чтобы достичь цели, не такая уж высокая цена.

— И ты все еще так думаешь? — осторожно, бесстрастным голосом спросил он.

Ему будет больно услышать, что она ставит месть выше любви, а ей будет больно сказать об этом.

— Я должна это сделать. — Она удивилась, что сердце может разбиться без всякого шума. Она опустила голову, дотронувшись лбом до колен. — Мне бы хотелось… но я должна это сделать.

Она услышала, что он встал и одевается.

— Скажи мне одну вещь, и я больше не буду приставать к тебе с этим. Если бы не твой отчим, могли бы мы осуществить все остальное? Могла бы ты принять мои уверения в том, что другие преграды не имеют значения?

— Может быть. Но было бы тяжело сознавать, что я стала причиной вашего с отцом отчуждения.

— Ты была бы не единственной причиной.

Фокс кивнула и, встав, тоже начала одеваться. Отец, разумеется, придет в ярость, узнав, что его планы относительно будущего сына никогда не осуществятся. Но в конце концов ему придется с этим смириться.

Они молчали почти до самого лагеря. Потом Фокс посмотрела на Таннера искоса и сказала:

— Ты так и не ответил мне, почему работаешь у Хоббса Дженнингса, а не у своего отца.

— Ответ уже не имеет значения, не так ли? — Он обнял ее и привлек к себе. — Скажи, есть хотя бы один шанс, что ты передумаешь и забудешь прошлое?

У нее на глазах выступили слезы.

— Нет.

Как у него легко это получилось. Забыть прошлое. С таким же успехом он мог бы попросить ее забыть о боли, которая гложет ее сердце.

— Сделаешь для меня одну вещь?

— Постараюсь.

— Я заплачу выкуп и останусь в Денвере до тех пор, пока не буду уверен, что отец не заболел после перенесенных страданий. Потом я вернусь в эту долину. Можешь подождать убивать этого сукина сына еще две недели? До тех пор, пока я не уеду? Я не хочу быть в Денвере, когда наступит развязка.

Да, это ей было понятно. Если бы они поменялись ролями, ей тоже было бы невыносимо увидеть, как его повесят.

— Это я могу.

Он нежно ее поцеловал и отпустил, а сам скрылся в темноте.

Фокс перестала плакать много лет назад. Несколько раз она была на грани слез, но ей всегда удавалось их проглотить. Сегодня она не смогла. Она лежала в спальном мешке и, крепко стиснув зубами уголок одеяла, чтобы никто не услышал ее рыданий, плакала о всем том, что могло случиться в ее жизни, но не случилось. О будущем, которое не было ей суждено.


Переход через первую группу каньонов был именно таким трудным и опасным, как предсказывала Фокс. Часть пути они ехали по мокрой земле всего в нескольких футах от беснующейся реки. Временами им приходилось подниматься по узким скалистым уступам высоко над поверхностью воды, и тогда они двигались по самому краю обрыва.

Один раз Таннер глянул вниз и не смог разглядеть уступ под копытами лошади. Оказалось, что его нога болтается в воздухе. Больше он не стал смотреть вниз. Впереди него шли мулы — в целях безопасности их не связали друг с другом, — а перед ними ехал Джубал Браун. Он оцепенел в согнутом положении, но не сводил глаз с дороги. Перед Джубалом, отчаянно сдерживая кашель, ехал Пич, а возглавляла цепочку, как обычно, Фокс. Таннеру с его позиции замыкающего была видна лишь ее шляпа, но эта шляпа говорила о том, что она, как обычно, прямо сидит в седле, одна рука держит поводья мустанга, а другая — уперта в бедро. Какая она все же бесстрашная женщина, подумал Таннер. Но если она так прямо держит спину и не страшится этой проклятой тропы, от одного вида которой замирает сердце, то и он не должен бояться. Стиснув зубы, он выпрямился в седле, предоставив лошади самой выбирать дорогу.

После длинного дня, показавшегося всем бесконечным, они вышли из каньона на равнину, поросшую дикой смородиной, шиповником и сочной травой. Таннер устал, взмок, его мучила жажда, и он все еще был напряжен, как скрученная пружина.

Джубал сполз с лошади и прислонился к ее боку, закрыв глаза.

— Господи Иисусе, неужели придется еще раз пройти через это?

Фокс соскочила с мустанга и похлопала его по крупу. Потом отпустила его пастись в высокой траве.

— До следующих каньонов еще два дня пути, — весело заявила она и улыбнулась Джубалу. Но ее улыбка погасла, как только ее взгляд остановился на Пиче.

Пич все еще сидел на лошади, опустив подбородок на грудь и закрыв глаза. Тонкая струйка крови стекала из уголка рта. Фокс и Таннер оказались возле него одновременно.

— Я освобожу его ноги из стремян, а ты его лови.

Таннер отнес Пича в тень и, удивившись, как он мало весит, бережно опустил на землю.

— Спасибо, — прохрипел Пич. — Чувствую себя полным идиотом.

Следующий приступ кашля, казалось, будет длиться вечно. Но когда он все же прошел, обессиленный Пич откинулся на валун и виновато улыбнулся.

— Принести вам чего-нибудь? — спросил Таннер.

— Вот, выпей холодной воды. — Фокс уже успела сбегать к реке за водой, а сейчас, сорвав с головы бандану, стала вытирать потный лоб Пича и кровь с его губ. Руки у Пича тряслись, и она помогла ему держать кружку.

— Не надо меня так пугать, старичок, — наклонившись к нему, прошептала она.

Пич посмотрел на нее с такой любовью, что Таннер отошел, чувствуя, что он вторгается в их личную жизнь.

— Можешь испечь на ужин лепешки?

— Если бы тебе захотелось жареного крокодила, я бы его поймала, убила и принесла сюда.

— Мне никогда не нравились крокодилы.

— Готова поспорить, что ты никогда в жизни не пробовал крокодила. — Она нежно погладила Пича по щеке. — Будут тебе лепешки.

— А я вздремну перед ужином, не возражаешь?

— Хорошо. Я разбужу тебя, когда лепешки будут готовы. Я даже намажу их маслом.

— До самых краев…

Фокс встала и сразу же оказалась в объятиях Таннера. Она прислонилась лбом к его груди, не в силах унять дрожь.

Что бы он сейчас ни сказал, будет ложью, и это ее расстроит. Все, что ему оставалось, — это крепко ее обнимать и думать о том, что может произойти с его отцом.

— Я не знаю, что делать. До ближайшего поселения, где мы могли бы уложить его в постель, несколько дней пути. В аптечке нет ничего, что могло бы ему помочь. Ненавижу! Ненавижу эту проклятую болезнь!