Все же стоять рядом и смотреть, как Палатку ставит женщина — пусть даже такая умелая, — было неприятно. К тому же его поразила неожиданная мысль: палатка была одноместной. Им предстояла долгая зимняя ночь. Он, конечно, предоставит палатку Фокс, а сам завернется в одеяла у костра. Если повезет, его не занесет снегом, а пламя, несмотря на ветер, не перекинется на одеяла и они не загорятся.

Когда Фокс села рядом с ним у костра, она дала ему одеяло и он, последовав ее примеру, завернулся в него, накинув поверх шляпы. Они сидели на стволе поваленного дерева и жевали хлеб с вяленым мясом и сыром.

— Кофе оказался отвратительным, и я заварил свежий. Они молча ели, наблюдая за тем, как снег с шипением таял в пламени костра. Теперь, когда золото было благополучно возвращено, Таннер мог себе позволить подумать о том, какой катастрофой все могло обернуться, если бы им не удалось найти бандитов. Ведь жизнь его отца зависела от того, сумеет ли он доставить золото в Денвер к сроку.

Он разлил кофе по кружкам, которые Фокс вымыла снегом, уже лежавшим вокруг костра толстым слоем.

— Вам достаточно тепло? — спросил Таннер.

— Нет. А вам? Я просто жутко замерзла, но ветер такой сильный, что я боюсь сесть поближе к огню. — Она обхватила руками горячую кружку. — Так вы скажете наконец об этом?

— О чем?

— Что я была права, когда говорила, что кто-то попытается украсть ваше золото?

Фокс не была ни хрупкой, ни утонченной, но в одном она была похожа на тех женщин, которых он знал, — она не могла отказать себе в удовольствии услышать от мужчины, что он был не прав.

— Вы были правы, — неохотно процедил он сквозь зубы. — Теперь вы довольны?

— На самом деле мне бы хотелось, чтобы правы были вы, — усмехнулась она.

— Я уже все вспомнил. Элфи Хинтон был служащим отеля «Сент-Чарлз» в Карсон-Сити. Я оставлял золото на ночь в сейфе отеля. Видимо, управляющий проболтался. — Таннер глотнул горячего кофе. — Как вы и предсказывали.

— Вы собираетесь и дальше пользоваться услугами Ханратти? Таннер отпил еще один глоток.

— На него уже нападали бандиты, так что ему не впервой, — наконец ответил он и немного подвинулся, чтобы видеть ее лицо, но одеяло, накинутое на шляпу, скрывало почти весь ее профиль.

Она кивнула.

— Украсть деньги у одного мужчины и старого человека, страдающего ревматизмом, было также легко, как выковырять косточки из дыни. Так что выхода нет — Ханратти и Браун нам нужны.

— Возможно, Ханратти достаточно унижен тем, что произошло, — сказала Фокс, глядя на пляшущее на ветру пламя. — Думаю, он не допустит, чтобы такое повторилось.

Снег шел все сильнее. Как это обычно бывает весной, снежинки были большими и мокрыми и быстро покрывали землю. Таннеру казалось, что с тех пор, как он отмокал в горячей ванне, прошли миллионы лет. Фокс, наверное, пришла в голову та же мысль, но она ее не высказала.

— Вы могли бы забраться в палатку и поспать. — Сон был единственным целебным средством. Кроме того, насколько он помнил, она собиралась лечь пораньше. — Фокс, вы сегодня были восхитительны. — Он знал, что одного из бандитов убила Фокс. — Спасибо, что поехали со мной, и мне очень жаль, что вы пострадали.

— Не стоит благодарности. — В ее голосе слышались странные нотки, появлявшиеся всякий раз, когда он делал ей комплимент. — Это была всего лишь царапина. Ладно, пусть небольшой кусочек, отсутствие которого я никогда не замечу. — Она допила кофе и отодвинула кофейник подальше от огня. — Оставим немного на утро. Черт, как холодно. — Поднявшись, она плотнее закуталась в одеяло, потопталась на месте, стуча сапогами, и направилась к палатке. — Так вы идете?

— Идите в палатку. Я буду спать здесь. — Он не мог найти свой спальный мешок. Почему-то он не увидел его, когда снимал седло.

— Не глупите. Я постелила ваш мешок в палатке.

Глава 8

Фокс и Таннер очень скоро поняли, что палатка была слишком маленькой, чтобы они оба могли лежать на спине. Фокс легла на бок и оказалась носом в двух дюймах от стенки палатки. Брезент, наверное, свернули мокрым, и теперь от него пахло плесенью.

Таннер поворочался и наконец улегся на тот же бок, что и Фокс. Она напряглась, но он прошептал ей на ухо:

— В таком положении нам обоим будет удобно и мы сможем согреться. — После неловкой паузы он добавил: — Но если вы предпочитаете, чтобы я забрал свой мешок и…

— Я же сказала вам, что я практичная женщина. — Фокс уставилась в брезентовую стенку палатки. Из всех положений, которые они попробовали, это действительно было самым удобным, но…

Их отделяло много слоев одежды и одеял, тем не менее Фокс могла бы поклясться, что чувствует каждый мускул его тела. Она уверяла себя, что это невозможно. И тут рука Таннера в перчатке скользнула поверх ее куртки и остановилась на талии.

— Я не знаю, куда еще ее положить, — объяснил он довольно раздраженно.

Через свое одеяло и одеяло Таннера Фокс почувствовала, как его колени уперлись в ее ноги. Его рука обнимала ее. Она облизнула губы и сглотнула. Прошло не менее двух лет с тех пор, как она была так близко от мужчины.

— Наверное, нет легкого способа уместить в одноместную палатку двоих, — пробормотала она. Но он был прав в том, что «так было теплее. Как только Таннер обнял ее и оказался так близко, ее окатила волна жара.

— У нас не было бы этой проблемы, если бы со мной поехал Ханратти.

Тогда бы они оба или один из них спали бы на снегу.

— Я просто предполагала, что это я должна поехать с вами. Ведь это я должна доставить вас и золото в Денвер.

— У вас явная склонность к предположениям.

От его теплого дыхания, щекотавшего шею, у нее закружилась голова.

— Возможно, мне следовало спросить у вас, с кем вы хотите ехать, до того, как я приказала Пичу привести наших лошадей.

— Вообще-то я был рад, что вы были со мной. До этого момента.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. — Необходимость делить с ней палатку. Через минуту она спросила: — Моя коса вам мешает? Ее надо отвести в сторону.

Рука Таннера крепче обняла ее, и он теснее прижался к ней, словно устраиваясь удобнее перед тем, как уснуть. Ее попка оказалась прижатой к низу его живота, и этого было достаточно, чтобы у Фокс перехватило дыхание. Она занервничала и неожиданно затараторила:

— Вы замечали, как все вокруг становится тихо, когда идет снег, и вместе с тем вы слышите, как он падает? — Она говорила громко, даже слишком, но это помогало ей отвлечься от того, что, возможно, происходило с его плотью.

— Замечал. — По голосу было очевидно, что он улыбается. — Ваше ухо болит?

— Немного саднит, — призналась она. — Но не сильно. Когда сломаешь ногу, болит гораздо больше. Порезы и ожоги тоже здорово болят. А какую самую большую боль испытали вы?

Если Таннер и чувствует что-либо ниже пояса, это наверняка приведет его в замешательство, решила она. С другой стороны, если бы в той части его тела ничего не происходило, она почувствовала бы себя униженной. К несчастью, из-за отделявших их друг от друга одеял было невозможно определить, происходит там что-либо или нет.

— Самую большую боль? — переспросил он. — Когда-то мы с друзьями устроили гонки на двуколках. Мы были довольно молоды и выпили слишком много бренди, чтобы подумать о том, что устраивать такие скачки опасно. Моя двуколка не вписалась в поворот, лошадь упала, и мы все скатились в канаву. — Он немного помолчал. — Я сломал ключицу, руку и лодыжку. Но больше всего пострадала моя лошадь: из-за моей глупости ее пришлось пристрелить.

— Да, это плохо, — согласилась Фокс. — А вам приходилось быть в шахте во время аварии? — Она не шевелилась. Если она хотя бы чуть-чуть двинется, он может посчитать это за приглашение. Конечно, Таннер — джентльмен, но в такой ситуации, как эта, непонимание может… так сказать…

— Я несколько раз попадал в завалы в шахтах. Это довольно страшно.

— И вы пострадали?

— Мне везло — Бог миловал. Хотите повернуться на другой бок?

— Нет, так удобно. Если только вы…

— Мне тоже удобно.

Лежать в его объятиях на самом деле было приятно. Она призналась себе, что в данный момент она не хотела бы быть в другом месте. Они были защищены от ветра и снега. От тела Таннера и его дыхания по ее телу разливалось тепло. В ее власти было представить себе, что и ему нравится быть рядом с ней, что и у него от их близости возникают греховные мысли.

— Я не помню, говорили ли вы мне — вы женаты? — спросила она, представляя себе, насколько компрометирующей была обстановка, которая может стать еще более напряженной.

— Я никогда не был женат. Черт, у меня затекла левая рука. — Он немного повозился, а потом устроился в прежнем положении.

— А почему вы не женились? По-моему, вы как раз в том возрасте, когда мужчины женятся. К тому же у вас есть приличная работа и деньги.

Ветер рвал палатку, и пыль от ее брезентовых стен щекотала ноздри Фокс. Лучше бы ее нос был прижат к шее Таннера, чтобы она могла вдыхать приятный аромат мыла.

— Единственная женщина, на которой я едва не женился, оказалась, по мнению моего отца, слишком яркая, и свадьба не состоялась. Мне казалось, что вы хотите спать…

— Так оно и было, но сейчас я что-то разгулялась. — Она пожала плечом и сразу же об этом пожалела. Что будет, если он истолкует это движение как тонкий намек на то, что она готова и на большее? Проклятие! — А что значит — она была яркая?

— Давайте лучше поговорим о другом. Вы можете мне сказать, кто назвал Хоббса Дженнингса нечистым на руку сукиным сыном?

— А почему для вас так важно, чтобы отец признал вашу жену? — не сдавалась Фокс. — Ведь жить с ней вам, а не ему.

Значит, вы не хотите этого сказать? — Она ощутила его дыхание на своей щеке. — Во-первых, мой отец ради меня многим пожертвовал. Я ему обязан. Во-вторых, если я женюсь, мы с женой, по всей вероятности, будем жить вместе с отцом.